Извини, и спасибо тебе за все».
«Дмитр (нет) Дима!
Давай или все-таки давайте? – не будем спешить. Вы меня абсолютно не знаете. Вы меня выдумали, а потом в эту выдуманную и влюбились. Но я ведь невыдуманная, я живая, и очень боюсь, что совсем не такая, как ты нарисовал. Мысли разбегаются, остались одни буковки.
Но… но, если быть честной, то мне (черт возьми) очень приятен вот этот всплеск эмоций в мой адрес.
А на счет прийти/не прийти, тут можете не сомневаться. Как же я могу бросить «старого, седого мизантропа, к тому же и переломанного».
До встречи, Митя.
P.S. и наша разница в возрасте не двадцать, а всего лишь шестнадцать лет. Кстати, напоминать девушке о ее возрасте очень даже нетактично.
– С-е-е-е-р-е-г-а-а!!!
– Па-а, ты чего? Побрился что ли?
– И не только побрился, но еще и постригся. На, посмотри. Но это все ерунда. С-е-е-е-р-е-г-а-а, можешь себя, меня, кого там еще поздравить – у тебя брат народился!!!
– Пап, я очень рад. Но ты там, пожалуйста, уж поаккуратней. Ладно?
– С-е-е-е-р-е-г-а-а, какая на фиг «поаккуратней», у тебя брат родился.
– Ладно-ладно, па-а. Все хорошо. Когда Лену выписывают? Я прилечу.
Интересно, могли ли сценаристы из «No problem» такое предусмотреть? Или все-таки могли?
Снежки
Школа, класс, наверное, седьмой или восьмой. Мы высыпали после уроков, а там – всё в снегу. Чистый, ослепительно белый. Отбросив портфели и сумки, начали играть в снежки и ребята, и девчонки. Носимся, уворачиваемся, догоняем друг друга, сбиваем с ног, валяемся и катаемся по этому слепящему, переливающемуся ковру из снежинок. Ржем, хохочем, беззлобно ругаемся. Я догоняю какую-то девочку из своего класса, которая несколько секунд назад отметилась точным попаданием в меня. Роняю ее в сугроб вместе с собой. Она падает на спину, а я сверху. Моя рука, предательски соскользнув, совершенно случайно (честно, случайно) оказывается на ее уже почти сформировавшейся груди. Я уже знаю, что это неприлично, и пытаюсь убрать свою проказницу-руку. Но девочка, смеясь, и смотря мне прямо в глаза, ничего не говоря, перехватывает мою руку, еще крепче прижимая ее к своей груди. Мы лежим так несколько секунд. Она продолжает в голос смеяться, не отпуская меня. Я все-таки вырываю руку и вскакиваю, словно ошпаренный. Отшатнувшись, стою, глядя на нее, если ли уж не осуждающе, то точно растерянно-удивленно. Она продолжает лежать на снегу, звонко смеясь и озорно поглядывая на меня.
Как ее звали? Даже фамилию не помню. И образ размытый, ни лица, ни всего остального. Осталась только эта пронзительная картинка – предвестница уже взрослой любви: ослепительно белый снег, звонкий, заразительный смех и ее рука, прижимающая мою к своей груди.
Но ведь вы ж не такие?
– Все равно, она ее не считает, – потянувшись до хруста в костях, выдал Валера.
«Она» в данном случае была бухгалтерская программа, а «ее» относилась к зарплате, которую, как само собой разумеющееся, на завтра ждали более тысячи сотрудников нашего телеканала. Сейчас большинство из них уже, наверно, спало, абсолютно не подозревая, что днем, вставив карточку в банкомат, вместо хрустящих купюр, они могут получить сообщение о недостаточности средств для выполнения операции. Сотрудники спали, а мы (двое компьютерщиков и вся бухгалтерия в полном составе) бодрствовали, пытаясь решить проблему, которая с утра могла омрачить жизнь целому сонму телевизионщиков. Впрочем, мы тоже хотели зарплату, так что здесь личные интересы намертво переплетались с производственными.
Шел двенадцатый час ночи, мы пытались что-то сделать, но мало что могли. Программа хоть и была от известного производителя, и даже договор на сопровождение имелся, но условия его ограничивались исключительно рабочим временем. Письмо им электронное уже написали, но что толку-то. Они прочитают его только утром. Пока приедут, пока разберутся, а там уже и банк сможет перевести деньги только на следующий день. В общем, куда ни кинь – везде клин.
Хуже нету ситуации, когда надо что-то срочно делать, а ты не знаешь как, да и спросить некого.
– Валер, а ведь в прошлом месяце зарплата-то считалась?
– Конечно, считалась, я ее и получил, и потратил уже всю. А ты что не получал?
– Да, нет. Получал и тоже потратил.
– А чего тогда спрашиваешь?
– Да я так. Слушай, а у нас в архиве копии той базы прошломесячной не осталось? Может, развернем, посмотрим, вдруг какие-нибудь настройки поменялись?
– Давай посмотрим, все равно не понятно, что делать-то, – безо всякого энтузиазма согласился мой напарник.
Архивную базу нашли, развернули и подключили, отложив боевую в сторону. Проверили и… зарплата в ней рассчиталась. Посмотрели настройки. Все одинаково, но на текущей зарплата тупо не хотела работать без каких-либо сообщений об ошибках. Опять затык. Дальше включился Валерка.
– А чего за месяц-то изменилось?
Я только хмыкнул, ничего не имея сказать. Валера продолжил.
