VIII
30 июля 2014
Нью-Йорк
Адди собирается, а Генри таскается следом за ней по всей квартире.
– Зачем ты согласилась? – то и дело повторяет он.
Потому что Адди знает мрак лучше, чем кто-либо, понимает его образ мыслей, если не чувства.
– Потому что не хочу тебя потерять, – говорит Адди, взъерошивая волосы.
У Генри усталый, опустошенный вид.
– Уже слишком поздно, – тяжело вздыхает он.
Еще не поздно. Пока нет.
Адди нащупывает в кармане кольцо: как всегда, оно лежит на месте и ждет своего часа. Дерево согрето теплом ее тела. Она вытаскивает его, но Генри перехватывает ее руку.
– Не делай этого, – умоляет он.
– Ты хочешь умереть? – спрашивает она, и слова чересчур громко разносятся по комнате.
Генри немного уступает:
– Нет. Но я сделал свой выбор, Адди.
– Ты сделал ошибку.
– Я заключил сделку. Мне очень жаль. Жаль, что я не попросил больше времени. Жаль, что раньше не рассказал тебе правду. Но что есть – то есть.
Адди упрямо качает головой:
– Может, ты и смирился, Генри, а я нет.
– Ничего не выйдет. Тебе его не переубедить.
Адди вырывается из его хватки.
– А я хотя бы попробую, – заявляет она, надевая кольцо.
Но тьма не сгущается вокруг, только тишина повисает в доме, а затем…
Раздается негромкий стук.
Адди рада, что Люк не ворвался сам. Генри с умоляющим взглядом встает в проходе, упираясь руками в стены и преграждая путь к двери. Подойдя ближе, Адди обхватывает ладонями его лицо.
– Доверься мне, – умоляюще просит она.
И решимость Генри ослабевает. Он роняет руку вниз, пропуская ее. Поцеловав его, Адди подходит к двери и открывает дверь мраку.
– Аделин.
На лестничной площадке многоквартирного дома Люк должен бы выглядеть неуместно, но это не так. Настенные лампы немного потускнели, свет льется мягкий, туманно-желтый, создавая вокруг черных кудрей ореол и бросая золотистые блики на зеленые глаза.
Он весь в черном, в идеально сидящих брюках и рубашке на пуговицах. Рукава закатаны до локтей, черный шелковый галстук прихвачен у горла изумрудной булавкой. Для такого наряда на улице слишком жарко, однако Люка, кажется, это не заботит. Жара, как и дождь, да, наверное, и сам мир, не имеет над ним власти.
Он не говорит Адди, что она чудесно выглядит.
Вообще ничего не произносит.
Просто поворачивается к лестнице, ожидая, что Адди последует за ним.
Она выходит на площадку, а Люк бросает взгляд на Генри. И подмигивает ему.
Лучше бы Адди остановилась прямо там! Развернулась и дала Генри затащить себя в квартиру. Нужно было захлопнуть дверь и закрыть ее на все замки.
Но они этого не сделали.
Адди оглядывается через плечо на Генри, который с мрачным видом смотрит им вслед, прислонясь к дверному проему. Ей хочется, чтобы он закрыл дверь, но Генри не двигается с места, и не остается ничего, кроме как уходить с Люком под его взглядом.
Внизу Люк придерживает для нее дверь, но Адди вдруг останавливается, глядя на порог. В проеме перед ступеньками, ведущими на улицу, клубится мгла. Адди не доверяет теням, ведь непонятно, куда они приведут. Ей совершенно не хочется, чтоб Люк забросил ее в какую-нибудь далекую страну, если (когда) вечер пройдет плохо.
– Сегодня я ввожу правила, – предупреждает Адди.
– Неужели?
– Мы не покинем город, – продолжает она, кивая на дверь. – И я туда не пойду.
– Через порог?
– Через тьму.
– Ты мне не доверяешь? – удивленно приподнимает брови Люк.
– Никогда не доверяла. К чему сейчас начинать?
Люк беззвучно смеется и выходит на улицу, чтобы поймать машину. Мгновением позже у тротуара тормозит блестящий черный седан.
Люк протягивает руку, предлагая Адди помочь забраться внутрь, но она обходится без его помощи.
Он не называет водителю адрес.
Тот его и не спрашивает.
А когда Адди интересуется, куда они направляются, Люк оставляет вопрос без ответа.
Вскоре они уже катят по Манхэттенскому мосту.
Молчание, что воцаряется между ними, должно быть неловким. Прерванный разговор бывших, которые слишком долго прожили в разлуке, но все же недостаточно долго, чтобы друг друга простить.
Что такое сорок лет против трехсот?
Но это стратегическое молчание. Тишина, которая наступает во время разыгрываемой шахматной партии.
И на сей раз Адди намерена выиграть.
IX
7 апреля 1952
Лос-Анджелес, Калифорния
– Боже, ты восхитительна! – восклицает Макс, поднимая бокал.
Адди краснеет, опуская взгляд на свой мартини.
