м, продолжил атташе, – к сожалению, не для того, чтоб вспомнить общую для нас с вами школу Черного дракона. Надеюсь, мы когда-нибудь сможем это сделать, не прячась от тайной полиции русских. Надо признать, она работает не менее эффективно, чем наша токко. Я хотел с вами встретиться по другому поводу. Вы знаете, китайские провокации вдоль Южно-Маньчжурской железной дороги заставляют наше правительство и Квантунскую армию принимать ответные, защитные меры. Великая Япония – единственная сила во всем Тихоокеанском регионе, способная гарантировать мир и процветание всем без исключения народам Азии, а Южно-Маньчжурская железная дорога – ее жизненно важная артерия.
Чен согласно кивнул, и атташе продолжил:
– В то же время не все зарубежные правительства считают наши действия достаточно обоснованными. В мире нет пока единства в понимании того, каким именно образом усилия Японии по достижении гармонии в Китае и Корее способны обеспечить мир в Восточной Азии. Ни китайцы, ни корейцы не могут сами обеспечить тот уровень процветания и демократии, о котором непрерывно кричат в средствах массовой информации. Только под сенью самурайского меча Маньчжурия может стать истинно свободным центром великой восточноазиатской сферы совместного процветания. Наши военные, конечно, справятся с китайскими мятежниками – Квантунская армия достаточно сильна для этого. Но требуются и некоторые усилия по разъяснению миру важности этого момента в политическом смысле. В том числе нас очень интересует реакция Москвы.
– Разве можно сомневаться в том, что она будет резко отрицательной? – с недоумением воззрился Чен на своего высокопарного собеседника. А тот, выполнив свой долг по доведению официальной точки зрения, резко сменил тон.
– Вы знаете, Сакамото-сан, как китайцы нас ненавидят. В 1927 году нашлись какие-то умники, мы подозреваем, что это были люди Чжан Сюэляна, которые состряпали подложный документ, названный ими Меморандумом. Они уже пытались год назад распространить его, но безуспешно – никто не поверил в его подлинность.
– В чем смысл этого документа и какую опасность он представляет для Японии? – осведомился Чен.
– Китайцы пытаются убедить мир в том, что японское правительство разработало целенаправленную стратегию завоевания Китая и Сибири. Цель – расширение собственных колониальных территорий. Это ложь. Не японское правительство, а Квантунская армия реагирует на обстановку, создаваемую самими китайцами. К сожалению, эта обстановка сейчас полностью соответствует описанной в Меморандуме. Китайцы или те, кто состряпал эту проклятую бумагу, а это, кстати, могли бы быть и русские, если бы у них были специалисты должного уровня в языке, оказались точны и на удивление прагматичны. Из-за этого совпадения Меморандум выглядит подлинным документом и бросает тень на Японию, на императора, который якобы одобрил его. Но цели – цели разные! По Меморандуму – оккупация. В реальности – сопроцветание!
– Что вы хотите от меня? – удивился Чен.
– Я не исключаю, что китайцы уже продали Советам копию этой фальшивки. Если да, то Сталин ждет только удобного момента, чтобы опубликовать его. Сейчас для русских – самое время. Для Японии это было бы очень неприятно, хотя, конечно, даже публикация Меморандума во всех газетах мира не остановит Квантунскую армию и не сломит дух японского солдата.
– Я знаю, что у вас, Сакамото-сан, есть масса знакомых в элите советского общества – писатели, артисты, академики. Мы с вами пока не работали с этой категорией, сосредоточившись на военных. Кстати, последняя информация, полученная от агента Момо, которого вы подвели к нам, поистине бесценна! От имени нашей общей родины благодарю вас!
Так вот, некоторые из представителей советского бомонда близки и к руководству ОГПУ, к Кремлю. Взять ту же жену Ягоды – она ведь с удовольствием покровительствует советским писателям. Вы же с ней знакомы, не так ли? Мне бы очень хотелось довести – с вашей помощью – Сакамото-сан, информацию о том, что публикация Меморандума в печати, особенно сейчас, нанесет серьезный ущерб советско-японским отношениям. Ну при условии, конечно, что Меморандум уже есть в распоряжении Сталина.
– Это очень серьезная задача, господин атташе, – задумчиво проговорил Чен. – Для выхода на жену Ягоды потребуется время, и нет никаких гарантий, что это вообще получится. Сколько у меня есть времени?
– Нисколько, – жестко ответил атташе, – времени нет совсем. В ближайшие дни Квантунская армия начнет продвижение в глубь Маньчжурии. Возможно, будет взят Харбин. Нам не хотелось бы излишней паники в Кремле по этому поводу и нервного поведения генерала Блюхера с его сорокатысячной армией на Дальнем Востоке.
– Я понял вас, – коротко кивнул Чен, – я сделаю все, что в моих силах.
– Надеюсь на вас, – поклонился ему атташе, и агент Марейкис ответил точно таким же поклоном.
Чен остался стоять на месте, глядя, как удаляется фигура военного атташе. Японец быстро шел в сторону Петровского замка и вскоре пропал из виду. Уже подходя к стене, он увидел, как из-за поворота медленно выехал автомобиль с потушенными фарами. Атташе остановился, а когда машина поравнялась с ним, ловко вскочил в приоткрытую дверь. Русский шофер, сидевший за рулем, с гордостью посмотрел на шефа, и широкая улыбка осветила румяное курносое лицо.
