Не жду покупок, иду в дом. На столе полное изобилие. Деревенское, конечно. В центре стола огромная рыбина, метр в длину, не меньше, запеченная целиком в печи — чешуя блестит золотистой корочкой, а аромат такой, что в животе невольно заурчало. Мои слуги расстарались.
Гостем выкладываются кривоватые разновеликие бутылки из темного стекла и что-то вроде закуски мясной. Четыре штуки, навскидку, все, примерно, по литру! Это если даже и вино, то его очень много. Рассаживаемся. Купец уже вручил мне икону — на вид дорогая, золотистая, вся в искусной работе. Но, кроме иконы, у него при себе ещё свёрток да деревянная резная шкатулка сантиметров сорок на двадцать имеются.
— Что, Лешка, заждался? — басит он, наливая себе вишневой, как выяснилось, наливки. — Я своё слово держу! На то мы, Зерновы, и купцы! Извернусь, но найду что обещал! А?
Память по-прежнему отказывается мне помогать, и я вгрызаюсь в запеченную белорыбицу. Покажет же он мне когда-нибудь то, что я у него купил? Гость пошевелил усами и недовольный моим спокойствием нажал на какой-то зажим на столярном изделии.
Шкатулка открылась. Я поначалу и не понял, что там лежит. Длинная костяная трубка с каким-то выростом по краю, вроде как из камня, фарфоровая красивая миска, что-то вроде циновки, пара железяк с костяной ручкой, одна из них похожа на ступку, но с квадратным основанием. Что за хрень⁈
Зернов сидит довольный, как будто вынул из шкатулки какое-то величайшее сокровище.
— Настоящий набор, из Лондона! — хвалится он, разворачивая сверток и протягивая мне какой-то довольно увесистый мешочек. — Товар лучше, чем тот, что я тебе привозил раньше!
Развязываю и сначала не понимаю, что там за коричневатая масса виднеется. А потом дошло — опиум. Я ещё и нарик?
— Сорок два рубля ассигнацией ещё мне должОн! Не хватило, — окончательно добивает меня добродетель.
Держу покерфейс — купил и купил. Употреблять же мне сейчас это не обязательно. Тем более в случае чего как обезболивающее пойдет.
Первый тост — за хозяина дома, то есть за меня. Назло гостям отпиваю только один глоток и ставлю стопку обратно на стол. Стопка, к слову, кривоватая и мутная, граммов на сто пятьдесят.
— Не пойдёт так! — ревёт медведем Елисей, возмущённый до глубины души. — Обидеть хочешь?
— Дохтор пить запретил, — отвечаю спокойно, не ведясь на уговоры, — расшибся давеча на телеге.
Мордовороты тут же потускнели лицами — явно расстроились. Не иначе моё пьяное состояние им для чего-то нужно. Ясно как божий день. Переглядываются между собой, думая, что я этого не замечаю. Лешка бы, может, и не заметил. Но Герман Карлович в его теле уже собаку съел в подобных делах.
Плавно, пока не набухались гости, перевожу разговор на нужные мне дела — прошу достать несколько мешков картошки.
— Есть у меня с собой эта чертово яблоко, проросла уже. Отдал бы за так, но лучше поменяю, да хоть на рыбку копченую, уж очень она у тебя хороша! — кивает головой купец на белорыбицу.
Кстати, а откуда у меня такая вкусная рыбка? Волга далековато отсюда, километров двадцать будет.
— И ещё — томаты другого сорта есть? — вспомнил я неказистость своих плодов.
— Томато? Что за штука такая? — переспросил купец, не понимая, о чём речь.
— Ну, помидоры такие… Красные, жёлтые, — попытался пояснить я.
Наконец, меня поняли.
— Любовные ягоды то. У нас их все «псинками» зовут. Да брал же ты весной их у меня, неужели не прижились? — деловито спросил Карп Петрович.
— Другой сорт хочу, — сконфузился я. — А ещё желаю продать пистолет.
— Тот, батюшкин, от француза доставшийся? Я возьму! — рявкнул Елисей, который уже тяпнул грамм триста, не меньше, своего натур продукта.
— Да ты со мной сначала рассчитайся, — хитро заметил Карп Петрович, скрестив руки на груди и глядя на Елисея.
Елисей, не обращая внимания на упрёк, выдвинул свой бартер:
— А давай сменяем! Ты мне пистолет, а я тебе щенка от своей легавой! — предложил он с таким видом, будто делал мне невероятное одолжение.
— Да я не охотник, зачем мне щенок? Я же и своих продал! — отбрехиваюсь от мены я.
— Мне и продал, лопух. Задешево, — говорит Елисей и оба гостя ржут, не стесняясь моего присутствия. — Не хочешь на щеня, давай на девку. Прасковью помнишь? Понравилась же она тебе, когда по весне гостил у меня? Отдам!
Предложение, очевидно, хорошее, судя по приунывшему Карпу Петровичу, который, по всему видно, уверен в том, что я соглашусь.
— Задница — во! Титьки — во! А кричит как⁈ Заслушаешься! — напоминает похотливый сводник-сосед.
— Я ещё за прошлый раз грехи не отмолил, — наугад отмазываюсь я, помня лютость своего попа.
Вижу, прокатило. Елисей с Карпом успокаиваются, а вот тело, будь оно неладно, на одно только имя Прасковьи реагирует слишком живо. Помнит, видать, то, чего я, Герман Карлович, в этом теле знать не могу.
