нем. Но Адди слишком упряма, а Люк слишком горд, и она решительно настроена на сей раз выиграть.
Четырнадцать лет она противится желанию надеть кольцо на палец.
Четырнадцать лет он ее не навещает.
А значит, она права – это игра.
Очередная расплата, позвать его – почти капитулировать.
Четырнадцать лет.
Адди одиноко, она немного пьяна, может быть, именно в эту ночь она сломается. Придется упасть, но не с такой уж большой высоты. Возможно, возможно… Чтобы занять руки, Адди решает выпить еще.
Она заказывает в баре джин с тоником, но мужчина в белой маске ставит перед ней бокал шампанского. Среди пузырьков плавает засахаренный лепесток розы. На удивленный взгляд Адди бармен кивает на чью-то тень в отделанной бархатом кабинке. Маска незнакомца выглядит как переплетенные ветки, а листья обрамляют прекрасные глаза.
При виде него Адди расплывается в улыбке.
Сказать, что она испытывает лишь облегчение, значит солгать. Словно груз падает с ее плеч – наконец-то можно вдохнуть.
– Я выиграла! – заявляет она, проскальзывая в кабинку.
Хотя Люк сдался первым, глаза его победно горят.
– Отчего же?
– Я не звала, а ты пришел.
Выпятив подбородок, он надменно осматривает ее.
– Ты решила, я здесь ради тебя?
– Ах, я и забыла, – отзывается Адди, подстраиваясь под его тон. – Ведь повсюду столько приводящих тебя в бешенство людишек, которых нужно убедить расстаться с душой.
Идеальные губы кривятся в ухмылке.
– Факт остается фактом: ты пришла ко мне. Я здесь хозяин.
Адди озирается и внезапно понимает: это правда. Теперь она видит знаки повсюду. Впервые замечает, что у ангела над стойкой нет крыльев. Что его кудри черны как смоль. А ореол, который она приняла за нимб, скорее всего, свет луны.
И ей становится интересно: что же ее сюда привело.
Неужели они с Люком притягиваются словно магниты? Они так долго кружили вокруг друг друга, что обзавелись общей орбитой?
Эти клубы станут для Люка излюбленным развлечением. Он посеет подобные заведения в десятке городов, будет заботливо пестовать и вырастит дикими и свободными. Их так же много, как церквей, скажет он, и они в два раза популярнее.
Его клубы на любой вкус будут процветать еще долго после отмены Сухого закона, и Адди задумается, что так привлекает в них Люка – энергия, которая их переполняет, или благоприятная почва для отлова душ. Место, где можно высматривать, искушать, обещать. В некотором смысле – поклоняться, хоть и немного иначе.
– Сама понимаешь, я выиграл.
– Это просто случайность, – качает головой Адди. – Я не звала тебя.
Он улыбается, поглядывая на кольцо на ее шее.
– Уж я-то тебя знаю. Твое сердечко так и замирает.
– И все же я не звала.
– Да, – тихо выдыхает он, – но я устал ждать.
– Так ты соскучился? – с улыбкой спрашивает Аделин.
В зеленых глазах мелькает ответный проблеск. Преломление света.
– Жизнь длинна, а люди – скучные создания. С тобой интереснее.
– Ты забыл, что я тоже человек.
– Аделин, – вздыхает Люк, и в его голосе слышится сочувствие. – Ты перестала быть человеком в ту ночь, когда мы впервые встретились. И никогда больше им не станешь.
При этих словах ее обдает жаром. Не приятным теплом, а гневом.
– Я – человек! – заявляет Адди, но голос подводит ее, словно она пытается произнести собственное имя.
– Ты ходишь промеж них как призрак, – Люк подается вперед, склоняясь лбом к ее лбу, – потому что ты не такая, как они. Не можешь, подобно им, жить, любить. У тебя с ними нет ничего общего.
Его рот произносит эти слова прямо ей в губы, голос – едва заметное дуновение ветра.
– Ты моя. – Слова громом грохочут в его горле. – Ты должна быть со мной.
Она смотрит ему в глаза и видит там совершенно новый оттенок зелени. На сей раз Адди прекрасно понимает его значение. Он вышел из себя. Грудь Люка вздымается и опускается совершенно по-человечески.
Вот куда можно вонзить нож.
– Я лучше останусь призраком.
И мрак впервые за все время вздрагивает. Отшатывается назад, как тень, испугавшаяся света. Его глаза светлеют от злости, и перед Адди снова тот бог, которого она так хорошо знает, монстр, с которым она уже сталкивалась.
– Воля твоя, – отзывается Люк.
Адди ждет, что он растворится во мраке, готовится к внезапной бездонной пустоте, думая, что и ее сейчас поглотят и выплюнут на другом краю света.
Но ни Люк, ни она не исчезают.
– Тогда вперед, – кивает он на танцующую толпу, – возвращайся к ним.
Лучше бы он ее наказал! Адди встает, хотя уже не в настроении пить или танцевать.
Чувство такое, словно она ушла с солнечного света, потому что во влажном воздухе зала ей сразу становится холодно. Люк по-прежнему сидит в обитой бархатом кабинке, Адди продолжает веселиться, но впервые ощущает стену, разделяющую ее и остальных людей. Она ужасно боится, что он прав.
