Парень лепит из сахарной ваты фигурки и раздает съедобные произведения искусства. Некоторые узнаваемой формы – вот собака, жираф, дракон; другие абстрактные – рассвет, мечта, ностальгия…
Для Генри они все на вкус как сахар. Адди целует его, и она тоже на вкус как сахар.
Зеленые браслеты дают им пропуск в «Память» – своеобразный трехмерный калейдоскоп из цветного стекла. С каждым шагом он поворачивается и меняется.
Они держатся друг за друга, пока тоннель бесконечно изгибается вокруг них, и хоть оба ничего не говорят, однако с радостью выбираются на волю.
Пространство между экспозициями заполнено всевозможными инсталляциями. Поле металлических подсолнухов. Лужа растопленных мелков. Тончайшая, как бумага, завеса воды; они проходят сквозь нее, и на очках Генри остаются крошечные капли, а на коже Адди переливается радужный блеск.
Как выясняется дальше, «Небо» размещено внутри туннеля. Это цепочка связанных между собой помещений, которые созданы художником по свету. Снаружи они ничего особенного из себя не представляют – просто отделанные деревом конструкции, будто сколоченные наспех, но внутри – внутри все иначе.
Они входят, держась за руки, чтобы не потеряться. Одно из помещений ослепительно яркое, другое настолько темное, что кажется, мир совершенно исчез. Адди дрожит, крепко вцепившись в Генри. Следующее пространство заполнено туманом, ты словно паришь в облаке, а в другом тонкие нити, изображающие дождь, окутывают посетителя со всех сторон. Генри раздвигает рукой серебряные волокна, а те звенят словно колокольчики. В последнем зале – звезды. Он затемнен и в точности напоминает зал тьмы, но на сей раз мрак прорезают тысячи крошечных точек – Млечный Путь оказывается так близко, что величественного созвездия можно коснуться.
И даже в этой темноте видно удивленное лицо Адди, краешек ее улыбки.
– Три сотни лет, – шепчет она, – и ты все еще находишь что-то новое.
Когда они выходят с другой стороны, жмурясь от яркого света, она сама тянет его к следующей экспозиции, следующей череде дверей, стремясь выяснить, что за ними.
XII
19 сентября 2013
Нью-Йорк
На сей раз Генри приходит пораньше.
Он решил: лучше не опаздывать, но и явиться намного раньше ему не хочется – это даже хуже и будет выглядеть странно. Черт, надо просто перестать об этом думать.
Глядя в окно припаркованной машины, он поправляет рубашку и волосы, а потом входит в ресторан.
Яркая и шумная такерия представляет собой бетонный ангар – окнами служат складские ворота, а в уголке приткнулся фудтрак.
Неважно, слишком рано он пришел или нет, потому что Ванесса уже внутри.
Передник баристы она сменила на легинсы и цветное платье, светлые волосы, которые Генри раньше видел только забранными наверх, ниспадают волнами вокруг лица. Она замечает его и расплывается в улыбке.
– Рада, что ты позвонил.
– И я, – улыбается в ответ Генри.
Они пишут заказ на маленьких листках бумаги крошечными карандашами, каких Генри не держал в руках с тех пор, как играл в мини-гольф в десять лет. Ванесса показывает на тако, Генри вносит его в список, и их пальцы соприкасаются. А потом еще раз – когда они берут чипсы, ноги скользят под металлическим столом, и у Генри в груди будто зажигается крошечная вспышка света.
Он не болтает без умолку, не винит себя за каждый неправильный жест, не подбирает верные слова – больше их не нужно подбирать, ведь Генри не может ошибиться. Не нужно лгать или прикладывать усилия, казаться кем-то другим: отныне он хорош таким, какой есть.
Еда просто отличная, но в заведении шумно, голоса посетителей эхом отдаются под высокими потолками, и когда кто-нибудь царапает металлическими ножками стульев по бетонному полу, Генри вздрагивает.
– Извини, – говорит он, – местечко не очень.
Такерию выбрал он, решив, что они просто зайдут выпить, но это же Нью-Йорк – коктейли стоят вдвое дороже еды. На зарплату продавца книг он и это с трудом может себе позволить.
– Да ладно, я-то вообще в кофейне работаю, – хмыкает Ванесса, помешивая трубочкой безалкогольный напиток.
– У тебя хотя бы есть чаевые.
– А в книжном их не дают? – изображает шок Ванесса.
– Не-а.
– Даже если ты посоветуешь хорошую книгу?
Генри с улыбкой качает головой.
– Да это противозаконно! Надо поставить банку на прилавок.
– И что я там напишу? – барабанит пальцами по столу Генри. – Книги кормят голодный разум, чаевые – кота?
Ванесса весело хохочет.
– Ты такой забавный!
– Неужели?
Она показывает ему язык.
– Напрашиваешься на комплименты?
– Нет, просто любопытно. Что ты вообще во мне нашла?
Ванесса вдруг застенчиво улыбается.
– Ну… Звучит глупо, но ты – именно то, что я искала.
– А что ты искала?
Если бы она сказала «Настоящего, чуткого, задумчивого», Генри бы купился.
