Но вскоре подходят друзья незнакомки и забирают ее с собой. Их глаза тоже сияют, когда они говорят «извини», «ты славный парень» и «удачного вечера».
Генри сползает со стула и направляется в уборную. По толпе словно проходит рябь, головы поворачиваются ему вслед. Какой-то парень хватает его за руку и начинает рассказывать о своем фотопроекте, мол, Генри идеально подходит, и подсовывает свою визитку.
Две женщины пытаются вовлечь его в беседу.
– Хотела бы я иметь такого сына, – смущенно признается одна.
– Сына? – хрипло смеется другая.
Генри выворачивается и по коридору сбегает от них в уборную, где прислоняется к туалетному столику.
Он не имеет ни малейшего понятия, что происходит.
Начинает вспоминать: кофейня утром, телефон Ванессы на дне стакана; все эти покупатели в книжном, которым непременно требовалась его помощь; Мюриэль делает ему комплимент; светлый туман, который словно дым от свечи затягивает их глаза.
Генри смотрит на запястье, где мерцают под лампами уборной часы, и впервые понимает, что все произошло на самом деле.
Тот мужчина под дождем был настоящим.
Сделка – реальной.
– Привет!
Генри поднимает взгляд – перед ним стоит парень с остекленевшими глазами и улыбается ему, словно встретил лучшего друга.
– Кажись, тебе не помешает взбодриться. – Он протягивает ему небольшую стеклянную склянку с горсткой белого порошка.
Первый раз Генри попробовал наркоту в двадцать.
За трибунами стадиона кто-то протянул ему косяк. Дым обжег легкие, и Генри чуть не вырвало, но потом все пошло… мягко. Травка расширила место в черепной коробке, успокоила тревогу в сердце. Однако он не мог контролировать процесс. Валиум и Ксанакс нравились Генри больше, они притупляли все сразу, но к тяжелым наркотикам он не прикасался. Боялся – только не того, что все пойдет не так, а другого: что ему слишком понравится. Боялся соскользнуть, покатиться по наклонной, понять, что не хватает сил остановиться.
В любом случае в кайфе Генри искал иного: просто тишины – такой счастливый побочный эффект. Ради Табиты он старался воздерживаться, но Табита ушла, и теперь все это неважно.
Уже неважно.
Генри просто хочет, чтобы ему стало хорошо.
Подцепляет порошок большим пальцем – хоть и не знает, правильно ли делает, – и вдыхает. Тот врывается в ноздри ледяным холодом, и вдруг весь мир будто распахивается. Все проясняется, цвета сияют ярче, а картинка почему-то становится одновременно резкой и расплывчатой.
Наверное, Генри что-то сказал, потому что парень смеется. Вдруг он протягивает руку и стирает с щеки Генри какое-то пятнышко, обжигая, как электрический разряд, будто там, где кожа касается кожи, проскакивает искра.
– Ты просто совершенство, – говорит незнакомец, поглаживая его подбородок.
Генри краснеет. Его накрывает волна головокружительного жара, и он рвется прочь.
– Прости, – бормочет Генри, сбегая в коридор, где прислоняется к стене и ждет, пока мир встанет на место.
– Привет.
Перед ним стоит другой парень. За плечи он обнимает девушку; оба они высокие и по-кошачьи гибкие.
– Как тебя зовут? – спрашивает парень.
– Генри.
– Генри, – эхом вторит его подружка с кошачьей ухмылкой.
Ее взгляд полон такого откровенного вожделения, что Генри вздрагивает. Никто ни разу на него так не смотрел. Ни Табита, ни Робби. Ни на первом свидании, ни в разгар секса, ни когда он опустился на колено…
– Меня зовут Люсия, а это – Бенджи. Мы искали тебя.
– Что я натворил?
– Пока ничего, – криво улыбается она, прикусывая губу.
Парень, изнывая от похоти, смотрит на Генри, но тот сначала не понимает, чего они от него хотят.
А потом вдруг до него доходит. И Генри разражается странным безудержным смехом.
Ему никогда не доводилось участвовать в тройничке, если не считать тот раз в университете, когда они с Робби и еще одним парнем просто невероятно напились. Генри так и не вспомнил, что происходило потом.
– Идем с нами, – зовет Люсия, протягивая руку.
Десятки оправданий звучат в голове Генри и снова исчезают, когда он все же отправляется с новыми знакомыми.
VIII
7 сентября 2013
Нью-Йорк
Боже, как приятно быть желанным.
Куда бы ни пошел Генри, везде он ощущает пульсацию направленного на него внимания. И купается в этом внимании, в улыбках, тепле, свете. Впервые по-настоящему Генри понимает, что такое «опьянение властью».
Это все равно что выпустить тяжелую ношу, которая оттягивала уставшие руки. Внезапная и немедленная легкость, словно воздух в груди, словно солнце после дождя.
Так здорово пользоваться самому, а не давать пользоваться собой.
Получать, а не проигрывать.
Ощущения просто замечательные. Генри понимает: так быть не должно, но все именно так.
Он стоит в очереди в «Обжарке» и отчаянно жаждет кофе.
