– Сказал, мол, тема чересчур заумная. Как будто он понимает, о чем говорит!
– Используешь это в заголовке? – ухмыляется Робби, но Беа не обращает на него внимания и достает с полки книгу.
– Эта ограниченная… – она берет еще одну, – закоснелая, – и еще, – туша… – и еще одну.
– Здесь тебе не библиотека! – ворчит Генри.
Беа тащит кипу фолиантов к низенькому кожаному креслу и плюхается в него. Из-под вытертых подушек выпрыгивает комок рыжего меха.
– Извини, Томик, – бормочет она и осторожно пересаживает кота на спинку старого кресла, где тот устраивается, подобрав лапы, похожий на буханку румяного хлеба.
Беа, по-прежнему изрыгая себе под нос проклятия, листает страницы.
– Я знаю, что нам нужно! – провозглашает Робби, поворачиваясь к закутку книгохранилища. – Вроде бы Мередит держит там запас виски?
И хотя всего три часа дня, Генри не протестует. Он сползает на пол, опирается спиной на книжные полки и вытягивает ноги. На него вдруг наваливается невыносимая усталость.
Беа, посмотрев на него, вздыхает.
– Мне так жаль… – начинает она, но Генри лишь отмахивается.
– Пожалуйста, продолжай громить своего куратора и мой отдел «Истории искусств». Хоть кто-то должен вести себя как обычно.
Но Беа закрывает книгу и водружает ее на самый верх стопки, а затем садится рядом с Генри.
– Можно я тебе кое-что скажу? – В ее голосе звучит вопросительная интонация, но Генри знает, что ответа не требуется. – Я рада, что ты порвал с Табитой.
Генри чувствует укол боли, словно от пореза на ладони.
– Это она со мной порвала.
Беа отмахивается, будто такие мелочи не имеют значения.
– Ты заслуживаешь того, кто будет любить тебя таким как есть. Хорошим ли, плохим или в припадке безумия.
Ты хочешь быть любимым. Хочешь всем угодить.
– Ну, когда я бываю собой, это не нравится никому, – тяжело сглатывает Генри.
– В том-то и дело, Генри, – объясняет, наклонившись к нему, Беа, – что ты не был собой. Ты потратил кучу времени на людей, которые тебя не заслуживают. Они тебя даже не знают, потому что ты не позволяешь им себя узнать. – Она берет его лицо в ладони, и в ее глазах мерцает тот же странный блеск. – Генри, ты умный, добрый и до невозможности бесящий. Ты ненавидишь оливки и тех, кто болтает во время просмотра фильма. Любишь молочные коктейли и людей, которые смеются до тех пор, пока не начинают плакать. Считаешь преступлением сначала заглядывать в конец книги. Когда ты злишься, то становишься молчаливым, а когда грустишь – много и громко разговариваешь, и напеваешь, когда счастлив.
– И?
– И я сто лет не слышала, как ты поешь. – Беа убирает руки. – Зато видела, как ты сожрал чертову тонну оливок.
Возвращается Робби с бутылкой и тремя кружками. Единственный посетитель «Последнего слова» уходит, и Робби запирает за ним дверь, выставив табличку «Закрыто». Он устраивается между Генри и Беа на полу и открывает бутылку зубами.
– За что пьем? – интересуется Генри.
– За новое начало, – усмехается Робби и разливает виски по кружкам, а глаза его продолжают гореть странным блеском.
VI
18 марта 2014
Нью-Йорк
Звонит дверной колокольчик, и в магазин врывается Беа.
– Робби думает, что ты его избегаешь, – заявляет она вместо приветствия.
У Генри замирает сердце. Ответ, конечно же, «нет» и одновременно «да». Генри не в силах забыть обиженный взгляд Робби, но это не оправдывает его поступок. Хотя, возможно, и оправдывает…
– Выходит, правда, – кивает Беа. – И где ты прятался?
Генри хочет сказать «мы же виделись у тебя на вечеринке», но не знает, стерся ли у нее из памяти весь вечер или только эпизоды с участием Адди.
Кстати, о ней…
– Беа, познакомься, это Адди.
Беатрис поворачивается, и на секунду, на одну лишь секунду, Генри кажется, что подруга все помнит. Беа взирает на Адди, как на произведение искусства, которое уже видела раньше. И Генри, несмотря на предупреждение, ждет, что подруга кивнет и скажет: «Рада видеть тебя снова».
Но Беа только расплывается в улыбке.
– У тебя такое лицо… Словно неподвластное времени.
Генри потрясает это странное эхо, сила дежавю.
Но Адди просто улыбается и отвечает:
– Мне такое часто говорят.
Пока Беа разглядывает Адди, Генри разглядывает свою подругу.
Обычно та всегда выглядит безупречно, но сегодня у нее на пальцах следы неоновой краски, на виске – мазок золотистой, а на рукаве нечто похожее на сахарную пудру.
– Чем ты занималась? – удивляется он.
Беа бросает на себя взгляд.
– О, я была в «АРТефакте»! – говорит она, будто это все объясняет. Видя замешательство Генри, Беа начинает рассказывать. «АРТефакт», по ее словам, – это наполовину парк аттракционов, наполовину художественная выставка, павильоны с интерактивными инсталляциями на Хай-Лайне.
