Прабабушка позвонила в приемную и представилась: «Товарищ Кухарчук». — «Здравствуйте, Нина Петровна, — любезно, ласково даже, ответил голос на другом конце, — соединяю». Косыгин спросил: «Как здоровье?» — «По паспорту», — ответила прабабушка, как она всегда отвечала на такой вопрос. «Да, не молодеем», — заметил предсовмина и действительно все устроил. Памятник установили к годовщине смерти прадедушки в 1975 году.
Опять шел дождь, и центром этого мероприятия стал Евтушенко. Он держал зонтик над прабабушкиной головой и говорил речи о «глотке свободы, данной великим Хрущевым». В этот раз нас на кладбище взяли, и я запомнила этот хмурый, холодный и грустный день именно выступлениями долговязого и позирующего поэта.
Мы были с ним соседями в Переделкино, поселке писателей, созданном в сталинские годы, чтобы во славу вождя и государства творили такие таланты, как Борис Пастернак, Корней Чуковский и Илья Эренбург. Позже к дачникам присоединились и другие знаменитости: Валентин Катаев, Константин Симонов, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский… Родители купили там дачу (не писательскую, такие тоже были) в середине 1960-х, после отставки прадедушки, и писатели, которые раньше хотели дружить с мамой из-за ее близости к Кремлю, теперь дружили из чувства диссидентства. В отличие от Брежнева, в Хрущеве они видели реформатора «оттепели» — его, любопытного, все интересовало, и когда он критиковал, то делал это лично, от своего лица, а не спускал решения вниз через чиновников. И Евтушенко, летом всегда в ярких шортах — розовых, голубых, иногда выходил из калитки своей дачи на улице Гоголя почитать маме новые стихи во время наших прогулок.
Но тут все неловко молчали, а он говорил, громко и много. Прабабушка, обычно вежливая, вышла из-под его зонтика и пошла к выходу. Все потянулись за ней.
Потом дома это обсуждали: «Женька всегда лезет в кадр. Может быть, в этот раз ему официально разрешили любить Хрущева? Иначе бы не говорил во всеуслышание о глотке свободы и памятнике как его артистическом выражении».
В любом случае, подышать этой свободой удалось недолго. Вскоре кладбище закрыли для посещения, и почти четверть века войти туда можно было только по пропускам. Слишком много внимания уделяли приходящие этой могиле в самом конце аллеи. Цветы приносили, фотографировались, и, когда приезжали западные лидеры, все хотели навестить.
Если бы Хрущева похоронили у Кремлевский стены, как предлагали некоторые бывшие соратники — Косыгин и Микоян, — не было бы паломничества к опальному. Подумаешь, еще один «член» рядом с Кремлем. Микоян считал, что государство достаточно изменилось и не нужно больше полностью стирать бывших руководителей. Косыгин, возможно, предвидел, что из партработника, которого сместили за чрезмерную неофициозность, теперь сами аппаратчики сделали еще большую жертву режима, чье имя будет упоминаться в одной строке с Андреем Сахаровым и Александром Солженицыным.
Историк и в будущем эмигрант Александр Некрич, которому удалось прорваться на похороны в компании других старых большевиков, писал: «Какая ирония судьбы! Никита Хрущев будет покоиться среди артистов, поэтов, академиков, словом, среди интеллигенции, интеллигентов, к которым он часто бывал несправедлив, но лишь одни они поминают его сегодня добрым словом. А Тот, другой, и после своей смерти будет находиться вместе со своими соратниками у стен Кремля»[4].
Хрущев, который рывками и толчками стремился сделать систему более открытой, после смерти оказался виновным в создании еще одного режимного объекта. Кладбище открыли для посещения уже в перестройку, и, когда Билл Клинтон приехал в Москву для встречи с Борисом Ельциным в 1996 году, он, несмотря на плотный график, сделал то, что считалось знаком поддержки демократии в России: попросил отвести его к могиле Хрущева. К Сталину у Кремлевской стены он не пошел.
Глава 1Начало пути
Хотите знать, кто я? Я начал работать, как только начал ходить. До 15 лет я пас телят, овец, а затем пас скот помещика. Я работал на фабрике, владельцами которой были немцы, а потом на шахтах, принадлежащих французам. Я работал на химических заводах, принадлежащих бельгийцам, и теперь я премьер-министр великого Советского государства.
К концу жизни Хрущев далеко ушел от курского села Калиновка, в котором провел детство, и шахтерско-промышленной Юзовки, города своей юности. Но его бедняцкое начало и крестьянско-пролетарская биография определили всю его дальнейшую жизнь. Он непоколебимо верил в коммунистическую систему, которая способствовала его возвышению, и до конца не сомневался в ее справедливости.
