– Не время впадать в меланхолию, – проворчала она, выходя из автобуса.
Судя по карте, до Музея Шагала отсюда было десять минут пешком. Она быстрым шагом прошла по улицам Витебска, пряча руки от ледяного ветра под воротником куртки.
Музей выглядел жалко. Домишко из красного кирпича с цинковой крышей и тремя трубами, на фасаде – деревянная дверь и три зарешеченных окна.
– Скромно, да? – Голос за спиной заставил ее подскочить от неожиданности.
Она развернулась и увидела перед собой до крайности тощего и строгого на вид мужчину. Его хрупкое тело было облачено в старое шерстяное пальто серого цвета. Дженис поразилась, что он обратился к ней по-английски.
– Вы выглядите неместной и, кажется, очень замерзли, – продолжал он в ответ на ее удивленный взгляд. – Может, зайдете? Внутри тепло. Чашечка кофе нас выручит.
На стенах дома, в котором Марк Шагал провел детство, Дженис обнаружила произведения религиозного искусства. Пока хранитель музея зажигал газовую плитку и ставил на нее старый металлический кофейник, она осмотрела второй зал, полностью посвященный рисункам художника. «Зарисовки домашней жизни, дар его дочери», пояснил хранитель.
– Скромно, но очень аутентично, – сказал он, подойдя к ней. – Могу я узнать, что привело вас в Витебск?
– Я должна написать статью о Шагале для моей газеты, – ответила Дженис. Она больше не боялась говорить о своей профессии.
– В таком случае вы не могли найти места лучше, – заключил мужчина.
Он отвел ее в небольшой уголок во втором зале и включил проектор. На стене появились первые кадры черно-белого фильма о жизни художника.
Хранитель говорил без остановки, он так любил художника, что посвятил ему всю свою жизнь. Дженис записывала все: ей нужно было выйти на шесть страниц. К тому моменту, как они распрощались, она набрала достаточно материалов, чтобы удовлетворить Эфрона.
В Минск она вернулась поездом, пересадок делать было не нужно. По дороге она написала статью на ноутбуке и несколько раз ее перечитала. А когда сочла, что все готово, написала своему главному редактору письмо и включила телефон-раскладушку, который ей дал Антон. Плевать она хотела на инструкции по безопасности.
Эфрон!
Скоро у меня будут большие проблемы. Это не новость, но на сей раз я хотела бы, чтобы ты узнал об этом от меня. Не злись, это ради благого дела. Если хорошенько подумать, так всегда и было. Когда поймешь, что со мной случилось, позвони Коллинзу и скажи ему не вмешиваться до понедельника. Он проговорился во время нашей встречи в Лондоне, я в курсе, что ты мне уже помог. Я ничего не знала, и из-за твоей деликатности чувствую себя еще более виноватой за то, что тебе наговорила перед уходом из редакции. Я тебе пишу, потому что мне опять будет нужна твоя помощь. Не знаю, когда я смогу вернуться в Тель-Авив, не знаю даже, увижу ли снова мой милый дом во Флорентине. Да, все настолько серьезно. Позвони Давиду, скажи ему, как я его люблю и что все мое – его, даже если он в этом сомневается. Тебя я тоже люблю – как наставника, которым восхищаются и которого уважают. Не положено такое говорить своему начальнику, но ты для меня значишь намного больше, чем начальник. Спасибо тебе за доверие, за то, каким требовательным ты был все эти годы, и за терпение.
И последнее. Ноа всегда тебя любила, она ужасно разозлилась бы, что я тебе сказала, но мне кажется важным, чтобы ты это узнал, ведь ты так ее любишь.
Твоя преданная журналистка,
P. S. Не смогу внести правки в статью, можешь покромсать ее, как тебе угодно, если сочтешь слишком длинной или скучноватой.
Она прикрепила статью и отправила имейл.
Когда поезд въехал в пригород Минска, Дженис пошла в туалет. Заперев дверь, она растоптала ноутбук и телефон вдребезги и выбросила в окно.
На вокзале, выйдя из вагона, она направилась к трем сотрудникам милиции, дежурившим в конце перрона. Сказала им, что она – журналистка и въехала в Беларусь без визы. Милиционеры немедленно ее задержали.
Десять минут спустя члены «Группы 9» получили сообщение, извещающее их, что миссия продолжается.
Дом Марка Шагала в Витебске
Глава 19
– Как вы поняли, что собирается сделать Дженис?
– Чего я не поняла, так это почему мне не удавалось локализовать тюремную сеть. Не могу объяснить, почему я не рассматривала самую логичную гипотезу: что она не подключена к интернету. Очевидно, мне еще многому предстоит научиться. А что касается Дженис, я предполагала, что в случае неудачи она пойдет на крайние меры, лишь бы довести операцию до конца. И боюсь, она не вполне адекватно оценила последствия своего геройства. Дженис на грани срыва, «Группа» недостаточно серьезно отнеслась к ее состоянию. Но надо признать, она нашла решение проблемы, которая поставила операцию под угрозу; миссия может продолжаться, и этим мы обязаны именно ей, при условии, конечно, что она придумает способ подобраться к сетевому концентратору. Успех не гарантирован, тем более что помочь ей я больше не могу. Скоро она будет отрезана от мира.