В конце концов, Адди сдается и уходит.
На следующий день клуб уже закрыт, Люк исчез. Между ними прочерчены новые границы, расставлены фигуры, завязалась новая битва.
До начала войны они не увидятся.
IV
29 июля 2014
Нью-Йорк
Адди просыпается от толчка поезда. Открывает глаза, как раз когда вспыхивают и гаснут огни, и вагон погружается в темноту. В груди разливается паника, но Генри мягко сжимает ее руку.
– Это просто метро, – говорит он.
Свет загорается снова, поезд катится, голос по селектору объявляет, что они вернулись в Бруклин.
Затем поезд снова проезжает подземный участок, а когда выныривает, солнце по-прежнему на своем месте, на небе.
Измученные жарой и полусонные, они возвращаются в квартиру Генри, смывают в душе соль и песок и падают на постель. Влажные волосы приятно холодят кожу. Томик сворачивается клубком у ног Адди, а Генри прижимает ее к себе. Простыни прохладные, он – теплый, и даже если это не любовь, она все равно счастлива.
– Пять минут, – бормочет он, уткнувшись ей в волосы.
– Пять минут, – отзывается Адди, умоляя и обещая, и прижимается к нему крепче.
Солнце стоит высоко в небе. Время еще есть.
Адди просыпается в темноте. Когда она закрывала глаза, еще вовсю светило солнце. А сейчас комната погружена в полумрак, а небо за окном глубокого темного цвета.
Генри еще спит, но в доме слишком тихо, все будто бы замерло. Охваченная ужасом Адди садится на постели.
Она поднимается на ноги, не смея произнести его имя даже мысленно, выходит в темный коридор. Оглядывает гостиную, готовясь увидеть его растянувшимся на диване, расправившим длинные руки по спинке.
Аделин.
Но его там нет.
Разумеется, нет! Прошло почти сорок лет. Он давно не приходит, Адди так устала его ждать.
Она возвращается в спальню. Генри – волосы в беспорядке после сна – уже проснулся и ищет под подушкой очки.
– Прости. Надо было завести будильник. – Он складывает в сумку сменную одежду. – Переночую у Беа.
Адди перехватывает его руку.
– Не уходи…
– Ты уверена? – колеблется Генри.
Адди ни в чем не уверена, но день был такой замечательный, что не хочется тратить впустую ночь, не хочется отдавать ее ему.
Он и так много забрал.
В доме совсем нет еды, поэтому они одеваются и отправляются в «Негоциант».
Их переполняет сонная легкость, к усталости после длинного дня, проведенного на солнце, добавляется дезориентация от прогулки в темноте. Та придает всему призрачный вид – идеальное завершение идеального дня.
Они заявляют официантке, что празднуют, а та интересуется, день рождения или помолвку.
– Годовщину! – поднимает Адди бокал пива.
– Поздравляю! – улыбается девушка. – И сколько лет?
– Триста!
Генри давится выпивкой, а официантка смеется, решив, что это шутка для своих. Адди просто улыбается. Играет музыка, перекрывая шум, и Адди заставляет Генри подняться.
– Потанцуй со мной, – просит она.
Генри тщетно объясняет, что не танцует, хотя в «Четвертом рельсе» растворялся в ритме вместе с ней, но здесь-то все иначе. Адди ему не верит: времена меняются, но танцуют все – вальс и кадриль, фокстрот и джайв, и еще десяток других танцев, уж Генри как-нибудь справится.
Она тащит его между столиками на танцпол – Генри даже не знал, что в «Негоцианте» он есть, – и они оказываются на нем единственной парой. Адди показывает, как держать руку, как подстраиваться под ее движения. Как вести, как крутить ее, отклонять назад. Куда положить руки, как ловить ритм, и на какое-то время все становится легко, просто и правильно.
Смеясь, они идут к бару за добавкой.
– Два пива! – просит Генри.
Бармен кивает и минуту спустя приносит им напитки. Но пиво только одно. Второй бокал пузырится шампанским, в котором плавает засахаренный лепесток розы.
Адди кажется, что мир перевернулся и она оказалась в темном туннеле. Под бокалом лежит записка – изящным наклонным почерком на французском написано: «Моей Аделин».
– Эй, – зовет бармена Генри, – мы это не заказывали.
Тот кивает на другой конец барной стойки.
– Комплимент от того господина… – И вдруг застывает. – Хм, он только что был здесь.
Сердце Адди оглушительно бьется в груди. Она хватает Генри за руку.
– Уходи!
– Что? Подожди…
Но времени уже нет.
Адди тащит его к выходу.
– Адди!
Люк не должен видеть их вместе, нельзя показывать, что они нашли друг друга…
– Адди!
Она наконец оглядывается, и земля словно уходит у нее из-под ног.
Бар неподвижен. Нет, он не опустел, но больше никто в помещении не двигается. Люди замерли на полпути, полуслове, не донеся напитки до рта. Не сами замерли, разумеется, их заставили окаменеть. Как марионеток, подвешенных на веревке. Музыка продолжает играть. Сейчас она негромкая, кроме нее во всем баре слышно только взволнованное дыхание Генри и стук сердца Адди.