том, где она находится на самом деле и как сюда попала, быстро нагнали княжну. Миг назад спокойное, расслабленное тело напружинилось в тревоге, и Мстислава передумала открывать глаза: если заметят, что она очнулась, наверняка быстро выставят вон.
Княжна прислушалась и поняла, что была не одна. Где-то поблизости перешёптывались женщины, размеренно шелестела льняная нитка на прялке. Против воли Мстиша шевельнулась, и голоса затихли.
— Проснулась, никак? — негромко спросил кто-то.
Раздалось шуршание, тихо скрипнула половица, и Мстислава услышала рядом с собой дыхание. Шорохи опять отдалились.
— Да нет, спит. Спит, горемычная.
Послышался вздох.
— Вся побита, вся истерзана, — сердобольно проговорила одна из женщин и цокнула языком. — Хлебнула, видать, лиха: места живого на девке нет, одни багровины.
Княжна почувствовала, как к груди подступил ком, и с трудом подавила всхлип. Сострадание незнакомок, лиц которых она даже не видела, неожиданно сильно растрогало её. Это были первые за последнее время добрые слова, что Мстише приходилось слышать, и жалость к самой себе, которую она так долго заталкивала в дальний угол души, всколыхнулась и отозвалась, точно потерявшийся щенок на случайную ласку. Силясь не разрыдаться, Мстислава судорожно вздохнула и открыла глаза.
— Очнулась, — удивилась худосочная пожилая женщина с загорелым лицом, расчерченным морщинками. На коленях она держала рубашку, которую, видимо, чинила.
— Надо госпоже сказать, как раз милостыню закончила раздавать, голубушка наша, — пробормотала вторая, толстенькая и приземистая. Отложив веретено, она заторопилась прочь.
Мстиша огляделась. Светлая горница, действительно, очень напоминала покои Гостемилы для перехожих людей. Вдоль окна тянулись лавки, середину занимал стол, где лежала краюха хлеба и стояла миска с сушёными морковными парёнками. За занавеской угадывались полати. На лавках высились стопки одежды, рядом на полу стояли корзины и кадушки. Обстановка была скромная, но чистая и уютная. Должно быть, здесь Векша хранила запасы, которыми наделяла нуждавшихся, и принимала убогих. Таких, как Мстиша.
Она медленно села, и тело тотчас отозвалось ноющей болью. Постанывая, Мстислава удивлённо посмотрела на свои руки, понимая, что была одета в другую сорочку. Подняв вопросительный взгляд на незнакомку, она открыла рот, но в этот миг растворилась дверь.
— Векша! — позабыв обо всём, радостно воскликнула Мстислава, подавшись вперёд, но, заметив, как изумлённо подпрыгнули вверх брови бывшей служанки, торопливо поправилась: — Госпожа!
Векша замерла на пороге, недоумённо разглядывая гостью. Изумрудного цвета верхница и подбитый жемчужной поднизью убрус шли её чёрным, бархатным глазам, но Мстиша подумала, что жена княжеского воеводы могла бы одеваться более броско. Впрочем, главным её украшением были здоровый румянец и улыбка.
Мстислава потупилась. Слишком опрометчиво было показывать радость от встречи, ведь Векша видела перед собой не княжну, а незнакомую бродяжку.
Справившись с удивлением, Векша в несколько невесомых шагов пересекла горницу и опустилась на лавку рядом с Мстиславой.
— Я рада, что ты пришла в себя, милая, — ласково проговорила она.
— Спасибо, госпожа, — проглатывая подступившие слёзы и в страхе выдать себя не смея поднять на бывшую наперсницу глаза, ответила княжна. — Не знаю, как и благодарить тебя и твоего супруга… — Голос Мстиши сорвался, и она поспешно накрыла рот ладонью.
— В нашем доме никому не отказывают в помощи.
Векша легонько сжала плечо Мстиславы, и та едва удержалась от того, чтобы не кинуться бывшей чернавке на шею. Мстиша не раз слышала, что самыми жестокими хозяевами становятся отпущенные рабы. Векша никогда не была невольницей, но воспоминания о том, как Мстислава обходилась с ней, вызывали прилив стыда и отвращения к себе. Векша имела основания ненавидеть весь свет, и нынче, сделавшись боярыней, должна была жить в своё удовольствие, забыв о том, кем она когда-то была и откуда вышла. Но получив высокий чин и власть, Векша распорядилась ими по-своему и теперь привечала обездоленных и помогала страждущим.
Как много отдала бы Мстиша за то, чтобы открыться Векше, рассказать, кто она на самом деле, сполна получить её сострадание, а не это обезличенное милосердие… Но княжна напомнила себе, что должна быть благодарна уже за то, что имеет.
— Что с тобой произошло? — прервала размышления Мстиславы Векша. На её губах играла ободряющая улыбка, но глаза смотрели серьёзно и пристально.
Мстиша выдержала взор. Векша была доброй, но далеко не глупой. Княжна понимала, что от этого рассказа будет зависеть вся её дальнейшая судьба, и после короткого колебания представилась Незваной и без утайки поведала о жизни ведьмы: про отца, бившего её смертным боем, про рано умершую мать, про Шуляка, у которого жила все эти годы. Про собственные мытарства говорить было ещё легче, и Мстислава во всех подробностях поведала бывшей служанке про Ратмира, его обращение и болезнь, про решение уйти в город и встречу с разбойниками, во главе которых оказался её родной брат, про лесные скитания, про житьё в воровском стане и истязания Желана и, наконец, про побег. Векша слушала не перебивая, точно чувствуя Мстишину потребность выговориться, лишь тихонько кивала и время от времени еле заметно касалась её руки. Закончив рассказ, Мстислава, утирая слёзы, склонила голову и прошептала:
— Прошу, позволь остаться, госпожа. Я буду служить тебе, делать любую, самую чёрную работу, только не гони. Если я снова окажусь на улице, он убьёт меня.