Но Ванесса говорит совсем другое: дружелюбный, забавный, энергичный, и чем больше говорит, тем толще в ее глазах слой льда, и в итоге под ним уже невозможно разглядеть, какого они были цвета. «Как она вообще видит?» – гадает Генри. Ответ, конечно же, – никак.
В том-то и дело.
Неделю спустя Генри, Беа и Робби сидят в «Негоцианте», заказав три пива и ведерко картошки фри.
– Как там Ванесса? – интересуется Беа.
Робби глубокомысленно таращится в свой бокал.
– Отлично.
Так и есть. У нее все замечательно, и у него тоже. У них все отлично.
– Мы теперь с ней часто видимся…
– А кто советовал поскорее забыть Табиту? – хмурится Генри.
– Знаю, знаю, – поднимает ладони Беа.
– Мы только начали встречаться. Вы прекрасно понимаете, как обстоят дела. Она…
– Клон, – бормочет Робби.
Генри тут же поворачивается к нему.
– Да что с тобой? – злится он. – Давай уже, выскажись, тебя же научили выражать свои чувства!
Робби с совершенно несчастным видом делает большой глоток пива.
– Да она же копия Табиты. Худенькая блондинка…
– И к тому же женщина?
Это их давняя болевая точка: Генри не гей, в первую очередь его интересует личность, а уж затем пол. Робби морщится, но извиняться не спешит.
– И вообще, я не бегаю за Ванессой. Это она меня выбрала. Я ей нравлюсь!
– А она тебе? – спрашивает Беа.
– Ну конечно! – чересчур быстро отвечает Генри. Она ему нравится. И, разумеется, нравится то, что ее тянет к нему (к такому, какого она видит).
В диаграмме Венна[27] всех вариантов отношений, возможных между ними, точно есть зона, где они вместе. Он ведь не использует ее? По крайней мере, дело не только в нем – Ванесса тоже его использует, рисуя идеального возлюбленного на холсте собственной жизни. А раз это взаимно, значит, Генри не виноват, правда?
– Мы лишь хотим, чтоб ты был счастлив, – вздыхает Беа. – После всего, что было, просто… притормози.
Но на сей раз советовать притормозить нужно не Генри.
Когда утром он просыпается, на кухне его ждут панкейки с шоколадной крошкой и стакан апельсинового сока, рядом с тарелкой – записка от руки с нарисованным сердечком и подписью «В». Уже три ночи Ванесса ночует у него и каждый раз после себя что-то оставляет: блузку, ботинки, зубную щетку в держателе возле раковины.
Друзья молча смотрят на него, в глазах у них все еще клубится светлый туман. Генри знает – они за него волнуются, любят его и желают только добра. Теперь желают благодаря сделке.
– Не переживайте, – говорит он, отпивая пиво. – Я не стану спешить.
– Генри…
Еще в полусне он чувствует, как Ванесса водит накрашенным ногтем по его спине. В окна струится слабый серый свет.
– М-м-м?.. – бормочет он, поворачиваясь.
Ванесса положила руку под голову, светлые волосы рассыпались по подушке. Интересно, долго ли она на него смотрела в ожидании, когда он проснется, прежде чем решилась разбудить?
– Хочу тебе кое-что сказать… – Ванесса не отводит от него затуманенного взгляда.
Это сияние, бледная дымка, что заволакивает глаза людей, начинает пугать Генри.
– Что? – ворчит он, приподнимаясь на локте. – Что случилось?
– Ничего… – улыбается Ванесса. – Просто… я тебя люблю.
Самое страшное, то, что, похоже, она действительно в это верит.
– Ничего не отвечай. Мы ведь совсем недавно вместе. Просто хотела, чтобы ты знал. – Ванесса прижимается к нему носом.
– Серьезно? То есть прошла всего неделя…
– Ну и что? Если уж ты уверен, то уверен. Я – уверена.
Тяжело сглотнув, Генри целует ее в висок.
– Пойду приму душ.
Он долго, сколько может, стоит под горячим душем. Что сказать в ответ на ее слова? Как убедить Ванессу, что это не любовь, просто одержимость? Хотя, конечно, на самом деле это не совсем так. Он заключил сделку. Генри сам так решил, именно этого он и хотел.
Ведь правда?
Генри выключает воду и оборачивает вокруг талии полотенце. Вдруг начинает тянуть дымом.
Не так, как пахнут спички, когда поджигаешь свечу, не так, как воняет гарью сожженная пища, – откуда-то несет угольно-черным смрадом вещей, для горения не предназначенных.
Генри опрометью выскакивает в коридор. Возле рабочей поверхности кухни топчется Ванесса со спичками в руках. В раковине полыхает коробка с безделушками Табиты.
– Какого черта ты творишь?
– Ты слишком держишься за прошлое, – объясняет Ванесса, зажигает следующую спичку и бросает в коробку. – Буквально цепляешься. Все это время, пока мы встречались, у тебя стояла эта коробка.
– Да мы знакомы всего неделю! – вопит он.
– Ты заслуживаешь лучшего, – не отступает она. – Заслуживаешь счастья. Нужно жить настоящим. Так надо, это исцеление, это…
Генри выбивает спички у нее из рук и отпихивает в сторону, хватаясь за кран. Вода с шипением льется в коробку, и пламя гаснет. Дым стоит столбом.