Сам Серафим не рискнул выступать против высокопоставленных еретиков. Он вызвал к себе Фотия, поселил в Александро-Невской Лавре. Архимандрит был настоящим подвижником, носил вериги, а говорить умел очень красиво и убедительно. Орлова-Чесменская сделала ему рекламу, на беседы с ним потянулись дамы высшего света. Его представили и Голицыну. Фотий по благословению митрополита вел себя мудро. Не обличал, кивал, поддакивал. Министр счел его одним из священников, мечтающих устроиться под его протекцию. Обрадовался, что сможет блеснуть перед царем, входящим «в моду» архимандритом.
Голицын устроил ему аудиенцию у Александра I. Фотий говорил с государем «о делах веры и Церкви». Произвел впечатление. Император пожаловал ему драгоценный наперсный крест, его перевели настоятелем большого Юрьевского монастыря под Новгородом. Но архимандрит во дворце привлек внимание адъютанта царя Уварова. Убедил его, что Православие в серьезной опасности. Подключилась Орлова-Чесменская, и Фотия пригласили к императрице. Ей архимандрит откровенно высказался про «князя Голицына и прочих врагов веры, сынов беззакония».
А в 1823 г. один из директоров Библейского общества, немецкий проповедник Иоганн Госснер настолько обнаглел, что выпустил книгу «Дух жизни и учения Иисуса Христа в размышлениях и замечаниях о всем Новом Завете». Хаял в ней русское духовенство, высмеивал обряды Православной Церкви. Под крылышком Голицына даже такое сошло бы с рук, но борцы за Православие уже изготовились к атаке. Фотий направил царю два письма с разбором книги и другой еретической литературы. При этом показал, что разрушение Веры – часть политических революционных диверсий по разрушению монархии.
Александр вызвал его к себе и три часа беседовал наедине. Выйдя от него, Фотий открыто провозгласил анафему на Голицына. Книгу Госснера передали на экспертизу президенту Российской Академии адмиралу Шишкову, подтвердившему обвинения. Госснера выслали из России. Цензор, переводчик и издатель его книги попали под суд. Аракчеев добавил свой компромат, и в мае 1824 г. Голицын был снят с должности Министра духовных дел и народного просвещения. Его сменил Шишков, приостановил деятельность Библейского общества. Угроза Церкви была предотвращена.
Хотя и Голицына Александр все еще ценил, не лишал своего доверия. Назначил директором Департамента почты. А для самого государя случившееся оборачивалось очередными душевными травмами. Он с юности жил либеральными идеями, поощрял и взращивал их – а сейчас на тех же идеях плодились революционеры. Он считал своим великим достижением эдакое «сближение христиан» разных конфессий, их поддержку. Но и это дело получалось совсем не добрым, не богоугодным! Значит, все его царствование выливалось в череду ошибок и заблуждений?
ГЛАВА 6.КТО СТОЯЛ ЗА ДЕКАБРИСТАМИ?
Пушкин в Каменке среди заговорщиков «Южного общества».
После победы над Наполеоном для англичан наша страна виделась главной соперницей на международной арене. Было бы просто удивительно, если бы против нее не использовались такие же революционные технологии, как в Испании или Италии. И действительно, в России расцвел целый букет заговоров.
«Южное общество» во главе с полковником Пестелем, командиром Вятского пехотного полка, формировалось в частях 2–й армии, расквартированной в южных областях. В организации была установлена строгая дисциплина, обязательное выполнение указаний вышестоящих начальников. «Северное общество» охватывало Петербург и Москву, выбрало для руководства коллективную Верховную думу: Муравьева, Тургенева и Оболенского. Позже в Москве выделился как бы его филиал, «Практический союз» – в нем лидировал Иван Пущин.
Разрабатывались программные документы. В «Северном обществе» – проект конституции Никиты Муравьева, в «Южном» – «Русская правда» Пестеля. Муравьев ратовал за конституционную монархию. Россия при этом расчленялась на 14 «держав» и 2 области, по сути, самоуправляемых. Император становился «верховным чиновником», ему платили оклад. А реальную власть получало двухпалатное «Народное вече», депутаты избирались от всех «держав». Крепостное право отменялось, но землю помещики сохраняли. При этом вводились все мыслимые «свободы» – слова, печати, вероисповеданий, собраний, передвижения.
«Русская правда» нацеливалась на установление республики. А сам Пестель был сторонником военного переворота и цареубийства. Россия предполагалась унитарным и неделимым государством с однопалатным «Народным вечем». Управлять страной должна была «Державная дума» из 5 человек. Крепостное право упразднялось без наделения крестьян землей. А набор «свобод» был тот же самый, что у Муравьева. Впрочем, во взглядах заговорщиков не было единства. Муравьев в своей «конституции» делал оговорку – если правящая династия откажется от конституционного правления, ее предстоит «изгнать» и строить республику.
