Более других сохранила присутствие духа графиня Ливен. Мемуарист князь Долгоруков так описывал события той страшной ночи: «С невозмутимым хладнокровием разбудила она своих воспитанников и воспитанниц: Марию, Екатерину и Анну Павловну, пятилетнего Николая Павловича и трехлетнего Михаила Павловича; одела их, велела заложить карету; потребовала военный конвой и под прикрытием конвоя отвезла их в Зимний дворец, куда в ту же ночь было перенесено пребывание двора. С этой минуты Шарлотта Карловна вышла из разряда подданных и стала, можно сказать, членом царского семейства; великие княжны у нее целовали руку, и, когда она целовала руку у Марии Федоровны, императрица подавала вид, будто хочет поднести к губам своим руку Шарлотты Карловны, которая, разумеется, спешила отдернуть свою десницу».
Цесаревичу Николаю не исполнилось на тот момент и пяти лет, однако он запомнил и понял многое: «События этого печального дня сохранились… в моей памяти, как смутный сон, – писал он позднее. – Я был разбужен и увидел перед собою графиню Ливен. Когда же меня одели, то мы заметили в окно на подъемном мосту под церковью караулы, которых не было накануне; тут был весь Семеновский полк в крайне небрежном виде. Никто из нас не подозревал, что мы лишились отца; нас повели вниз к матушке, и вскоре оттуда мы отправились с нею, сестрами, Михаилом и графиней Ливен в Зимний дворец. Караул вышел во двор Михайловского дворца и отдал честь. Моя мать тотчас же заставила его молчать. Когда мы были уже в Зимнем дворце и туда вошел, в сопровождении Константина и князя Николая Ивановича Салтыкова, Император Александр, моя матушка лежала в глубине комнаты. Он бросился перед нею на колени, и я еще до сих пор слышу его рыдания… Ему принесли воды, а нас увели. Для нас было счастьем опять увидеть наши комнаты и, должен сказать по правде, тех деревянных лошадок, которых мы, переезжая в Михайловский дворец, забыли».
Ранним утром следующего дня Мария Федоровна вместе с сыном Александром вернулась в Михайловский замок и вошла в комнату, где лежало тело ее мужа. Тогда Александр впервые увидел лицо отца – изуродованное, раскрашенное, словно у куклы. Императрица-мать обернулась к нему и презрительно произнесла:
– Теперь вас поздравляю – вы император.
Александр повалился без чувств, как сноп, а придя в себя, принялся отказываться от внезапно свалившейся на него императорской власти.
– Я не могу исполнять обязанностей, которые на меня возлагают. У меня не хватит силы царствовать с постоянным воспоминанием, что мой отец был убит. Я не могу. Я отдаю мою власть кому угодно. Пусть те, кто совершил преступление, будут ответственны за то, что может произойти, – умолял он.
– Полно дурачиться, ступайте царствовать! – будто бы ответил ему Пален.
Однако тягостные раздумья, муки совести преследовали Александра всю жизнь.
Народу объявили, что император Павел I Петрович скончался скоропостижно от апоплексии, в ответ послышались громкие возгласы «Ура, Александр!», приветствующие наследника престола: Павел был крайне непопулярен в народе, узнав о его кончине, люди радовались и поздравляли друг друга, словно это был праздник.
Неизвестный художник. Русская армия входит в Париж в 1814 году. 1815
Василий Голике. Портрет великого князя Николая Павловича. 1820-е
Юность императора
Орест Кипренский. Портрет Великого князя Николая Павловича. 1814
Царствование Александра I
Александр Павлович был старше Николая на 20 лет. На момент восшествия на престол ему исполнилось 24 года. Он получил прозвание Благословенный, а также второе прозвище – Сфинкс; было и третье, семейное прозвище – Ангел.
Император Александр был высок ростом и очень хорош собой, хотя и глуховат на одно ухо: в его младенчестве недалеко от детских комнат стояли пушки, из которых палили. Таков был приказ Екатерины: по ее мнению, царские дети должны были расти в естественных условиях и привыкать к внешним раздражителям. А вот характер у нового императора был сложный, и это признавали все. «Он был красив и добр, но качества, которые можно было заметить в нем тогда и которые должны бы были обратиться в добродетели, никогда не могли вполне развиться. Его воспитатель, граф Салтыков, коварный и лукавый интриган, так руководил его поведением, что неизбежно должен был разрушить откровенность его характера, заменяя ее заученностью в словах и принужденностью в поступках. Граф Салтыков… внушал Великому Князю скрытность. Его доброе и превосходное сердце иногда брало верх, но тотчас же воспитатель пытался подавить движения его души. Он отдалял его от Императрицы и внушал ему ужас по отношению к отцу. Молодой князь испытывал поэтому постоянную неудовлетворенность своих чувств», – написала о нем графиня Варвара Николаевна Головина.
