— Ну, выпили немножко.
— Это я понял, — он подумал, подумал, подумал:
— Вам повезло, что я вам попался. Попался бы кто другой, вы бы по групповухе, — здесь я невольно хмыкнул, — на пару лет загремели.
— За что?
— Как? Вы там такой погром устроили. Собака полудохлая, из будки не выходит. Раму выбили непонятно чем.
— А.
— Вот тебе и «а». Еще повезло тебе, что несовершеннолетний… Ладно, напишем так: ты у нас будешь как свидетель, Леша же твой просто перепил и чего-то напутал. Ты пытался его остановить, но не получилось. Ему должно повезти, на первый раз простят. Тебе повезло, что я с ним знаком.
Мы немного подумали, как это оформить. Потом написали бумаги какие надо. И участковый сказал мне, что через пару дней мы должны поехать, извиниться, включить свои способности, чтобы понравиться этой тетке, вставить стекла. И велел мне выметаться.
— А Леха? — спросил я, чувствуя себя идиотом.
— А Леха твой суда будет ждать. Но ему там нормально, они там всем семейством, скучно не будет.
— Вот как.
Мне хватило мелочи на один автобус, а до дома надо было с пересадкой. На втором я проехал несколько остановок, пока контролерша меня не выгнала. Дальше я шел пешком почти час, пришел домой уже около восьми вечера. Слава богу, дома никого не было. Я посмотрел на себя в зеркало: лицо у меня было странное, взрослое и не очень привлекательное. Под глазами были мешки, да и сама рожа была слегка сиреневая. Тут я вспомнил, что нужно сделать: пошел на кухню и выпил две кружки воды. Поел. А засыпая, чувствовал себя младенцем.
Леха пришел не на следующий день, как я ожидал, а через день. Пришел с новостями.
— Дали три месяца условно, — сказал он. — Только тебя еще ждет самое интересное.
Я вышел на улицу, и он все рассказал за куревом. Как Васина мама, увидав, что нас вяжут, решила тоже накатать заяву на Васю с Женей заодно. Написала, что они над ней издеваются. Что Вася с топором бегал за ней. Всякую чушь.
— А такое было?
— Ну, что-то такое было, но она еще приукрасила. Дали нам всем троим по три месяца условно. Но я тебе не об этом хотел рассказать. У нас проблемы.
И он рассказал. Они вышли после суда, прогулялись, выпили, зашли еще в один ларек. Купили еще водки, выходят, а там стоит некто Витя — пьяный в кал. Второй сын этой седой тетки, веранду которой мы разбомбили. Помимо петуха Сютина, у нее есть сынок Витя, бывший боксер, не в порядке с головой. И она сыну уже пожаловалась. Ко всему Витя держал ларек, в котором Леша, Женя, Вася купили водки. Стоит он там с двумя амбалами приятелями. Как увидел, так и сходу вдарил Лехе. Леха аж отлетел, вскочил и побежал, сиганул в кусты и дальше деру. Тот достал пистолет и начал палить, слава богу, был пьян, не попал. Потом друзья уговорили его убрать пистолет, и Витя за неимением другого человека дал пару раз Васе. Леша же бежал и бежал.
— Еще с утра мы с дядей Валерой съездили с ним на стрелу, вроде все в порядке, только Витя, может быть, еще подъедет к нам. Он знает, где я живу…
— Это плохо.
— И тогда нам не повезет…
— И еще Витя хочет познакомиться со мной?
— Это точно. Что нам не сиделось? Ныряли бы себе до утра в эту бочку вонючую.
Так, мне подумалось, что по логике, я теперь — самый интересный для Вити человек. Взялся, непонятно откуда, наделал ерунды, и даже по голове не получил. Не.
Мы весь вечер сидели на лавочке, возле Лехиного подъезда. Леха не знал, на какой он может приехать машине.
— Снимет тачку и катается весь день. Водиле кинет денег.
Мы сидели и ждали. Один раз подъехала «Волга». Вдруг у Леши лицо побледнело, он весь побледнел:
— Это он.
— Где?
— Вон.
Я увидел здоровенького мужика и вжался в себя. Этот мужик выходил из машины, я видел это в угрожающем рапиде, как в фильмах. Я приготовился встать, пойти ему на встречу, получить, но это было не так-то просто. Не такой уж смелый я парень.
— Нет, это не он. Я ошибся, — сказал вдруг Леха. Он был очень рад.
Потом, ночью, я лежал у себя в кровати, с открытым окном, отбивался от комаров и прислушивался, не подъезжает ли кто к дому. Вдруг он уже знает, где я живу? Например, может просто разгромить мне веранду, как я ему. Но мне нужно бы было выбежать поскорее на улицу, чтобы перепало мне, чтобы не вылез отец и не получил тоже по лицу. Если этот Витя действительно не очень дружен с головой, ждать можно было всего. Я и сейчас очень отчетливо помню свои ощущения, когда мимо дома ехала любая машина, хотя прошло много времени. Иногда я вспоминаю очень четко какой-то момент из этой вечности под одеялом в ожидании. Или из той вечности в милиции, потом уже все было легче, все подобные ситуации, но тогда все было по-настоящему. Частичка меня так и осталась там, в ожидании, взаперти, в страхе. Как-то Басалаев, мой куратор и препод по режиссуре, сказал, не помню что именно иллюстрируя этим примером, короче сказал он, что, если бы любой из нас бежал за троллейбусом, как волк в «Ну, погоди», с головой, застрявшей в дверях, нам бы запомнился зрительный ряд в мельчайших деталях. Запомнили бы каждую морщинку на лицах пассажиров. Может, в этих словах был смысл.