Да и с дисциплиной в «Северном обществе» было куда слабее, чем у «южан». Выборное руководство оказалось слабеньким, и его без всяких выборов оттеснили самые решительные и энергичные, Рылеев, Трубецкой и Бестужев-Марлинский. Они в полной мере разделяли установки «южан» о республике, о вооруженном захвате власти [19]. Лидером новой «тройки» выдвинулся Кондратий Рылеев – поэт, издатель альманаха «Полярная звезда», правитель канцелярии Российско-американской компании. К США она не имела отношения. Компания была чисто отечественной, созданной для освоения и эксплуатации Аляски. Но сам Рылеев был ярым поклонником Соединенных Штатов, считал их порядки и государственное устройство лучшими в мире.
Но «Северное» и «Южное общества» были не единственными. Существовало еще «Тайное общество грузинских дворян» с отделениями в Тифлисе, Москве, Санкт-Петербурге. Оно вовлекало в свои ряды грузинских офицеров, чиновников, студентов. Строило планы отделиться от России, возродить Грузинское царство и возвести на престол царевича Александра. Он жил в Персии, собирал отряды из эмигрантов. Во время войны с Ираном, сражался на вражеской стороне, вторгался через границу, пытаясь поднять мятежи. А Грузию мечтал передать под покровительство шаха. Хотя это выглядело парадоксально – ведь Россия приняла грузин по их собственным отчаянным мольбам, спасая их от истребления именно персами! Грузинские заговорщики были связаны с декабристами, вхожими на их собрания. Особенно был близок к ним идеолог сепаратистов, редактор газеты «Тифлиские ведомости» Соломон Додашвили.
Но грузинская организация была все же слабовата. Куда более мощным был заговор в Польше. После запрета масонских лож здешнее «Национальное масонское общество» вроде бы прекратило существование. Но его преобразовали в конспиративное «Патриотическое общество». Оно вовсю орудовало в польской армии. Координировало целый ряд более мелких польских и литовских организаций – «патриотов», «друзей», «променистов», «тамплиеров» и др. Поляки вели революционную агитацию даже среди русских офицеров. При их прямом влиянии во 2–й армии возникло «Общество соединенных славян», выступавшее за некую «демократическую федерацию» всех славянских народов. 52 офицера, входивших в это общество, были настроены крайне радикально, и даже Сергей Муравьев-Апостол называл их «цепными бешеными псами». После переговоров «славяне» объединились с «Южным обществом».
Между прочим, мы привыкли рассуждать о целях и взглядах декабристов, опираясь на их программные документы. Но факты показывают, что это были всего лишь декларации, очень серьезно расходившиеся с реальностью. Простой пример, все они якобы выступали за отмену крепостного права. Но ни один из заговорщиков не воспользовался указом Александра I о вольных хлебопашцах. Не освободил собственных крестьян. А Пестель в 1822 г. принял от царя награду за образцовое состояние своего полка – деревни и 300 «душ» крепостных. Не отказался. Причем в армии он был известен как один из самых жестоких офицеров. «Образцового состояния» добился как раз свирепыми наказаниями.
Пестель наставлял и других «южан»: чтобы посеять в солдатах «революционный дух» и «ненависть к начальству» – нужно пороть их как можно чаще. Даже забивать насмерть побольше, сколько получится. Нижних чинов вообще не считали за полноценных людей, намечали только использовать. Полковник Тизенгаузен цинично говорил, что он построит полк, выкатит несколько бочек вина, даст денег, крикнет: «Ребята, за мной!» – и все будет в порядке. Командир конно-артиллерийской роты Пыхачев уверял, что и водки не нужно, достаточно прибавить сала в кашу. А его сослуживец из «южан» утверждал – если бы его рота за ним не пошла, он солдат «погнал бы палкой» [20].
«Патриотическим» тезисам декабристов о неделимости государства верить тоже не обязательно. Лично Пестель вел переговоры с представителем польского «Патриотического общества» князем Яблоновским. Условились действовать совместно, и полякам были обещаны независимость, возвращение Литвы, Белоруссии, Подолии, Волыни. И даже Малороссии! Не только Правобережной, но и Левобережной Украины, отошедшей к России во времена Богдана Хмельницкого! [20] Оба общества, «Северное» и «Южное», планировали после победы фактическую сдачу позиций на Балтике с переносом столицы в Нижний Новгород. Вполне дружески контактировали и с грузинскими сепаратистами.
Нет, до идеализма и патриотизма заговорщикам было очень далеко. Они были такими же, как все последующие революционеры. Коварными, лживыми, циничными. Главными для них были даже не реформы. В конце концов, все дворяне имели право обращаться к царю с прошениями по любым вопросам. Но от будущих декабристов ни одного прошения по улучшению государственного устройства не подавалось. Главным было – захватить власть любой ценой. В том числе, ценой уступок врагам России. И ценой лживых деклараций для тех, кого увлекали за собой. Таких пешек, не только нижних чинов, но и дворян, называли «руками», «солдатами», набирали на роль слепых исполнителей.
Угроза усугублялась тем, что либеральными веяниями была заражена значительная часть российской аристократии и дворянства. У революционеров хватало сочувствующих, были и покровители. Например, Рылеева опекали такие высокопоставленные фигуры как адмирал Мордвинов – член Государственного совета и убежденный поклонник Англии, приближенный царя Сперанский. По воспоминаниям современников, они оказывали Рылееву «особую благосклонность» [22], и как раз Мордвинов дал ему хорошее место в Российско-американской компании.