– Они тебя потеряри? – скорее для формы осведомился атташе по-русски.
– Обижаете, шеф! – еще шире улыбнулся водитель. – Я люблю с чекистами погоняться. Еще ни разу никто Алексея Рыбкина догнать не мог!
– Мородец, – похвалил его атташе, – вот, возьми немного деньги твоя семья, да? – и протянул шоферу конверт.
Тот, не оглядываясь, взял конверт правой рукой. Так же не глядя, легко вытряхнул из него деньги, сунув их за пазуху:
– Конвертик заберите, шеф. Не дай бог, увидит кто. Не наш конвертик, иностранный.
Атташе забрал конверт, подумав, что парень прав и на это надо обратить внимание.
Тем временем машина, вырулив на Ленинградку, неслась по мокрому и грязному шоссе в центр города, к посольству. Навстречу уже почти не попадались автомобили, и водитель посольского «форда» сразу заметил едущий на малой скорости «форд» чекистов. Он сбросил скорость и очень медленно обогнал машину наружного наблюдения, дав заметить себя и пристроиться в хвост. Если бы не жидкая московская грязь, залепившая все стекла авто, можно было бы видеть, как в машине сопровождения матерился и грозил кулаком посольскому «форду» начальник шпика Новоселова, все еще сидевшего в театре «Ромэн» и слушавшего цыганские песни в спектакле «Жизнь на колесах».
В это время Арсений Чен старался успокоиться и не поторапливать про себя бренчавший на стрелках трамвай, не спеша пробиравшийся в центр города. Добравшись наконец до площади Дзержинского, он бросил взгляд на окна – главный дом светился как елка, и Арсений так же внутренне, как только что поторапливал трамвай, поблагодарил Хозяина за то, что с его легкой руки все важные учреждения неформально, но прочно перешли на ночной режим работы. Он забежал в вестибюль и бросился к таксофону служебной связи. Это было нововведение, вызванное большим количеством приезжающих в ОГПУ оперативников из других городов и областей Советского Союза. Чтобы они могли быстро находить вызвавшее их должностное лицо и не толпились перед зданием, вызывая ненужное любопытство и беспокойство, к служебному коммутатору ОГПУ подключили этот таксофон. Сейчас он был позарез нужен Чену, потому что установленным порядком выйти на связь через парольное окно он мог только завтра, а времени терять было нельзя.
Марейкис набрал номер начальника контрразведывательного отдела Чибисова, которому непосредственно подчинялся по службе и который, один из немногих, знал о том, кем является его агент на самом деле или, во всяком случае, знал об этом больше остальных. Через полчаса Чен и Чибисов сидели в кабинете у Артузова – заместителя начальника секретно-оперативного отдела ОГПУ. Начальником был сам Ягода, но с Артузовым они испытывали друг к другу взаимную, с каждым днем усиливающуюся и почти нескрываемую неприязнь. За годы совместной работы это привело к тому, что оперативники и все сотрудники аппарата ОГПУ вслед за своими начальниками тоже разбились на два конфликтующих лагеря. Чен немедленно примкнул к сторонникам Артузова, которого знал и уважал за оперативное мастерство и принципиальность, не находя этих качеств в Ягоде.
Марейкис подробно пересказал содержание своего разговора с военным атташе, и на некоторое время начальники задумались. Первым заговорил Чибисов:
– Арсений Тимофеевич, четыре года назад, когда Иностранный отдел, ИНО, купил этот проклятый Меморандум, вы объясняли нам, что его ни в коем случае нельзя публиковать и вообще нельзя показывать виду, что он у нас, потому что это немедленно вызовет конфликт СССР и Японии. Так?
– Так, – подтвердил Чен, понимая, куда клонит начальник.
– Строго говоря, вы предлагали вообще не покупать тогда этот документ, приводя аргументы в пользу того, что он фальшивка, – вставил свое слово Артузов.
– Я и сейчас убежден, что это фальшивка, Артур Христианович – ответил Марейкис.
– Но, насколько я понимаю, сейчас вы склоняетесь к тому, что опубликовать Меморандум все-таки надо? – уточнил Артузов.
– Решать не мне… – начал Чен.
– Естественно.
– Но ситуация резко изменилась, Артур Христианович. Тогда, в двадцать седьмом, нам за бешеные деньги совали в руки липовый Меморандум, чтобы поссорить нас с японцами, вовлечь в конфликт на стороне одной из китайских группировок, да еще и денег на этом заработать. Обычная восточная хитрость, доведенная до провокации глобального масштаба. К тому же существовала реальная опасность внедрения китайской агентуры в наш аппарат при покупке или раскрытия некоторых наших секретов в оперативной работе в ходе неизбежных в таком случае контактов между продавцом и покупателем. И, если бы у нас этого Меморандума сегодня не было, мы продолжали бы бороться с японцами привычными средствами. Но раз уж мы все равно купили эту фальшивку, а японцы, как выяснилось, ее панически боятся, предлагаю использовать ее на всю мощь. Решать не мне, конечно, но, думаю, настало время его опубликовать, чтобы привлечь внимание мирового сообщества к японской интервенции в Маньчжурии. Я уверен, начинается война, и за Маньчжурией придет очередь КВЖД, Монголии и Советского Союза. Квантунцев надо остановить!