Надо что-то грандиозное, из высших сфер. Меморандум. Да, я расскажу, как на самом деле было с Меморандумом. Расскажу про то, что покойник Штейнберг был китайским шпионом, что я знаю, кто, как и почему подкинул нам этот проклятый Меморандум, который теперь стал главным документом обвинения против японцев. Расскажу, что Меморандумом нельзя оперировать как доказательным документом – можно сесть в лужу. Это ценная информация. А раз я – подполковник японского Генерального штаба, Сталин не решится меня расстрелять. Он будет думать, как меня использовать. Ведь то, что знаю я, знают и в Токио. И наоборот – я окажусь для Сталина ценнейшим источником сведений о Токио. Пока он будет думать, как использовать меня, я буду думать, как использовать его. Значит, я буду жить. По крайней мере еще некоторое время. А потом? Потом… потом будет видно. Настоящий самурай не думает о будущем, ибо живет настоящим. Настоящий синоби все время думает о будущем, потому что иначе проиграет в настоящем. Я – синоби. Только необычный. Я – русский синоби, ниндзя с Лубянки. Мое будущее в настоящем. Авось…
Что ж, змея пока в кустах, она никого не боится и думает, что всех одурачит. Вот и третья «сутуратогэма». Как говорят японцы, дурачивший дураков останется в дураках. Это будет просто, но убедительно, очень убедительно, потому что почти правда. Теперь надо подлечиться, выждать немного, не «колоться сразу», а потом, показав им, что я на грани, сознаваться. Только бы не переборщить, заметить эту саму проклятую грань, когда будет пора. А то и помереть недолго. Что ж, значит, буду внимательным. Очень внимательным. Так думал бывший оперуполномоченный НКВД по особым делам Арсений Тимофеевич Чен, мучаясь от болей в искалеченном снаружи и изнутри теле на койке тюремного лазарета, а вечером его снова забрали на допрос.