Андрей РубановНить
В одной моей руке была маленькая фарфоровая чашечка. В другой – маленькое фарфоровое блюдце. Я сидел за небольшим столом, который был покрыт кружевной скатертью. А передо мной с такой же маленькой чашечкой и блюдцем сидела дряхлая старуха. Тремор ее рук заставлял фарфор мелкой дрожью биться друг об друга. Она, не моргая, сверлила меня своими блеклыми глазами. Ее длинная шаль свисала вниз, касаясь дощатого пола. На самом полу между шкафов вдоль стен стояла всевозможная утварь. Бадьи, ведра, стулья, накрытые грубой тканью аморфные предметы. А на стене неспеша, но нагнетая атмосферу, тикал маятник часов. Свет из расположенных у потолка окон с трудом раздвигал душный пыльный воздух. Он идеально прямыми линиями ложился на поверхность стола, на который были гостеприимно поставлены печенье и конфеты. Старуха в нетерпении поморщила свой острый бородавочный нос. Я решил освободить руки от столь заботливо налитого мне чая, но как только чашка беззвучно коснулась стола, старуха оскорбленно кашлянула. Я сразу поднял чашку с блюдцем назад, и после секундного смущения сделал приличный глоток. Он тут же обжег мне язык и горло. Я поморщился. Затем, сделав глубокий вдох, и втянув в себя тяжелый воздух, я наконец начал.
***
Это было несколько лет назад. Я тогда только закончил университет, в котором проучился четыре года. В умах людей устоялось, что универские годы – самое счастливое и веселое время. Но, однако, вместе с весельем рука об руку следует ужасный стресс. А если еще и учиться так, как учился я: с нескончаемыми долгами за предметы, которые как надоедливые насекомые жужжат над ухом, не позволяя полностью расслабиться и наслаждаться жизнью…
Момент, когда мои мозги освободятся от мыслей о дипломе. Ох, как его ждал. К тому же, в последнее время я все чаще возвращался в воспоминания о горных тропах Алтая. Там не было этих рутинных «важных» забот. Не нужно было придумывать грандиозные планы на завтра, или даже вспоминать свои горькие неудачи прошлого. Там была только извивающаяся влево-вправо и вверх-вниз дорога. И она замещала все существенные проблемы несущественным горными вершинами, уходящими в кроны облаков. Переходя шумные горные ручьи, порой теряя небо за густыми шапками деревьев, или подыскивая ровное место для палатки, я все дальше убегал от жужжащих над ухом «насекомых».
И вот этот момент. Я свободен. Мне нужно развеять накопившийся стресс, и я собираю рюкзак. В прошлый раз я был на Алтае с небольшой группой знакомых. Но в этот раз у меня не было сил даже говорить с людьми, чтобы пойти не одному. К тому же, затем пришлось бы мириться с их обществом в пути.
В моем кармане была довольно скромная сумма, которой хватало лишь на рейсовый автобус туда и обратно и на двухнедельную провизию. Какие-либо дополнительные затраты, вроде ночи на туристической базе, я бы не осилил. Но это меня не остановило. Рюкзак собран, и я выдвигаюсь в путь, не сказав никому ни слова. Я хочу, чтобы был только я и тропа впереди.
Почти сутки в пути. Я проехал Горно-Алтайск, и дальше по Чуйскому тракту, что ведет на юго-восток, в Монголию. Поворот с Чуйского тракта и еще несколько часов по щебневой дороге. Мелкие камни градом бились о борта автобуса, но водитель не сбавлял скорости и мчался вперед, как мне казалось, слишком быстро. Алтайские села проносились одно за другим, и вот, наконец, моя остановка. Небольшое село Тюнгур, конец дороги. Здесь в бушующую Катунь впадает горная речка Кучерла, которая берет свое начало из бирюзового горного озера у подножья Белухи. Это озеро и было моей целью.
В эти две недели случилось много странных и сложно объяснимых вещей. Но я хотел бы рассказать лишь про одну из них. Порою разум играет с человеком странные и страшные шутки. Особенно, когда человек один. Вы часто замечаете, как падает что-нибудь в квартире без вашего воздействия? И ладно, когда у вас дома есть кот или ребенок, на которого можно списать необъяснимую активность неподвижных предметов. Но пока вы одни в пустой квартире, а где-нибудь в другой комнате падает, к примеру, книга – это совсем другое. Ваш разум судорожно начинает защищаться от навязчивых липких мыслей, что на самом-то деле вы здесь не одни. Но вы включаете музыку погромче, смотрите смешные картинки в экране монитора, и эти мысли начинают постепенно растворяться, как утренний туман под легкими порывами ветра.
Если вы думаете, что вне помещений все по-другому, вы ошибаетесь. Вы также одни, но только не в замкнутом пространстве в несколько десятков квадратных метров, а на бесконечном просторе, где нет цивилизации. И здесь у вашего разума будет намного больше возможностей напугать вас. Местность меняется, за спиной остаются разветвляющиеся ручьи, огромные, сорвавшиеся со скал валуны, причудливых изгибов деревья, склоняющиеся под ударами ветра. И густая, высокая трава. Днем она не вызывает особого беспокойства. Ведь у вас есть глаза, и, если вам показалось, что она шевельнулась как-то не так, вы можете посмотреть и убедиться, что там ничего нет. Это лишь ветер балуется с кончиками травинок. Шутит над вами. Шуршит своим тихим смехом, когда вы с опаской оглядываетесь назад. Знает, что вы здесь одни, и никто не видит, что там творится у вас за спиной.
