Нобелевский лауреат — страница 6 из 71

вольствием прислушалась к топоту маленьких ножек по ламинированному паркету. Ей никогда и в голову не приходило, что когда-нибудь она заведет себе игуану. По сути, Генри был шутливым подарком сослуживцев ей на новоселье. Однако Ванда отнеслась к шутке очень серьезно. Кроме того, Генри, который тогда был еще совсем крохотным, понравился ей с первого взгляда. Ванда даже попыталась себя убедить, что именно этого ей всегда не хватало в жизни: маленькой ящерицы, которая заменит собой все, чего ей недостает. Или просто поможет ей не думать об этом.

В соседних домах одно за другим стали вспыхивать окна. У нее за спиной о чем-то голосил телевизор, на экране мелькали незнакомые лица. Их голоса странно сливались с голосами внизу, а также распространялись по этажам вверх. Ванда не слушала их. Она просто смотрела на зажигающиеся огоньки, пытаясь представить себе живущих там людей. А может быть, просто сознательно старалась отодвинуть в сторону те свои желания, которые, она это знала, никогда не сбудутся. Ей не нравилось то место, где она жила, но оно было лучшим из того, что она могла себе позволить. Ванда подозревала, что лет этак через тридцать с хвостиком она здесь и умрет, так и не увидев ничего другого. Разумеется, ей никогда не приходило в голову жалеть себя. Просто сейчас все объяснялось лишними килограммами и Детской педагогической комнатой. Но спустя пару месяцев и это пройдет, как проходило всегда.

А что, собственно, проходило?

Ванда закурила новую сигарету и прислушалась: Генри не было слышно. Наверное, снова залез за холодильник. Он любил там прятаться, потому что там было тепло. А может, она не слышит его из-за телевизора?

Ванда бросила вниз недокуренную сигарету и вошла в комнату. Отыскав пульт, выключила звук телевизора и прислушалась. Ей показалось, что со стороны кухни и впрямь доносится царапанье маленьких коготков.

С экрана телевизора на нее смотрел какой-то мужчина и что-то говорил. У него было красивое одухотворенное лицо с большими черными глазами. Глаза были грустными, а волосы — с сильной проседью. Из-за больших залысин лоб казался неестественно высоким.

Ванда не стала включать звук, но продолжала внимательно смотреть на говорившего. Он словно пытался ей что-то сказать, но что? Как зачарованная, она не мота оторвать глаз от его губ. Ей стало казаться, что вот-вот оттуда полыхнет огонь.

Со стороны кухни донесся отчетливый звук. Кто-то отчаянно скребся по полу. «Наверное, Генри застрял за холодильником и пытается оттуда выбраться», — машинально отметила Ванда, продолжая смотреть в телевизор. Теперь там шли спортивные новости. Еще пару секунд — и Ванда окончательно его забудет. А может, ляжет в постель и ей приснится сон, что она, подобно Саломее, ласкает эту красивую большую голову у себя на коленях.

Ванда переключила на другой канал и поспешила в кухню вызволять Генри из плена. В последнюю секунду она успела прочитать надпись, что мужчину зовут Эдуардо Гертельсман и что он является нобелевским лауреатом. Это имя ей ни о чем не говорило. Ванду поразило только то, что человек из телевизора, несмотря на столь высокое звание, непонятно почему выглядит грустным.

3

Ранним утром, когда еще не рассвело, в город стремительно ворвался шквалистый ветер. Целый день он носился по городу, словно на дворе стоял ноябрь, а не апрель. Люди в трамвае выглядели помятыми, мрачными, угрюмыми. Инспектор Беловская разглядывала их мельком, походя, лишь бы не думать о том, как ей холодно в тонком пиджачке. Она относилась к тем людям, которые, как правило, не обращают внимания на погоду, соответственно и погода платит им тем же. Например, если на небе не было ни облачка и ничто не предвещало дождь, а Ванда забывала сунуть в сумку складной китайский зонтик, то именно когда она выходила на улицу, на нее непременно обрушивался настоящий ливень. В грязном скрипучем трамвае по крайней мере не дуло. Однако Ванде не хватало комфорта метро, к которому она успела привыкнуть, где даже утренние толпы пассажиров казались ей более цивилизованными и не так ее раздражали. Однако теперь, когда Детская комната должна остаться в прошлом, ей следовало вернуться к прежнему образу жизни. Теперь ей предстояло сначала ехать на старом трамвае, потом на автобусе, который никогда не соблюдал расписание, появляясь как бы ниоткуда. Разумеется, она могла бы ездить на работу на машине, но в последнее время это уже стало роскошью, которую она редко могла себе позволить, если учесть, что и помимо кредита за квартиру, придется платить и постоянно растущую цену за бензин. Так что, взвесив все «за» и «против», Ванда остановилась на трамвае. К тому же, ее старенький «опель», простоявший на улице всю зиму, нуждался в тщательном техосмотре, прежде чем можно будет сесть за руль.

Прошлой ночью она плохо спала. Ванда вдруг вспомнила, как в первые годы работы в Отделе по борьбе с организованной преступностью, она погружалась в сон сразу, подобно камню, брошенному в болото, и беспробудно спала до утра. Мать тогда говорила, что она спит, как мужчина. Ванду это глупое сравнение иногда раздражало, а иногда наоборот ей нравилось.