Векша отвела взгляд в сторону и, поразмыслив, ответила:
— Я поговорю с Хортом Хотеславичем и передам ему твой рассказ. Эти люди должны быть приведены к ответу. Княжич, а с ним и мой муж, давно уже пытается изловить лихоимцев, и твои сведения наверняка помогут им. Что же до тебя, Незвана, я посоветуюсь с мужем, а покуда не тревожься: под кровом нашего дома тебя никто не тронет.
В тот же день Хорт вызвал Мстишу к себе и велел повторить весь рассказ. В отличие от своей жены, он смотрел на Мстиславу холодным, пронизывающим до костей взглядом, и вместо подбадривающей улыбки его губы сжались в жёсткую черту. Воевода велел Мстише во всех подробностях рассказать про каждого разбойника, про становище и место на торгу, и под скрип его писала, летавшего над берестой, она вспоминала приметы, клички и другие подробности, которые могли помочь делу. Прошло немало времени, прежде чем вопросы Хорта иссякли. Он пообещал отправить людей на разведку в торг и лачугу Тютки.
Отложив бересту, воевода вышел из-за стола и скрестил руки перед собой.
— Боярыня очень просила за тебя. Она рассказала, что увидела на твоём теле, и её тронула твоя судьба. — Мстислава шмыгнула носом и взглянула на воеводу. В его глазах цвета непогожего неба мелькнуло сострадание, но ни капли доверия. — Но моё окончательное решение будет зависеть от того, насколько правдивыми окажутся твои сведения.
Мстислава опустила глаза. Она не врала, но и не была полностью искренна, и Хорт знал, что что-то не так. Он не мог нащупать ложь, но чуял её. И хотя за ней не было вины, княжна не смела поднять взгляда. По спине под рубашкой прокатилась предательская струйка пота.
— Я проверю твои слова, Незвана. А теперь ступай.
Несколько дней прошли в спокойствии. Мстиша почти не покидала светлицу. Впервые за долгий срок она не испытывала ни голода, ни страха, и бо́льшую часть дня проводила, свернувшись калачиком на лавке. Она или спала, или попросту болталась в зыбкой, сладостной дремоте, радуясь, что её не трогали и не мучали расспросами. Но безмятежность минула. Едва Мстиша успела перевести дух и опомниться после своих злоключений и допроса Хорта, как за ней снова прислали. Сердце ушло в пятки, когда Мстиша услышала равнодушные слова служанки:
— Тебя желает видеть княжич.
***
Мстиша хотела было прихорошиться, но под недовольным взглядом чернавки, нетерпеливо дожидающейся её на пороге, поняла: как ни рядись, как ни украшайся, а всё одно — останешься Незваной. Княжна рассеянно провела рукой по жидким волосам, оправила понёву и покорно последовала за девушкой, хотя тело сотрясала безудержная дрожь. Там, в избушке Шуляка, Ратмир не сказал ей ни слова с тех пор, как они с Незваной поменялись обликом. Может, он и не испытывал к ведьме ненависти, но точно не питал добрых чувств, и Мстислава страшилась предстоящей встречи.
Чернавка открыла перед ней дверь в ту самую повалушу, где Хорт допрашивал её в первый раз, и, дождавшись, пока Мстиша войдёт внутрь, бесшумно притворила её за спиной гостьи. Несколько мгновений Мстислава стояла в нерешительности у порога, и воевода окликнул её:
— Проходи.
Мстислава послушно двинулась вперёд, лишь мельком взглянув на Хорта, сидевшего за столом. Всё её внимание было приковано к стоявшему у стены Ратмиру. Сложив руки на груди, княжич с отрешённым видом смотрел себе под ноги, не проявляя ни малейшего интереса к вошедшей Мстише.
Хорт указал ей на скамью, и княжна опустилась, по-прежнему не отводя взгляда от Ратмира. Голова кружилась, перед глазами всё плыло. Для Мстиславы эта встреча значила слишком много, чтобы суметь скрыть охватившие её чувства, да она и не пыталась. В конце концов, Незвана тоже любила Ратмира, пускай он мог и не догадываться об этом.
Мстиша так много раз воссоздавала в памяти его облик, его лицо, страшась забыть, страшась никогда больше не увидеть, что не смогла сдержать навернувшиеся слёзы. Она быстро сморгнула их, чтобы не застили глаза, с прежней жадностью продолжая вглядываться в родное лицо. Но если Мстиславу трясло от волнения и переполняющих душу нежности и боли, то Ратмир выглядел отстранённо и безучастно. Кажется, он даже не слышал, что она вошла. Чело княжича пересекала хмурая складка, глаза были задумчиво устремлены вниз, а уголки губ то ли разочарованно, то ли горестно опустились.
Мстислава пришла на встречу с мужем, Ратмир — с портившей ему жизнь ведьмой. Мстислава сгорала от любви и отчаяния, Ратмир был холоден и равнодушен.