– Вот как? Когда?
– Во вторник вечером, четыре дня назад.
– И вы не получили от него ни слова?
– Ни полслова… – Голос Эвелин Хиббард задрожал. – Совсем ничего.
– Та-ак…
Вульф слегка повернулся, чтобы посмотреть на часы. Они показали четыре минуты второго. Потом его глаза обратились к двери: она открылась, и на пороге появилась фигура Фрица.
– Поскольку прошло уже девяносто часов, еще один час ничего не изменит. Итак, в четверть третьего? Вас это устраивает?
– Раз вы не можете раньше, хорошо.
Две трубки были одновременно опущены на рычаги аппарата.
Фриц произнес обычную фразу:
– Обед, сэр.
Глава 3
Я чудак в отношении женщин.
Каждый раз, когда я встречаюсь с новой женщиной в связи с расследованием Ниро Вульфа, в меня сразу же вселяется какой-то бес, в жилах начинает играть кровь, мир окрашивается в розовые тона. Я очарован. Но потом начинается расследование, и все остальное отодвигается на второй план. Очевидно, я слишком рьяно отношусь к своим служебным обязанностям. И поскольку я из кожи лезу вон, чтобы как следует выполнить полученное от Вульфа задание, роман замирает, так и не развернувшись.
По всей вероятности, именно этим объясняется то, что я до сих пор пребываю холостяком.
Эвелин Хиббард оказалась миниатюрной брюнеткой с привлекательным личиком.
Я, конечно, сидел за своим столом, готовый стенографировать, так что мог только изредка бросать на нее взгляды, когда случался перерыв в работе.
Если ее и мучила тревога за судьбу дяди, то она придерживалась правила, которое Вульф окрестил «англосаксонской обработкой эмоций». Это означало, что с чувствами поступают, как с фруктами: замораживают и прячут.
Девушка сидела неподвижно в кресле, не отводя красивых темных глаз от лица Вульфа, и только раз взмахнула ресницами в моем направлении. Она принесла с собой пакет, завернутый в коричневую бумагу, и держала его у себя на коленях.
Вульф сидел, откинувшись на спинку кресла, опустив подбородок и положив руки на подлокотники. Обыкновенно он только через час после еды соединял пальцы рук на самой высокой точке живота.
Мисс Хиббард объяснила, что проживает вместе с младшей сестрой у дяди, в многоквартирном доме на Сто тринадцатой улице. Их мать умерла, когда они были детьми. Отец женился вторично и живет в Калифорнии. Их дядя холостяк. Он ушел из дома во вторник вечером, часов в десять, и не вернулся. Никакой записки, никакого телефонного звонка не последовало. Ушел он один, мимоходом сообщив Руфи, младшей сестре, что хочет подышать свежим воздухом.
Вульф спросил:
– Это не имеет прецедента?
– Простите…
– Он никогда не поступал так раньше? Не исчезал из дома на несколько дней? Вы на самом деле не представляете, где он может быть?
– Нет. Но мне кажется… я боюсь… что его убили.
– Понятно.
Глаза Вульфа приоткрылись.
– Естественно, что такая мысль должна была прийти вам в голову. По телефону вы упомянули о его визите ко мне. Известно ли вам, с какой целью он ко мне приходил?
– Да, об этом мне все известно. От моей подруги Сары Барстоу я узнала про вас. Это я убедила дядю обратиться к вам. Я знаю, что он вам сказал и что вы ему ответили. Я обозвала дядю сентиментальным романтиком. Так оно и есть…
Она замолчала, чтобы справиться с дрожащими губами, потом заговорила так же твердо:
– Я – нет. Я твердо стою на земле. Я думаю, что мой дядя убит, и человек, который его убил, – Поль Чапин, писатель. Я пришла сюда, чтобы сказать вам это.
Ее слова подтвердили правильность вывода, к которому пришел Вульф, не вставая со своего кресла. Не слишком ли поздно? Пятьсот долларов в неделю вылетели в трубу.
– Весьма возможно, – согласился с ней Вульф. – Спасибо за визит, но, как мне кажется, сейчас было бы правильнее привлечь к делу внимание полиции и окружного прокурора.
Она кивнула.
– Вы совершенно такой, каким мне обрисовала вас Сара Барстоу. Полиция занимается этим делом со среды. По просьбе ректора университета дело обещали не предавать широкой огласке, чтобы не было лишних разговоров. Но полиция… с таким же успехом можно было бы направить меня на матч с Капабланкой. Мистер Вульф…
Пальцы ее сжатых рук, покоящихся на пакете, лежащем на коленях, стали развязывать узелок, голос ее окреп:
– Мистер Вульф, вы, очевидно, не знаете, что Поль Чапин обладает хитростью и коварством всех тех тварей, которых он упомянул в своем первом предупреждении, разосланном после того, как он убил судью Гаррисона. Он настоящее воплощение зла, ненависти, опасности… Нет, нет, он не человек.
– Постойте, мисс Хиббард, постойте! – Вульф вздохнул. – Разумеется, по всем признакам он все-таки человек. Действительно ли он убил судью? Пока, вне всякого сомнения, презумпция невиновности в его пользу… Но вы упомянули первое предупреждение. Скажите, у вас, случайно, нет копии с него?
– Есть.
И она показала на пакет.
– Я захватила все предупреждения, включая… – Она судорожно глотнула. – Самое последнее. Мне отдал свой экземпляр доктор Бартон.