Ванда еле успела прикрыть рукой рот в зевке, когда трамвай подъехал к ее остановке. Хотя, по сути, это не имело никакого значения. Люди безразлично смотрели друг на друга еще сонными глазами, наверное, обдумывая день, который им предстояло пережить. Ее как-то не обеспокоила мысль о том, что и она выглядит точно так же. Во-первых, ей было все равно. А во-вторых, она ведь тоже должна как-то выглядеть. А чем больше она сливалась с толпой, тем безопаснее себя чувствовала. Правда, тот безотчетный страх, который она испытывала несколько месяцев назад, исчез. Но она постоянно помнила, что кто-то там, сверху, поставил первую черную точку напротив ее имени, и Ванде крупно повезло, что эта метка не оказалась роковой.

Выйдя из такого же, битком набитого людьми автобуса, Ванда в своем тоненьком пиджачке согнулась почти пополам под пронизывающим до костей ледяным ветром. За стеклом на проходной сидел совершенно незнакомый молодой человек, и ей не только пришлось предъявить ему служебное удостоверение, но и подробно объяснить, почему до сих пор он ее ни разу здесь не видел. Неожиданности, однако, на этом не закончились. В фойе первого этажа Ванда наткнулась на новенький автомат для кофе, на который кто-то приклеил белый листок с предупреждением: «Сдачу не дает!» На третьем этаже, где находился ее кабинет, рядом с лифтом была прибита табличка, большими красными буквами оповещавшая о том, что в здании, согласно приказу директора, запрещено курить, а злостные нарушители будут строго наказаны.

«Куда это я попала?» — подумала Ванда.

Все эти новшества ей совсем не понравились, хотя, бесспорно, были направлены на то, чтобы улучшить быт сотрудников. Она почувствовала себя так, будто кто-то в ее отсутствие пробрался к ней в дом и сделал без спросу ремонт.

Дверь в кабинет, который она делила с инспектором Явором Крыстановым, была открыта. Сам Явор сидел за письменным столом. Ванда увидела, что он рассматривает на экране компьютера одну из странных диаграмм, приходивших от их аналитиков. Во рту у него дымилась сигарета, и пепел с нее сыпался прямо на клавиатуру. Окно было широко раскрыто и ветер успел разметать на полу несколько листков, но Явор, судя по всему, этого даже не заметил. Ванде в последний момент удалось придержать дверь, чтобы она не хлопнула от сквозняка.

— О-о, — протянул Крыстанов, не отрывая глаз от монитора, — кое у кого, кажется, закончился отпуск.

Хотя он был на несколько лет моложе Ванды, она, как и весь их отдел, признавала Явора бесспорным авторитетом. Помимо начальства, только Явора чаще всего посылали на разного рода стажировки в Америку и страны Европы, потому что он действительно старался хоть чему-нибудь там научиться. Ему удалось создать потрясающую сеть личных контактов, которыми пользовался весь отдел. Несмотря на его порой несносный характер и двусмысленные, часто скабрезные шутки, Ванда была рада, что работает в одной комнате именно с Явором. Со стороны могло даже показаться, что эти двое постоянно препираются из-за чего-то, но, по сути, они очень хорошо ладили, зная, что всегда могут рассчитывать друг на друга, хотя об этом никогда не говорили вслух.

— Если тебе так уж хочется в отпуск, напиши заявление. Что-нибудь подыщут: если не Детскую комнату, то какое-нибудь районное полицейское управление в каком-нибудь селе.

— Нет уж, спасибо. Мне и здесь хорошо.

— Мне тоже было хорошо, только меня никто не спросил.

Явор закрыл диаграмму, затушил сигарету в невероятно грязной пластмассовой пепельнице, выставил ее на подоконник за окном, потом закрыл его.

— Ну, и как ты сейчас?

— Супер, — пробормотала Ванда. — Я смотрю, в здании курить запретили.

— Да? Я что-то не заметил.

— Вот и я так подумала.

— Хочешь, угощу моими? Индонезийские. Травкой пахнут.

— Нет, спасибо. Что-то не хочется. — Ванда усмехнулась. — Любопытство, конечно, разбирает, но меня выкинут и за меньшую провинность. Ты уж сам кури, а я на тебя посмотрю.

— Ну, и что теперь?

— Откуда мне знать. Мне же никто ничего не сказал. Придется спросить у шефа.

— Не спеши, — Явор снова открыл какой-то файл и уставился на экран. — Шефа нет на месте. Дает пресс-конференцию в провинции по делу того наркобарона, помнишь? Ну, которого застрелили. Однако вчера он приказал привлечь тебя к моему расследованию. Так что считай, я тебя привлек.

— Спасибо.

— Не за что.

Явор бросил ей на письменный стол толстую картонную папку с материалами.

— Давай, знакомься.

В комнате и вправду стоял какой-то сладковатый запах.

«Индонезийская травка», — отметила Ванда.

Она отодвинула от себя папку и встала.

— Ты куда?

— Схожу к компьютерщикам. Пусть дадут мне новые пароли.

— Для этой цели у тебя есть почта.

— Мой аккаунт блокирован. Кто-то рылся у меня в компе?