А теперь представьте, что вы не можете отчетливо видеть, что там, за высокой травой. Днем вы идете, ваше зрение размывается от физической нагрузки, перед вами безостановочно меняющаяся акварельная картина. Краски размыты и перемешаны, вам нужно напрячь глаза, чтобы вернуть зрению четкость. Но ведь это не сработает ночью. Ночью безобидные заросли высокой травы слишком часто принимают угрожающие очертания. Вы можете успокаивать себя, что это простая парейдолия, что это результат эволюции – во всем видеть опасность, видеть угрозу в длинных тенях, оставленных вашим фонариком. Но здесь у вас нет экрана со смешными картинками и музыки, что отвлекает мысли. Ночью шатающиеся, изгибающиеся тени по краям тропы сменяют одна другую, оставаясь у вас за спиной. Вы будете останавливаться каждый шаг, чтобы взглянуть назад, посветить фонарем, приглядеться и убедиться, что это всего лишь тени?
Поэтому, из-за такой фантомной опасности туристы и не ходят ночью. Пусть до хорошего стояночного места остается пара часов, но когда начинает темнеть, а в горах начинает темнеть рано, то следует разбивать лагерь.
Это был четвертый или пятый день пути. Я уже успел забыть обо всех проблемах, которые остались в городе. Было начало лета, и я шел по прохладному, не до конца прогретому солнцем лесу. Я останавливался у горных ручьев с ледяной, студеной водой, чтобы наполнить флягу. Я садился под широкими стволами деревьев, прислонялся к ним спиной. Нежные кроны деревьев заботливо защищали меня своей тенью в знойный полдень. Я давал мышцам отдохнуть, пока сидел с книгой в руке под убаюкивающий шелест листьев и шум бегущей воды. Затем я вставал, закидывал книгу в рюкзак, рюкзак на спину, и шел дальше. В этот день я надеялся уже дойти до Кучерлинского озера и провести там несколько дней. Может быть даже пообщаться с людьми. Хоть я и устал от повседневного общения в городе, но отсутствие общения в принципе мало кто может выдержать. И так как по дороге мне попалось всего три человека, с которыми я обмолвился только приветствием, то добраться до озера мне хотелось побыстрее. В моей голове крутились воспоминания об этом месте, где бирюзовый поток ручья протягивает свою кисть, и наконец касается такого же бирюзового цвета озера.
Я шел быстрым темпом, но солнце уже начало заходить за снежные вершины, и лес постепенно стал погружаться во тьму. Как бы мне не хотелось дойти именно сегодня, но я все же решил искать место для палатки, а на утро добраться до цели. Сегодня я шел дольше обычного и мои силы были на исходе. Поэтому я очень обрадовался, хоть и удивился, когда в темнеющей чаще леса мне на глаза попался маленький, едва приметный домик. Удивился, потому что в прошлый раз, когда я здесь был, его не было. Хотя, с другой стороны, я здесь был довольно давно, поэтому почти сразу забыл о своем удивлении. Домик стоял на краю холма. Он был настолько маленький, что в нем бы поместилось всего две кровати, с одной и другой стороны. Деревья стояли к нему очень близко, почти касаясь толстыми ветвями крыши. Он бы сложен из плохо подогнанных друг к другу бревен, между которыми почти свободно гулял ветер.
Я подошел к нему и осторожно потянул за проржавевшую кривую ручку. Она качнулась на гвоздях, что были наполовину выкорчеваны из древесины. Петли прожевали между собой ржавую крошку, скрипнули, дверь открылась. Я заглянул внутрь. Было сразу видно, что за этим домиком давно никто не следил. Некоторые бревна стен прогнили, хоть особо широкие зазоры и были залатаны каким-то сочетанием синтетической ваты и грубой ткани. В углу стояла такая же проржавевшая печка. Я открыл ее дверцу, внутри была только мокрая зола. В окнах, где когда-то были стекла, заунывно пел ветер. Оконный проем кем-то был заделан полиэтиленом, приклеен скотчем. Но большая часть этого полиэтилена отклеилась, и рывками поднималась от порывов воздуха. Как я и подумал, слева и справа стояли грубо сколоченные нары. Досок на полу не было, лишь влажная земля. Пусть не пятизвездочный отель, но зато мне не нужно было ставить палатку. Что очень кстати. Ведь под конец дня я сильно устал.
Я расстелил свой спальник на нарах, поставил рюкзак возле них. Я подошел к двери, чтобы ее закрыть. Но на ней не было никакого замка. Лишь хлипкий, прибитый к двери кусочек холщового ремня с дыркой, крепящийся на маленький гвоздик на косяке. Я пожал плечами, и нацепил это чудо инженерной мысли на гвоздь. Дверь неплотно прилегала к косяку, но выполняла свою основную цель – защищала от сильных порывов ветра. К тому же по ее краям была приделана непонятно чем набитая полоска спрессованной кожи. Я лег в спальник и взял в руки книгу. Вроде, это было что-то из Герберта Уэллса. Внутри этого домика не так сильно был слышен шелест листвы, а шума воды совсем не было. Ведь ручей был далеко. Зато было слышно завывание ветра.