Сельский парень, выросший в доиндустриальной деревне, жители которой еще вчера были собственностью помещиков, пережил индустриализацию, революции и войны и сумел сделать страну супердержавой, приведя ее в космическую эру. Для него вера, что рабочий рай может наступить в СССР уже через пару десятилетий, была не утопией, а, совсем по Ленину, «объективной реальностью, данной нам в ощущении».
Дом Хрущевых в Калиновке
1910-е
[Семейный архив автора]
Родители Хрущева были неимущими крестьянами из Курской губернии. В своих мемуарах он называет датой своего рождения 17 апреля 1894 года, но в свидетельстве Никиты Хрущева из Калиновки Дмитриевского района указано 3 апреля, то есть 16 апреля по современному календарю. Его мать, молодая крестьянка Ксения Ивановна Худякова, вышла замуж за Сергея Никаноровича Хрущева, сына старого армейского друга ее отца. Несмотря на дружбу, Никанор выгнал молодую пару из дому, отказавшись кормить «лишние рты». К тому времени у Сергея и Ксении было двое детей: сын Никита и дочь Ирина. Ксения еще и болела, страдала тяжелейшей грыжей: надорвалась, таская бревна для постройки избы. Избу так и не достроили, и Сергей Хрущев решил попытать счастья на шахтах в Юзовке (теперь Донецк).
Тогда многие куряне приезжали на работы в индустриальный Донбасс. Месячная зарплата на фабриках в России была 17 рублей, а на Донбассе — вдвое выше. Опытный угольщик мог заработать почти 40 рублей, и люди стремились туда в поисках удачи.
Пока Сергей добывал уголь, маленький Никита оставался в Калиновке с матерью и сестрой; за пять копеек в день пас скот местных помещиков. В шесть лет он начал ходить в сельскую церковно-приходскую школу, изучал письмо, арифметику и историю православия. Учителем был местный дьякон, который, как прадедушка потом рассказывал, безбожно порол своих учеников и для замаливания грехов требовал посещения служб. Никита возмущался: «Меня бьют, а я виноват».
Когда мальчику было 14 лет, он попал под влияние Лидии Михайловны Шевченко, одной из калиновских учительниц. Позднее Хрущев вспоминал, что в ее доме он впервые увидел книги, запрещенные царскими законами о цензуре. Сама Лидия Михайловна избегала церкви, чем возмущала односельчан. Она была первой атеисткой в Никитиной жизни. Учительница отмечала его острый ум и хотела, чтобы он поступил в школу в городе, но семья не могла себе этого позволить.
В 1990-е годы появились слухи, что Хрущев был из дворян. Не зря же в Москве есть Хрущевский переулок (по имени древнего рода Хрущевых, изначально Хрущей, выходцев из Литвы). В генеалогиях Курской губернии действительно были аристократические семьи с такой фамилией, и настоящим отцом Никиты мог быть Сергей Николаевич Хрущев, уездный калиновский помещик[5].
Родословная Хрущевых, составленная по заказу Р. Н. Аджубей в 1990-х годах
[Семейный архив автора]
Моя сестра Ксения собиралась сделать генетический тест, но мама ее отговорила. Такие гипотезы совершенно не совпадали с отсутствием у Хрущева формального образования. Кроме того, мама объясняла: «Посмотри на его публичное поведение, никто не заподозрит его в утонченном воспитании. Я помню бабушку Ксению Ивановну. Она точно не была аристократкой и мужа своего, тщедушного Сергея Никаноровича, совсем не изысканно называла „мой дурак“».
Тетя Рада, которая много времени провела с бабушкой Ксенией, вспоминала, что та не умела читать и ставила подпись печатными буквами. Но все же под влиянием постсоветской моды на генеалогию Рада заказала исследование нашего древа. Она сомневалась, можно ли ему окончательно верить, но, в любом случае, там тоже никаких следов аристократии у предков Хрущева не нашли.
В 1910 году старший и младший Хрущевы окончательно обосновались на шахтах Успенского рудника Донбасса, одного из самых индустриально развитых регионов. Юзовка, основанная в 1870 году уэльским предпринимателем Джоном Хьюзом, была знаменита Новороссийской компанией по производству рельсов и добыче железа и угля. Название города произошло от фамилии Хьюз: Хьюзовка.
Поселение в полмиллиона этнически разнообразного населения полностью отражало социально-экономическое неравенство России. Англичане занимали главные технические и управленческие должности. Русские составляли рабочий костяк. Лавочниками и ремесленниками, как правило, были евреи — Константин Паустовский вообще назвал это место «полуеврейским Юзово»; купцы и предприниматели — турки и греки. Украинские крестьяне тоже работали на шахтах, но долго не задерживались, при первой возможности возвращались в свои близлежащие деревни.
Между Калиновкой и Донбассом было всего 600 километров, но их разделяли столетия. В 14 лет Никита сменил средневековый быт русской деревни на борьбу за выживание в сердце промышленной революции. Предреволюционный город с одной больницей и многочисленными английскими пабами Паустовский описывал так: