— А я-то думаю — кто это у меня на втором этаже расхаживает? А свои.
Видно было, что Обреутов не прочь еще поболтать с представителем власти, с которой он привык себя отождествлять.
Строкач был готов слушать, но прежде кивнул Дмитрию Дмитриевичу:
— Спасибо вам огромное. Не стану больше вас отвлекать.
— Всегда рад помочь. Жаль только, что повод такой прискорбный.
Когда Хотынцев-Ланда удалился, Строкач повернулся к Обреутову и они спустились по лестнице туда, где помещалось рабочее место вахтера, преклонного возраста письменный стол, на котором стоял черный старомодный телефонный аппарат и лежала потертая общая тетрадь поверх томика каких-то военных мемуаров, — майор успел взглянуть на корешок.
За столом по-хозяйски расположился лейтенант Родюков. Увидев вахтера, сопровождаемого майором, он поднялся.
— Павел Михайлович…
— Погоди, Игорь. С первым этажом все?
— Да, конечно. Все осмотрено, восприняли с пониманием.
— Ладно. А вас я попрошу, — он уже обращался к вахтеру, — поделитесь с лейтенантом всем, что знаете о жильцах вашего «серьезного дома», и не упускайте мелочей.
С этими словами он и покинул бывшее «Дворянское гнездо».
Нескончаемая серая пятиэтажка изгибалась клюшкой в окружении мусорных контейнеров и ржавых сборных гаражей. Усольцев обитал в одном из подъездов, расположенных вблизи излома «клюшки», на третьем этаже. Дверь отворилась сразу же, но лишь настолько, насколько позволяла стальная цепочка. Надоевшим жестом Строкач вдвинул в щель удостоверение.
— Что-нибудь с Лешей? — тревожно спросила хрупкая девушка с льняными, коротко остриженными волосами.
— Случилось несчастье. — Строкач терпеть не мог сообщать худые вести, но, если уж приходилось, предпочитал не рассусоливать.
Девушка охнула, сбросила цепочку и впустила гостей. Строкач качнулся с носков на пятки, шагнул и коротко сказал:
— Ваш муж, Алексей Усольцев, погиб сегодня утром.
Девушка привалилась к стене прихожей. Мгновение казалось, что колени ее вот-вот подломятся. Однако ей удалось довольно быстро взять себя в руки. Может быть, потому, что в комнате, в плетеной кроватке заходился криком годовалый мальчишка. Похож на отца — машинально отметил Строкач.
Обыск прошел быстро. В этом доме к вещам относились как к неизбежному злу, и обстановка была скорее спартанской. Из роскоши был только небольшой деревенский пейзаж хорошей работы в тяжелой резной раме да серый фарфоровый слон, с унылым видом уткнувшийся хоботом в бок телевизора.
На лице хозяйки не отражалось ничего, кроме бесконечной усталости. Строкач и не пытался как-то утешить ее — что можно сказать в таких обстоятельствах. Все слова кажутся пустышками.
Были, однако, и кое-какие результаты. Конечно, по нынешним временам, десять тысяч — не бог весть какая сумма. Но эта пачечка сторублевок несла на себе банковскую бандероль со знакомой подписью и штампом. Такими же, как и на пачках, которые имелись у Валерии Минской и у самого Усольцева в кармане пиджака. Деньги лежали в тумбе под телевизором, здесь же хранилась и документация частного детектива.
Все записи сводились к восьми страницам общей тетради, пронумерованным и разделенным на три колонки: две первых — узкие, содержащие одни лишь цифры, третья — испещренная сокращениями и недописанными обрывками слов. Изредка и здесь мелькали цифры. Судя по всему, в первую колонку заносились суммы гонораров, полученных от клиентов, вторая подводила итоги расходов, связанных с каждым делом, а третья, самая обширная, переваливающая на оборот листа, — содержала суть дела, зашифрованную домашним способом.
На последней странице стоял в углу номер восемь, а под ним, в первой узкой колонке, аккуратно выведено — десять тысяч. В правой — всего три буквы: «дев», а за ними неуверенный знак вопроса.
Жена Усольцева на деньги взглянула совершенно равнодушно, но когда Строкач спросил, не заметила ли она каких-либо отклонений в поведении мужа в последние дни, расплакалась.
— Я как чувствовала… Нет, еще когда он только начинал — странно казалось: что это за профессия у нас — частный детектив… Друзья тоже подсмеивались: Нат Пинкертон! Алеша всегда добросовестно относился к делу… Я поначалу липла к нему — что, мол, чужих жен разыскиваешь? Но он никогда ни слова не говорил, дескать, тайна клиента. Я и решила: наиграется в сыщики-разбойники, а потом пройдет. Занят был по-разному, иной раз и не ночевал, а иной — по неделе дома сидел… — Усольцева всхлипнула. — Зарабатывал кое-что, я не скрываю. Радовалась…
Больше ничего от нее не удалось добиться. Шок миновал, и глаза у женщины не просыхали.
Кабинет был открыт, и Родюков уже восседал за столом. Неплохо изучив повадки лейтенанта, Строкач сразу мог сказать по некоторым знакам, что Родюков только что вошел. Тот это и сам подтвердил первыми же словами.
— Ну буквально ничего, Павел Михайлович! Я прямо перед вами прибежал! Обшарил всю эту его контору вдоль и поперек. А что там обшаривать: письменный стол, телефон, три папки бумаг.
— Принес?
— Ну! — кивнул Родюков довольно уныло.
Строкач оценил его выражение, взглянув на содержимое папок. Это были вырезки из газет со всякими курьезными происшествиями, старые юмористические журналы, сборники кроссвордов.
— Лекарство от скуки, — Родюков кивнул на папку с польскими «Шпильками».
— Ну да, есть что полистать на досуге. И посетители видят, что специалист загружен — одних бумаг сколько на столе! Больше ничего существенного?
— Пусто. Контора — три на четыре.
— Вроде нашего кабинета. Но в центре, а это сегодня — мечта. Наш Усольцев парень был не простой, серьезный, можно сказать, парень.
— Вы у жены были, Павел Михайлович?
— Не только. Есть на Усольцева кое-какие материалы. Конечно, не бог весть что, но все же. Еще до начала его детективной карьеры знали его как человека весьма полезного, скажем, в щекотливых ситуациях. Ну, там обеспечить безопасность сомнительной сделки и всякое подобное…
— Значит, все-таки криминал?
— Трудно сказать, Игорь. А сделки с валютой сейчас криминал? Статью не отменяли, но и действовать она не действует. А спекуляция — криминал? Нет, Усольцев, конечно, не спекулянт, но обеспечить спекулянту безопасность в какой-то острый момент — это он мог. Да и не только банальному спекулянту. Была такая информация через третьи руки. Крепкий парень.
— Так как же вышло, что его пристрелила девушка, вдобавок еще и смертельно раненная?..
— Ну, это дело нехитрое. Смущает меня другое. Почему он решился ударить женщину ножом? Ничего в его прошлом не говорит, что он мог сделать такой шаг. Из-за денег он бы не пошел на преступление. Да, было, участвовал в каких-то сомнительных акциях — но не более. Достоверно знаю случай, когда по ходу дела могла сложиться ситуация, требующая переступить закон. И Усольцев отказался, более того — сломал всю сделку.
— То есть фактически предотвратил преступление?
— Верно, причем рисковал он серьезно. Кстати, заглядывал я к экспертам. Частицы пороха на одежде имеются — выстрелы произведены с расстояния около метра. Странная штука получается, не говоря уже о том, что как-то глупо тащиться убивать человека, в чьем подъезде сидит вахтер, который обязательно тебя запомнит и опознает…
— Но, может быть, все случилось спонтанно?
— Хорошо. Предположим, Усольцев отправился к журналистке с тем, чтобы побеседовать. Скажем, возникла у него в ходе последнего расследования такая необходимость. Тут нам и одинаковые бандероли помогают, да и в предыдущих его записях Минская не упоминается. Возникает — нет, не ссора, — вытекающая из обстоятельств необходимость покончить с Минской. Усольцев наносит ей смертельный удар ножом — абсолютно хладнокровный и профессиональный, эксперт подтверждает. Та агонизирует, у нее не хватает уже сил, чтобы закричать, но их достаточно, чтобы сделать четыре прицельных выстрела и трижды попасть. Но «вальтер» — не то оружие, которое способно отбросить массивного Усольцева к стене. Для ближней стрельбы он еще кое-как годится, да и то в умелых руках. Люди типа Усольцева, когда понимают, что опасности не избежать, предпочитают идти ей навстречу. Так что, увидев в руке истекающей кровью девушки «вальтер», профессионал вряд ли стал бы пятиться, отступать, по сути, подставляя себя под пули. Он наверняка попытался бы выбить или выхватить оружие. В общем, не верю я в роль Усольцева в этом деле. Все это смахивает на какую-то подставку.
— Вы считаете, что это не он? Кто же тогда?
— В любом случае, Игорь, в мотивах еще предстоит разбираться, тем более что уж очень их хотят скрыть. Вот тогда и появится — «кто». И вообще, товарищ лейтенант, что это за жизнь — летом в городе? Жара, пыль, солнце палит… Махну-ка я в деревню! — и, перехватив недоуменный взгляд Родюкова, улыбнулся. — А тебе, чтоб служба медом не казалась, — бортовой журнал Усольцева. Займись, разбери, в чем там он в последнее время копался. Да и вообще — семь страниц, семь дел. Действуй!
Выходя на улицу к своим раскалившимся «жигулям», Строкач подумал, что на самом-то деле всему виной восьмая страничка, где стоит всего лишь одна цифра. Но не стоило расхолаживать лейтенанта.
Пригородный поселок располагался в довольно живописном месте, утопал в зелени, скрадывавшей размеры и пропорции солидных особняков. Практически за каждым забором в тени деревьев стоял автомобиль, кое-где и не один, из тех, что пригодны не только для перевозки пассажиров, но и для транспортировки грузов: «москвичи» и «нивы», «уазики», попадались и «волги». За невысокой оградой из штакетника под раскидистой яблоней виднелась темно-красная «лада», стоявшая на пригорке, вскинув передок к небу.
Номера Строкачу были уже знакомы — в ГАИ несложно выяснить, что за машину водит Иван Петрович Засохин, сорока лет от роду, без определенных занятий. Так же несложно оказалось отыскать и адрес дачи Засохина добротного «шале» с задорно скошенной односкатной крышей.