Они встретились на бульваре Уилшир сегодня утром. Казалось, кожа Адди еще хранит отпечаток его простыней. Она расхаживала по тротуару в платье винного цвета – любимом платье Макса. Тот вышел на утреннюю прогулку, увидел ее, остановился и спросил – нельзя ли и ему пройтись с ней, неважно, куда она направляется. Когда они добрались до места назначения – симпатичного здания, выбранного наугад, – поцеловал Адди руку и попрощался, но не ушел, и она не ушла. Весь день они провели вместе. Бродили от чайной лавки к парку, затем в музей искусств и всякий раз находили оправдания не расставаться.
А потом Адди призналась ему, что это был ее лучший день рождения за долгие годы, а он, представив, что такая девушка останется одна, в ужасе на нее уставился.
И вот они уже пьют мартини в отеле «Рузвельт».
(Разумеется, никакого дня рождения у нее сегодня нет, Адди и сама не понимает, зачем об этом сболтнула. Может, просто посмотреть, что придумает Макс. Или ей стало скучно еще раз проживать ту же самую ночь.)
– Иногда встречаешь человека впервые, а кажется, что знаешь его сто лет. Бывало с тобой такое?
Адди улыбается.
Он всегда говорит одно и то же и всякий раз о них. Адди поигрывает серебряной нитью на шее, деревянное кольцо прячется за вырезом платья. Привычка, от которой она никак не может отделаться.
У столика возникает официант с бутылкой шампанского.
– Что это? – удивляется Адди.
– За твой день рождения и мою удачу, раз уж мне повезло провести этот чудесный вечер с тобой, – сияет Макс.
Адди восхищена крошечными пузырьками, поднимающимися со дна бокала. Еще не пригубив, она знает – шампанское превосходно. Дорогое, выдержанное. Знает Адди и то, что Макс легко может позволить себе подобную роскошь.
Он скульптор – Адди всегда питала слабость к искусству, – притом талантливый, но не из тех, что без гроша. В отличие от многих талантливых людей, с которыми доводилось встречаться Адди, Макс при деньгах. Семейные капиталы пережили две войны и голодные годы между ними.
Макс поднимает бокал, и на стол падает чья-то тень.
«Наверное, официант», – рассеянно думает Адди, но Макс смотрит на подошедшего и хмурится:
– Могу я вам чем-то помочь?
И следом раздается голос – нежный, как шелк, дурманящий, как дым:
– Полагаю, можете. – Возле их столика в элегантном черном костюме стоит Люк. Как всегда, он прекрасен. – Здравствуй, дорогая.
Макс мрачнеет:
– Вы знакомы?
– Нет, – отвечает она, но Люк в то же время произносит:
– Да.
Увы, несправедливо, что его голос слышен, а ее – нет.
– Старый друг, – бросает Адди, прикусывая язык. – Но…
И Люк вновь ее перебивает:
– Но мы давно не виделись, поэтому, если не возражаете…
– Это совершенно неуместно… – ощетинивается Макс.
– Убирайся.
Всего одно слово, но воздух от его силы идет рябью, легкой дымкой окутывает Макса. Его сопротивление тает, раздражение сглаживается, глаза становятся остекленевшими. Он поднимается из-за столика и уходит, даже ни разу не оглянувшись.
– Проклятье, – бормочет Адди, откидываясь на спинку стула.
Люк опускается на свободное место и наливает в бокалы шампанское.
– У тебя день рождения в марте.
– Доживи до моего возраста, будешь праздновать, когда вздумается.
– И долго ты с ним?
– Два месяца. Не так уж плохо, – пожимает плечами Адди, отпивая игристое. – Он влюбляется в меня каждый день.
– И забывает каждую ночь.
Слова ранят, но не так сильно, как обычно.
– По крайней мере, с ним я не скучала.
Изумрудный взгляд скользит по ее телу.
– И со мной бы не скучала, если бы захотела.
К щекам Адди приливает жар.
Не может же он знать, что она скучала по нему. Представляла его на месте своего незнакомца одинокими ночами в постели. Вспоминала всякий раз, когда поигрывала кольцом на шее, и всякий раз, когда намеренно его не касалась.
– Что ж, – говорит Адди, допивая шампанское, – ты испортил мне свидание. Так что можешь хотя бы попытаться восполнить ущерб.
Зелень в глазах Люка снова становится ярче.
– Идем, – говорит он, помогая ей подняться с кресла. – Ночь только началась, найдем развлечение поинтереснее.
В «Цикада клаб» кипит жизнь.
С блестящего потолка низко свешиваются сияющие люстры в стиле ар-деко. В ложу ведет лестница с красной ковровой дорожкой. Столики покрыты льняными скатертями, перед невысокой сценой – отполированный танцпол.
Они приходят, как раз когда духовой оркестр заканчивает играть и по залу проносятся отголоски труб и саксофона. В клубе людно, но Люк ведет ее через толпу к единственному свободному столику у сцены. Самому лучшему.
Они занимают места, и тут же подскакивает официант с двумя мартини на подносе. Адди приходит на память, как пару столетий назад они впервые ужинали в особняке маркиза: еда была готова еще до того, как она согласилась разделить с Люком трапезу. Интересно, планировал ли он и этот вечер заранее, или просто мир прогибается, исполняя пожелания тьмы?
Толпа взрывается аплодисментами: на сцену выходит новый артист, худощавый мужчина с бледным лицом и тонкими бровями. На лоб надвинута серая шляпа.
Люк смотрит на него с неподдельной гордостью владельца.