Французский историк Антонен Дебидур, автор труда «Дипломатическая история Европы», так характеризовал этого правителя: «Человек нерешительного и путаного ума… Страстный, но нерешительный и слабый, эгоист, не лишенный в то же время и великодушия, он подпадает, или по крайней мере кажется подпадающим, одновременно под самые противоположные влияния. Он хочет и в то же время не хочет… Он самодержец и хочет остаться таковым; божественное право царей для него – догмат; а между тем он настроен либерально или по крайней мере считает себя либералом. Следствием подобного состояния является то, что он никогда, ни в одном направлении не доходит до конца намеченной им программы: он всегда колеблется в момент принятия окончательного решения. Он не осуществит ни одного из своих планов».
Характеристика жестокая, но, к сожалению, точная.
В первую половину своего царствования Александр стремился реформировать Россию, сделать страну более современной. К существующему Московскому университету добавилось еще несколько новых высших и средних учебных заведений, включая знаменитый Царскосельский лицей, в котором учился А.С. Пушкин.
Петровские коллегии были заменены на министерства.
В попытке ослабить крепостное право Александр издал «Указ о вольных хлебопашцах». По этому указу помещик мог за выкуп освобождать своих крестьян, наделяя их землей. Воспользоваться этим правом смогли немногие, но это была первая законодательная попытка наделить крестьян правами и предоставить им землю. В дальнейшем именно этот указ был положен в основу реформы 1861 года.
В царствование Александра I проявил себя талантливый государственный чиновник, законотворец Михаил Михайлович Сперанский. Он составил капитальный план преобразования государственной машины. Но когда по его завершении Сперанский принялся настаивать на реформах, на ограничении самодержавия, Александр засомневался в их необходимости и отправил законотворца в ссылку.
Вторая половина царствования Александра I отличалась крайней реакционностью. Советником императора стал граф Аракчеев – человек, буквально помешанный на армейской дисциплине, которую он стремился распространить на всю страну, на все сословия. Его детищем стали «военные поселения» – деревни, состоящие исключительно из солдат. Такие поселения жили по строгому расписанию: их жители по сигналу вставали, по сигналу обедали, по сигналу ложились спать. Это была попытка разгрузить бюджет страны: Аракчеев полагал, что солдаты, занимаясь сельским хозяйством, станут сами себя обеспечивать. Однако фактически военные поселения напоминали концлагеря. Их порядки шокировали как дворян, так и крестьян, то и дело вспыхивали восстания. Но упразднены военные поселения были лишь в 1857 году, с началом «великих реформ».
Нерешительность, неспособность добиваться поставленных целей крайне отрицательно сказались и на личной жизни императора Александра Павловича. В 16 лет бабушка Екатерина II женила его на тринадцатилетней принцессе Луизе-Марии-Августе Баденской, после принятия православия ставшей Елизаветой Алексеевной. Их свадьба вызвала всеобщее умиление. Говорили, что молодые напоминают двух ангелов, сравнивали их с Амуром и Психеей… Однако ничего хорошего из этого брака не вышло: «он любит ее любовью брата» – кратко, но емко обрисовала их отношения фрейлина Головина.
Вскоре холодность великого князя к красавице жене заметили все, и о молодой чете стали распространяться самые неприятные слухи. Вот несколько цитат из дневника той же Головиной: «Самая ужасная клевета сумела уверить некоторых несчастных, готовых поверить всему дурному, что Государыня поощряла страсть Зубова к Великой Княгине Елизавете, что у ее внука не было детей, а она желала этого во что бы то ни стало». В другом месте Головина писала, что сам Александр «поощрял страсть Чарторижского к своей жене», хотя ту мысль о супружеской измене поначалу приводила в ужас. Сломить упрямство Елизаветы взялась графиня Шувалова – женщина низкой нравственности. Она устраивала их встречи и даже специально подсовывала Великой Княгине книги, считавшиеся в те времена эротическими, например «Новую Элоизу».
Далее по некоторым признакам Головиной можно заключить, что Чарторижский добился своего: Елизавета родила дочь – брюнетку. Увидев внучку, Павел поморщился:
– Как может у блондина отца и блондинки матери родиться черноволосый ребенок? – спросил он.
– Все в руках Божьих… – пробормотала в ответ смущенная фрейлина.
Вскоре Чарторижского отправили послом то ли в Швецию, то ли в Сардинию… Фактически это была ссылка.
Сам Александр тоже завел любовницу. Ею стала бывшая пассия графа Кутайсова – актриса Шевалье. Но настоящая любовь была у него впереди. Внимание императора привлекла блистательная красавица Мария Антоновна Нарышкина (1779–1854), урожденная Четвертинской, происходившая из польского княжеского рода. Ее связь с императором длилась 15 лет, и за это время Нарышкина родила троих детей: двух дочерей и сына. Их биологическим отцом она считала императора. Фактически Александр имел две семьи: одну официальную, но фиктивную и другую, где он любил и был любим.
Мария Антоновна отличалась умом и большим тактом, что в течение долгого времени помогало ей сдерживать толки и пересуды в обществе. Поэт Державин, утешая красавицу, даже посвятил ей стихотворение «Всех Аспазия милее», где сравнивал ее со знаменитой любовницей афинского архонта Перикла. Но в конце концов ее терпени