Последние несколько дней слились в сплошное пятно, поздние вечера сменяли странные рассветы, каждая минута была напоена пьянящим удовольствием: он нужен. Генри знает – все, что они перед собой видят, чудесно, превосходно, идеально.
Он – идеален.
И дело не в откровенной похоти, по крайней мере не всегда. Отныне людей влечет к нему, притягивает на его орбиту, но всякий раз по разным причинам. Иногда это просто желание, однако время от времени нечто более тонкое. Порой явная потребность, и не всегда Генри может угадать, что они видят, глядя на него.
На самом деле единственное, что его тревожит, – глаза людей. Туман, который их заволакивает, превращается в иней, в лед. Неизменное напоминание, что новая жизнь Генри не совсем обычна, не совсем реальна.
Но ему и этого хватает.
– Следующий!
Генри подходит к стойке, поднимает взгляд и видит Ванессу.
– О, привет, – улыбается он.
– Ты не позвонил, – заявляет она.
Однако в голосе нет ни злости, ни раздражения. Он, можно сказать, звучит даже весело, дразняще. Но подобный тон обычно прячет смущение.
Уж Генри ли не знать! Он сотни раз сам говорил так, скрывая боль.
– Прости, – краснеет Генри. – Я не знал, можно ли.
– Неужели имя и номер телефона слишком тонкий намек? – лукаво улыбается Ванесса. Рассмеявшись, Генри протягивает ей через прилавок телефон.
– Набери, – просит он.
Ванесса вбивает свой номер и нажимает кнопку вызова.
– Ну вот, – говорит Генри, забирая сотовый обратно, – больше оправданий нет.
Он чувствует себя полным идиотом, как пацан, который цитирует сцену из фильма, но Ванесса только краснеет и прикусывает нижнюю губу. Генри становится любопытно: а что, если позвать ее с собой прямо сейчас? Неужели она снимет передник, нырнет под стойку и?.. Однако ничего подобного он не делает, лишь обещает:
– Я позвоню!
– Уж постарайся, – хихикает Ванесса.
Генри с улыбкой поворачивается к выходу.
Он уже почти у двери, когда вдруг его кто-то окликает:
– Мистер Штраус!
У Генри начинает сосать под ложечкой. Ему знаком этот голос, он хорошо помнит пожилого мужчину с седыми волосами и разочарованным взглядом. Когда-то этот человек посоветовал ему покинуть кафедру, да и само учебное заведение, и постараться выяснить, к чему же лежит душа. – Уж определенно не к его предмету.
Генри старается изобразить улыбку и терпит откровенную неудачу.
– Декан Мелроуз, – кивает он, поворачиваясь к человеку, который сбил его с пути.
Тот ни капли не изменился – кожа да кости, прикрытые твидовым пиджаком. Но вместо привычного презрения, которым обычно декан награждал Генри, старик выглядит довольным. В аккуратной седой бороде светится улыбка.
– Какая удача, – заявляет он. – С вами-то я и хотел увидеться.
Генри с трудом в это верит, но вдруг замечает светлую дымку в глазах Мелроуза. Но нужно быть вежливым, как ни хочется попросить декана отвалить к чертовой матери, поэтому Генри просто спрашивает:
– Зачем?
– На факультете теологии открыта вакансия, и вы нам идеально подходите.
– Вы что, шутите? – Генри с трудом сдерживает смех.
– Вовсе нет.
– Я так и не получил докторскую степень. Вы меня вышвырнули.
– Я вас не вышвыривал, – воздев палец вверх, протестует декан.
– Пригрозили вышвырнуть, если я сам не уйду, – начинает сердиться Генри.
– Верно, – искренне сокрушается Мелроуз, – я ошибался.
Этот человек никогда и ни за что не произнес бы подобного. Генри хочется насладиться его раскаянием, но ничего не выходит.
– Нет же, – возражает он, – вы поступили правильно. Это не мой путь, я не был счастлив. И у меня нет ни малейшего желания возвращаться.
Вранье. Генри не хватает упорядоченности, цели и предназначения. Возможно, теология не идеально ему подходила – но, впрочем, и все остальное тоже.
– Приходите на собеседование, – приглашает Мелроуз, протягивая визитку. – Я заставлю вас передумать.
– Опаздываешь! – Беа поджидает Генри на ступеньках букинистического.
– Прости, – бормочет он, открывая замок, и добавляет: – Вообще-то тут тебе не библиотека.
Беа шлепает на прилавок пятидолларовую купюру и направляется в отдел искусства, уклончиво хмыкнув в ответ на его тираду. Генри слышит, как она сгребает с полок книги.
Беа – единственная, кто не изменился. Похоже, она относится к нему в точности как прежде.
– Слушай, – начинает Генри, идя к ней по проходу между стеллажами. – Тебе не кажется, что со мной что-то не так?
– Нет, – отрезает Беа, изучая полки.
– Да посмотри же на меня!
Она поворачивается и изучает его долгим оценивающим взглядом с головы до пят.
– То есть кроме отпечатка помады у тебя на шее?
Краснея, Генри вытирает кожу.
– Да, кроме этого.
– Ничего, – пожимает плечами Беа.
Но в ее глазах Генри видит уже знакомое мерцание, тонкую переливчатую пленку. Чем дольше Беа смотрит на Генри, тем сильнее блестит пленка.