– Которое было получено после кажущегося самоубийства?
– Нет. Это… это новое, оно пришло сегодня утром. Полагаю, что его получили, как обычно, все. После того как доктор Бартон мне про него сказал, я кое-кому позвонила. Понимаете, дядя исчез, и пришло новое послание…
– Понимаю. Весьма опасно. Для мистера Чапина я имею в виду. В подобном деле идти по любой проторенной дорожке не рекомендуется. Итак, здесь, в этом пакете, все предупреждения?
– Да. А также связка писем, которые в разное время Поль Чапин писал дяде. Ну, и нечто вроде дядиного дневника, книга учета сумм, переданных с тысяча девятьсот девятнадцатого года по тысяча девятьсот двадцать восьмой Полю Чапину дядей и другими лицами, список имен и адресов членов Лиги. Ну, и еще кое-какие вещи.
– Поразительно! И все это находится у вас? Почему не в полиции?
Эвелин Хиббард покачала головой.
– Я решила этого им не показывать. Все эти бумаги находились среди сугубо личных вещей дяди. Они были дороги ему, а теперь они дороги мне… только в другом смысле… Полиции они все равно не помогли бы, а вам, возможно, помогут. И вы не станете злоупотреблять ими, не так ли?
Наступила пауза.
Я поднял глаза и заметил, что Вульф принялся то втягивать губы, то вытягивать их… Это взволновало меня. Так бывало всегда. Я волновался, даже если не имел понятия, в чем дело. Такое состояние Вульфа показывало, что он что-то обдумывает.
Он сказал:
– Мисс Хиббард, вы хотите сказать, что не ознакомили полицию с этими бумагами, взяли их себе, а теперь принесли сюда?.. Среди всего прочего здесь имеются имена и адреса членов Лиги искупления? Потрясающе!
Она посмотрела на него.
– А почему бы и нет? Бумаги не содержат таких сведений, которые нельзя было бы раздобыть где-нибудь еще: у мистера Фарелла, у доктора Бартона или мистера Дреммонда, да у любого из них.
– Все равно потрясающе.
Вульф потянулся к звонку, вмонтированному в его стол:
– Не хотите ли стакан пива? Сам я люблю пиво, но навязывать своих вкусов не хочу. Могу предложить хороший портвейн «Солеро», «Дублин», мадеру или настоящее венгерское, которое мне присылают из тамошних винных погребов. Ваш выбор?
Она покачала головой:
– Благодарю вас.
– Вы разрешите мне выпить пива?
– Пожалуйста, конечно.
Вульф не стал откидываться на спинку кресла. Он спросил:
– Может быть, вы развяжете свой пакет? Меня особенно интересует первое предупреждение.
Она стала нетерпеливо дергать за кончики узлов, а я встал, чтобы ей помочь. Она отдала мне пакет, я положил его на стол. Вульф снял с него обертку. Внутри оказался большой картонный бювар для писем, старый и выгоревший, но целый.
Вульф открыл его с характерной для него любовной аккуратностью, которую он проявлял в отношении всех неодушевленных предметов.
Эвелин Хиббард сказала:
– Посмотрите в первом отделении. Кстати, дядя называл эти послания не предупреждениями, а указаниями.
Вульф кивнул:
– Иначе говоря, перстами судьбы? Ваш дядя и правда романтик. Ага, вот оно: «Вам лучше было бы убить меня, увидеть мой последний вздох». Могу ли я прочитать это вслух?
Она кивнула.
Вульф начал:
Вам лучше было бы убить меня.
Увидеть мой последний вздох,
Узреть, как дух покинет тело через ноздри,
Как беглый раб темницу оставляет.
Но вы убили Человека,
Хотя вам лучше было бы убить меня.
Вам лучше было бы убить меня,
Но вы убили Человека.
Не рысь и не лису, не мышь,
Не терпеливого кота, не обезьяну,
Не волка и не крокодила, не червя.
Вы всех зверей оставили во мне,
Убили только Человека!
Я прежде говорил: «Пусть время все свершит.
Известно всем: оно свое возьмет».
Сказал змее, червю и обезьяне:
«Доверьтесь времени,
Поскольку общие усилья ваши
Не так бесчеловечны, как оно».
Они же мне в ответ твердят одно:
«Хозяин, время не спешит!
Хозяин, дай нам только волю,
Хозяин, мы не подведем!
Хозяин, укажи своих врагов!»
Увидел тут я одного из вас
Стоящим на краю могилы
И громко закричал: «Один!»
Мне ясно, в скором времени опять
Смогу я одного из вас назвать.
Когда придет ваш час, не стану ждать…
Вам лучше было бы убить меня!
Вульф сидел с бумагой в руках, глядя то на нее, то на мисс Хиббард.
– Действительно, можно предположить, что мистер Чапин столкнул судью с края обрыва. Очевидно, экспромтом. Я также полагаю, что этого никто не видел, вот почему смерть мистера Гаррисона не вызвала ни у кого никаких подозрений. Кстати, в том месте имелся подходящий обрыв?
– Да. Это произошло в Массачусетсе, в горах, близ Марблхеда. Все собрались в доме Филмора Колларда. Судья Гаррисон приехал из Индианы на день присуждения университетских степеней, потому что его сын окончил курс обучения. Вечером судья исчез, а утром тело нашли у подножия утеса, куда его принесло прибоем.