– Где она?
– Прямо сейчас – в Центральном отделении милиции Минска. Сотрудник, который ее допрашивал, только что передал рапорт начальству. Скоро за ней приедут агенты КГБ. Они продолжат допрос и отправят ее в изолятор.
– Можем ли мы быть уверены, что ее определят именно на Окрестина?
– Дженис измотана, но мыслит по-прежнему ясно. Всех политических преступников отправляют именно туда. Перед этим у нее будет право на звонок, и, надеюсь, она обратится к единственному человеку, который может о ней позаботиться.
– О ком вы?
– О контакте, который ей дал адвокат. Бланский – человек, чей бизнес процветает по обе стороны границы. Не все олигархи – хищники. У некоторых есть совесть, и они еще верят в достоинства демократии.
Штаб КГБ, Минск
«Шкода» припарковалась перед домом номер 67 по улице Есенина. Двое мужчин в черных куртках и беретах с позолоченным гербом вошли в отделение милиции. Дежурный провел их в комнату для допросов.
Сидевшая на металлическом стуле Дженис вызывающе посмотрела на них. Руки у нее были скованы наручниками.
Не обращая на нее внимания, не произнеся ни единого слова, они подхватили ее под мышки и бесцеремонно потащили к машине. Один из них надавил ей на голову, заставляя согнуться, и затолкал на заднее сиденье. Хлопнул дверью, сел впереди и знаком велел напарнику трогаться.
«Шкода» неслась с безумной скоростью, водитель игнорировал светофоры; улицы Минска принадлежали ему одному. Дженис смотрела в окно. По тротуарам шли люди, лица которых ей не удавалось различить. Чем ближе они подъезжали к штаб-квартире КГБ, тем более далеким казался ей окружающий мир. Впереди показалось главное здание, наследие советской власти. Вход в КГБ, обрамленный четырьмя колоннадами коринфского ордера, претендовал на сходство с древнегреческим храмом.
Мужчина в черной куртке вышел из машины, схватил Дженис за руку и с силой толкнул к зданию.
Когда Дженис оказалась внутри, ей почудилось, что время остановилось. Ее провели по коридору – такому длинному, что конца не было видно; два цербера шагали слаженно, их туфли отбивали по полу звонкий ритм, напоминающий военный марш. Они постучали в какую-то дверь, зажглась зеленая лампочка; Дженис кивком велели войти.
Сотрудник в сером костюме, сидевший за столом, указал ей на стул у стены и вернулся к работе. Он барабанил по клавиатуре, полностью игнорируя журналистку, время от времени останавливался, смотрел на экран и продолжал стучать. Часы на стене отсчитывали секунды, оглушительно тикая. Дженис решила не выказывать ни малейшего признака тревоги.
Прошел час, прежде чем сотрудник наконец заговорил.
– Итак, – начал он на безупречном английском, – вы незаконно проникли в нашу страну. Зачем?
– Чтобы написать статью.
– Статью, подумать только! И какую же статью? – спросил он, чеканя слова, чтобы казаться значительнее.
– О художнике Марке Шагале.
– У него любопытные картины, – прокомментировал сотрудник. – Почему вы не получили визу?
– Редакция подала документы, но мы не получили от вас ответа. Нужно было что-то придумать до дедлайна из уважения к читателям.
– Из уважения?
Он сделал паузу, глядя Дженис прямо в глаза, а потом принял назидательный вид.
– Вы выбрали как раз то самое слово, которое я вспоминал. Уважение. Это чувство очень высоко ценится в обществе, уделяющем большое значение институтам. Если бы я попросился к вам в гости и вы замешкались с ответом, имел бы я право взломать дверь в ваш дом? Сочли бы вы такой поступок…—Для пущего эффекта он сделал вид, что подбирает слово. – Уважительным?
– Нет, – ответила Дженис, опуская глаза.
– И тем не менее именно это вы и сделали. Что было бы, если бы я, не уважая ваш народ, ваши институты и вашу страну, явился в Израиль вот так, без документов? Мне что, налили бы чаю или, может, предложили бы выпить, поваляться на шезлонге у моря?
– Нет, – повторила она, сбитая с толку спокойствием собеседника.
– Могу я увидеть вашу статью?
– У меня ее больше нет, я ее уже отправила.
– По почте? Значит, сроки не так уж и поджимали.
– По электронной почте.
– Отлично, с какого компьютера?
Дженис не ответила, пытаясь понять, к чему клонит этот человек. Он умело вел беседу, и его вопросы привели ее в растерянность.
– Со своего ноутбука, – в конце концов сказала она. – Я забыла его в поезде.
– Ну разумеется, вы забыли его в поезде, – повторил он с сарказмом в голосе.
Он выдвинул ящик, вытащил пачку сигарет и закурил. Выпустил длинную струю дыма и задумчиво посмотрел на нее.
– Знаете, что мне кажется странным? – продолжал он после долгого молчания.
– Что вы не предложили мне сигарету, хотя в остальном ведете себя как истинный джентльмен? – парировала Дженис.