Гости тем временем степенно продолжают выпивать и закусывать, но кушают, прямо скажем, не слишком аккуратно и культурно. В комнате повисло молчание, нарушаемое лишь чавканьем да звяканьем вилок о тарелки.
— Быка забирай. Малыша! — настойчиво предлагает Елисей, который, видимо, ни за что не отступит от своего желания заполучить пистолет.
— Так ему десять лет! — выпаливаю я, прежде чем успеваю подумать.
Упс… Прорвалось. Это явно информация от прежнего хозяина тела. Не знаю, откуда взялась эта цифра, но, судя по моему тону, десять лет — это много.
— Эх! Забирай бочки, что у меня делают. Четыре штуки отдам!
— Это дело. Бочки у Елисея хорошие, жестяные, — подтвердил Зернов.
Итак, примерная цена пистолета — либо породистый щенок, либо молодая баба, бык неизвестной породы или четыре бочки. Честно говоря, хрен тут разберёшься в их мерах и ценностях. Бочки явно нужны будут, ведь я в Кострому урожай отвожу по осени.
Иду за пистолетом и, судя по возгласу гостей, понимаю — оружие с историей.
— Точно! Это из него твой батюшка на дуэли графа подстрелил! Почистить, чтоб блестел, и в гостиную! — вертит покупку Елисей.
М-да, пистолет с историей и без оной — разные вещи. Настроение заметно упало. Даже выпил с мужиками немного. Предложил им остаться у себя с ночевой, в баньке попариться. Ну и когда язык у тех развяжется, порасспрашивать о жизни — что да как. Да куда там? Часа три просидели у меня в гостях, и в путь, к другому моему соседу.
Зернову долг я, конечно, отдал, всё по-честному. Бочки обещали привезти через неделю.
— Э! Ара! Глупый ты! Надо быка брать было! — поучал меня бывший таксист. — У меня в доме пусто, мне хоть что пригодится. Это ты тут по коврам ходишь!
Матрена, не одобрявшая нашего с кучером сближения, насупившись, молчала. Но, когда принесла ужин на двоих, невежливо толкнула мощным бедром Тимоху.
— Думаю, надо полную перепись своего хозяйства провести. И бюджет составить. Завтра и начнем, — говорю я, уже немного захмелев. — Ты и будешь проводить. Жаль только, чернил у нас мало.
— Записывай: у меня корова старая, молока мало даёт, свиней нет, кур — меньше десятка, но цыплята будут, жинка сказала. И ты мне шестнадцать рублей платишь, да ещё припасы, — бойко отчитывается Тимоха.
— Ты же крепостной, чего это я тебе платить должен? — удивился я.
— Хлебом в основном платишь. Я же твой дворовой, за кучера у тебя, ну и так работы много какой делаю: и сено кошу, и в огороде работаю, и на полях вкалываю. И за то, что я не езжу на отход, а постоянно при тебе.
— Куда не ездишь? — не понял я.
— На заработки в город.
— Кучер хреновый из тебя, вон чуть не угробил меня, — припомнил я таксеру то, как мы сюда попали.
— То не я, а прошлый Тимоха, — возмутился он.
— Так и сено косил тоже не ты, а прошлый Тимоха, — справедливо заметил я, на что таксист надулся.
— Зачем тебе деньги? — с интонацией Остапа Бендера спросил я.
— Овец хочу купить. В городе их по восемь рублей продают, — буркнул тот.
— Барин, Евфросиния пришла! Говорит, звали вы её, — с недовольным видом в комнату вошла Матрёна.
— Звал. Веди девку в дом! — киваю я и говорю Тимохе: — Ну, всё, иди к себе в семью. Что беременную жену бросил, работы нет? Я найду. Завтра приходи, расскажу, что надо делать.
— Да я лучше посижу тут, — упирается Тимоха.
— Ой, пороть надо, испортился паря, — произнес Мирон, невесть откуда появившийся, с двумя зайцами, уже потрошёнными, в руках.
Сижу, развалившись на диване, весь такой из себя барин барином. И тут, смущаясь, в гостиную заходит давешняя крестьянка.
Смотрю на девицу и думаю: — «Ох, не картошку она пришла садить».
Глава 6
На ней по-прежнему обноски — старое платье в пол, сама она босиком, педикюра и маникюра, как водится, нет, но… голова чистая, коса заплетена, а значит, мылась в бане. И макияж присутствует! По нынешней моде, конечно.
— Это у тебя румяна на щеках? — спросил я из любопытства. — А где взяла?
Не может ведь быть, чтобы крепостная, с такими латаными-перелатаными вещами, разорялась на румяна!
— Так то ж свекла! — обрадованно и бойко ответила девица, будто раскрыла секрет красоты.
Послышалось недовольное шипение Матрены.
Оглядываю красотку ещё раз и понимаю — телосложение у девицы модельное. Грудь — тройка, не меньше, попка округлая, талия узкая. Интересно, я как барин могу с ней сблизиться? Ну не забесплатно, рубль дам, например! На такие деньги много чего купить можно, раз целая овца восемь рублей стоит. Хм.
— Но вечером садить — бога смешить, — удачно рифмую я. — Завтра утром начнем. Вон, вишь, у Зернова мешок картохи купил.
Зернов и правда оставил мне картошки с пуд: мелкой, красной и проросшей. Да мне такая и нужна!
— Так мне идтить? — спросила девица, зыркая глазками.
А глазки хороши! Брови, правда, густоваты, такие не очень люблю, но ресницы длинные безо всякой хрени летуалевской. Ну и голубые глаза, вернее, цвета неба.
— Садись, поснедай со мной, поговорим, скучку мне развеешь.