Мы еще два дня провели таким образом, ожидая худшего, потом немного успокоились. У Лехи на балконе были стекла, мы собрались духом, взяли их с разрешения его бати, прихватили стеклорез и поехали на Пионерку.
Мы шли как партизаны, боясь напороться на Витю. Удачно дошли до Васи. Он один был дома.
— Вы, — говорит, — за каким хреном приехали? Оставляйте стекла и валите. Сегодня будет Витя, вы получите таких пиздюлей, что без больницы не обойдетесь. Я сам все починю.
Мы немного поотпирались для виду. Доказали, что мы не трусы, и пошли обратно.
— Только давай пойдем по другой дороге, — сказал Леха, когда мы остались одни. — А то встретим этого говнюка.
— Ладно, — мне меньше всего на свете хотелось с ним увидеться.
Пошли какими-то полями, короче, черт знает, где. Шли так, чтобы уже точно не встретить его. Мы шли километра три по полям и по оврагам, курили, смеялись, болтали, два новорожденных. Правда, мне приходили в голову подловатые мысли, мол, зря обращался к Богу, все получилось хорошо, только непонятно, в долгу ли я перед ним? Я старался отгонять эти мысли мухобойкой. Это же чудесно: мне бесплатно дали очень полезный опыт, я смогу оберегать себя от плохих ситуаций. Каждый должен получить такой опыт, но я его получил довольно безболезненно.
Мы уже вышли к дороге, потом подошли к остановке. Ждали автобуса, все еще не веря в свою удачу.
Я курил, а Леха зашел помочиться за остановку. Мимо медленно ехала машина, единственная за все время.
Леха вышел, увидел ее и сразу спрятался. Потом вышел опять:
— Там сидел Витя.
— Да ну?
— Говорю тебе.
По его виду я поверил.
— Теперь точно говорю. Нам повезло, что он меня не заметил. Тебя-то он не знает. Давай лучше ждать за остановкой. Вдруг он обратно поедет.
И мы стали ждать автобус за остановкой. Леха сидел на корточках напряженно, а потом облегченно рассмеялся, а я подхватил его смех.
Первый месяц я ходил в кольчуге целомудрия, как мне казалось.
Было так, будто я уже поумнел и будто больше не попаду в подобную ситуацию. Чушь.
В голове багажиста
В мои планы никогда не входило работать в сфере обслуживания. К тому же за чаевые. Ты лизнул жопу — тебе дали купюру. Это не для меня, думал я. Конечно, не для меня. Я правдоруб и поборник истин — не нанимался лизать жопу кому бы то ни было.
— Посмотри, — сказала мне Сигита.
Я посмотрел.
«Носильщики багажа». Есть смены с трех до полдвенадцатого. Одиннадцать тысяч рублей плюс чаевые. Сигита-то само собой все это дело романтизировала. Я в золотых лучах таскаю чемоданы, улыбаюсь туристам и получаю валюту. Не поддавайся, Женя. Ты прирожденный тунеядец. Нельзя. Но я же должен заработать денег. Две сломанных пломбы. Потом передний резец сточился, потому что мы со Стасом, моим соседом, сощелкали столько семечек, сколько вам и не снилось. Мне самому никогда не снятся семечки. Этот предмет не достоин моих снов. Лично мои сны закрыты для семечек, им туда не проникнуть, уж будьте уверены! Я презираю семечки, если вам интересно. Я собираюсь внять просьбе Димы Булатова и не сдерживать себя в выражениях. Драл я эти семечки в хвост и в гриву! Они испортили мне передние зубы, и теперь я должен работать. Хотя дело не только в зубах. В моей простате. В моей чертовой простате, я должен отработать полгода, взять кредит и вылечить ее раз и навсегда. Или взять кредит и снять кино. Что дороже: искусство или моя физическая оболочка? Я должен снять кино до того, как мне исполнится 24, вот в чем дело. Мне все осточертело, я хочу быть молодым и признанным гением, плевать я хотел на все остальное. А еще дело в том, что пора бы уже подумать о детях. Хотя — это позже. Но с другой стороны, если я еще буду это откладывать, у меня не останется ни одного сперматозоида, способного оплодотворить яйцеклетку. И еще у моей девушки — Сигиты — у нее неполадки со здоровьем. Она стала нервной и не может находиться одна, у нее учащенное сердцебиение. Так что не скуки ради я покупаю «Работу и зарплату», зарубите это себе на носу. И никаких шуточек по этому поводу, если надо будет, я подпишусь на это издание и не спрошу вашего мнения. И глазом не моргну, пока не найду лучшую работу в мире.
«Возраст 18–27 лет, приятная внешность, базовое знание английского».
— По-твоему, у меня приятная внешность?
— Ты очень красив.
— Как сукин сын? Как Михайло Фрузенштерн?!
Я не помню, что она ответила. Я не нанимался бесплатным диалогистом, оставьте меня в покое. Мне глубоко насрать. Что за бредовая фраза? Я должен думать о стиле. Кто выдумывает все эти выражения? Да ладно, вам прекрасно известно, что я не ошибся, а специально так сказал. Доверьтесь мне, я мастер по этой части, знаю, когда надо сесть в лужу, а когда воспарить.