– Вроде ничего, но эта-то считает. Смотри, а в прошлом месяце у нас девятьсот девяносто восемь штатников было, а сейчас за тыщу перевалило. Может, от этого? Давай примем на работу еще трех перцев: Иванова, Петрова и Сидорова, и глянем, начислится ли зарплата?
Сказано – сделано, сотрудников новых в тестовую базу ввели, нажали расчет – в ответ тишина, как и перед экспериментами. Удалили мифическую троицу, и опять все заработало.
– Ну, и что дальше делать-то бум? А, Валер? Не увольнять же тех, у кого табельный номер больше тыщи? Хотя, почему бы и нет. Ну, может, хотя бы на время расчета. Все лучше, так хотя бы первые девятьсот девяносто восемь свои кровные получат (мы-то с Валерой в их число попадали). А потом «новенькие», ну чего они там за месяц-то наработали. Могут и подождать. Правда, это все еще надо главбуху донести, она же решение принимает.
У Валеры в ту ночь мозги соображали, похоже, получше моих.
– Там в программе у организации филиалы создавать можно, а для них своя ведомость по зарплате формируется. Давай проверим, вдруг прокатит, а уж потом к начальству пойдем.
И здесь Валера оказался прав, все было, как он и говорил. Доложились главбухше про лимит в тысячу, на которых зарплата считается, и фокус с филиалами, по ходу пытаясь заменять свои «птичьи» термины на понятный большинству язык. Раза со второго или третьего нас поняли. В кабинет вызвали заместителя главного бухгалтера. Дальше пошли четкие, прям как в армии, указания теперь уже с другими «птичьими» эпитетами: подоходный, пенсионный, соцстрах, отпускные…
Мы с Валерой вышли из кабинета главного казначея. Нам еще, по-любому, следовало дождаться, как оно все пройдет на самом деле. Да и спешить-то особо было уже некуда: метро закрыто, а на такси нам еще не начислили. Откинулись на спинки стульев, а девчонки-бухгалтера весело заклацали по клавишам, заводя филиал и перебрасывая туда новеньких. Управились быстро, и расчетчиц было много, да и людей для перевода в филиал набралось меньше трех десятков. Уже где-то минут через тридцать бодренько зашуршал принтер, выплевывая горячие, с пылу, с жару зарплатные ведомости, которые тут же, как только закончилась печать, понесли главбуху. Мы сделали это. Пусть криво, косо, но сделали, и завтра, да нет уже сегодня, все получат свои честно заработанные, так никогда и не узнав, с каким бубном нам всем пришлось танцевать.
Минут через пять нас опять позвали к главбуху. Она дождалась, когда входная дверь за нами закроется, и полезла в свой сейф, по привычке прикрывая от нас табло с набираемым кодом. Неужели премия? – успело пронестись в мозгу. Премия… да не такая. Нам протянули бутылку шампанского.
– Идите, выпейте с моими девчонками. Вы все это заслужили.
Сама пить не стала. Субординация. Через какое-то время она одетая вышла из своего кабинета, на ходу спросив:
– Кого-нибудь в район Сокола подбросить?
Одна из бухгалтерш радостно упорхнула, успев-таки отведать из пластикового стаканчика шипучего напитка.
Единственная бутылка шампанского на шестерых или семерых молодых, здоровых людей обоего пола. Что это? Да ничего. Разошлась влет, лишь слегка сняв общее напряжение. Мы с Валерой, памятуя о своей принадлежности к джентльменам, побежали в ближайшую палатку за следующей порцией. На такси не хватало, а на три бутылки аналогичного содержимого (только, скорее всего, более низкого качества) и коробку конфет мы наскребли. Вернулись. Продолжили. Голоса стали задорней и звонче. Народ расходился. Потихоньку отпускало. И только одна бухгалтерша, кажется, ее Ниной звали (очень, кстати, симпатичная), сидела грустная, подперев подбородок кулачком и абсолютно не участвуя в нашем все возрастающем веселье. Когда пошли курить, то одна ее коллега рассказала, что Нина сейчас с мужем разводится, вот потому такая смурная, а раньше была еще та заводная штучка.
Валерка двинул один самых своих любимых тостов:
– За нас, самых классных!!!
Некоторые слышали его впервые и рассмеялись. Выпили. Возобновились разговоры, уже расслаивающиеся на разные группки. Нина, в своей привычной для этого вечера позе, молча, рассматривала зажигающего Валерку. А на что посмотреть там было. Мой напарник в то время, когда я по вечерам пытался изучать новые компьютерные технологии, ходил в качалку. И не зря. Хорошо сформированная мужская фигура вкупе с безграничным природным обаянием неизменно приковывали к Валере женские взгляды, чем он беззастенчиво пользовался. Вот и сейчас Нина с грустной полуулыбкой смотрела только на Валеру. Смотрела, смотрела, а потом спросила, обращаясь то ли к Валере, то ли вообще ко всей честной компании:
– Ну, ведь вы ж, ребята не такие? Вы же хорошие? Вон нам помогли, когда у нас беда случилась. До ночи с нами сидели. А мой муж, чего не попросишь… а когда я… то он… а вот тогда…
Мы все попритихли, некоторые девчонки смотрели на нас извиняющимися взглядами, наверняка, слыша это не в первый раз. А мне в этом монологе послышалось что-то, ну, до боли знакомое. По интонации, по стилю подачи. Так похоже на мою жену, когда я приносил получку, а она в ответ: «И как на это жить? Ты о чем-нибудь хоть думаешь?»