Беа принимается болтать о зеркальных залах и стеклянных куполах со звездами, сахарных облаках, перьях, оставшихся после подушечных боев, фресках, составленных из записок тысяч незнакомцев. Адди оживляется, а Генри думает: наверное, трудно удивить девушку, которая прожила триста лет.
С сияющими глазами она поворачивается к нему и заявляет:
– Мы должны туда пойти!
И Генри сразу вспыхивает желанием попасть в то место. Разумеется, нужно что-то придумать с магазином, ведь других продавцов нет, а до закрытия еще четыре часа. Но у него появляется идея…
Он берет книжную закладку – единственную собственную сувенирную продукцию букинистического – и с обратной стороны кое-что пишет.
– Беа! – зовет он и подталкивает записку по стойке подруге. – Закроешь магазин?
– У меня своих дел полно, – огрызается та, но затем переводит взгляд вниз.
Аккуратным почерком Генри на закладке написано: «Абонемент в библиотеку “Последнее слово”».
– Повеселитесь там как следует, – ухмыляется Беа, махая им вслед.
VII
5 сентября 2013
Нью-Йорк
Иногда Генри хочет обзавестись кошкой.
Вообще-то можно было бы приютить Томика, но приблудыш неотделим от «Последнего слова», и Генри терзает суеверное подозрение, что, если попытаться унести дряхлого кота из букинистического, он превратится в пыль, прежде чем окажется дома.
Генри знает, слишком мрачно думать так о людях и домах, то есть в данном случае о домашних животных и их домах, но уже опустились сумерки, и он перебрал с виски. Беа проводит лекцию, Робби отправился на представление приятеля, поэтому Генри остался один.
Он возвращается в пустую квартиру, жалея, что у него нет кота или хотя бы кого-то, кто бы его ждал.
Входя, Генри пробует, как звучат эти слова:
– Привет, котик, я дома… – произносит он, лишь после понимая, как это выглядит: двадцативосьмилетний холостяк, который разговаривает с воображаемым питомцем, и ему становится еще хуже.
Достав из холодильника пиво, Генри таращится на открывалку – розово-зеленую штуковину в форме маски мексиканского рестлера, которую недавно привезла из Мехико Табита. Он с раздражением откладывает открывалку в сторону, принимается шарить в кухонном шкафу в поисках другой и находит деревянную ложку, магнит танцевальной труппы, кучку нелепых изогнутых трубочек для напитков. Озирается и обнаруживает еще десятки предметов, разбросанных по всей квартире. Все они принадлежат Табите.
Взяв коробку с книгами, Генри выворачивает ее на пол и сваливает туда фотографии, открытки, книги в мягкой обложке, пару балеток, кружку, браслет, расческу, еще фотографии.
Он допивает первую бутылку пива и открывает вторую об угол стойки, а затем продолжает собирать вещи, переходя из комнаты в комнату, не столько систематически, сколько погрузившись в собственные мысли. Через час коробка полна наполовину, но Генри уже выдохся. Ему больше не хочется этим заниматься, как и оставаться в квартире, которая кажется одновременно опустевшей и заваленной хламом. Слишком много пространства для размышлений и буквально нечем дышать.
Несколько минут Генри сидит, подергивая коленями, между пустыми пивными бутылками и наполовину заполненным ящиком, потом вскакивает на ноги и выходит и дома.
«Негоциант» набит битком. Здесь всегда так – это одна из тех забегаловок, чей успех объясняется удобным расположением, а не качеством выпивки. Местное заведение. Большинство завсегдатаев называют его просто «баром».
Генри проталкивается через толпу, занимает стул у края барной стойки с надеждой, что несмолкаемый шум заставит его хоть немного забыть об одиночестве. Сегодня за стойкой Марк, ему за пятьдесят, у него седые бакенбарды и улыбка как из модного каталога. Обычно уходит не меньше десяти минут, чтобы его дозваться, но сегодня бармен направляется прямиком к Генри, не обращая внимания на очередь. Генри заказывает текилу, и Марк возвращается с бутылкой и парой стопок.
– За счет заведения, – провозглашает он, наливая и себе.
– Я так хреново выгляжу? – бормочет Генри, выдавливая слабую улыбку.
Но во взгляде бармена нет ни малейшего сочувствия, только странная легкая дымка.
– Выглядишь ты отлично, – отвечает Марк. Прямо как Мюриэль.
Он впервые произносит больше одного предложения – обычно лишь уточняет заказы да кивает.
Они чокаются стопками, и Генри заказывает еще, а потом еще. Он знает, что пьет слишком много и слишком быстро, заливая текилой пиво, которым налакался дома, и виски из букинистического.
К бару подходит девушка и бросает взгляд на Генри.
Она отворачивается, а потом смотрит на него снова, будто заметила впервые. И опять в ее глазах тот блеск, светлая пелена. Девушка наклоняется к нему, и Генри сквозь шум не слышит ее имени, да это и не важно.
Они изо всех сил стараются перекричать посетителей, и незнакомка кладет руку ему на запястье, потом на плечо и наконец запускает пальцы в волосы Генри.
– Давай ко мне? – зовет она, и Генри очарован страстью, звучащей в ее голосе, неприкрытым желанием.