— Обоим — лечь, только тихо… Скажу — бегите, как на сотке, свернете в первый ход направо — там я вас догоню…
Помедлил еще секунду и бесшумно двинулся дальше. Выход, тот самый, его, чуть серел в кромешной тьме пещерного хода, и более светлым пятном выделялась часть стенки напротив. Было и снаружи темно: новолуние.
«Лицо, — подумал Милов, — лицо светлое, остального им не различить. Ползком? Опасно: кто-то может сидеть у самого проема — незачем подставлять ему спину… — Он все же опустился на живот, подобрался, без единого шороха подполз к выходу — сейчас дверь была распахнута настежь, значит, стерегли, иначе заперли бы. — Что делать? Ладно, я-то проползу, но те двое — нет, не имею права…»
Решившись, он коротко кашлянул — и в ту же секунду ударили выстрелы, пули врезались в стенку хода. Охотники не ушли. У них хватило терпения.
«Неосторожно мы там разговаривали, — подумал Милов, — громко и долго, и я хорош — потерял ощущение реальности. Так что эти знали, что я возвращаюсь, лишь на долю секунды не хватило у них выдержки — начали стрелять, не дожидаясь, пока голова возникнет в проеме, на сером фоне. Странно все же, кого они против меня послали: профессионалы уже раза два подловили бы. Интересно, что у них тут вообще происходит? Меня об этом не предупреждали. Ну ладно, еще поиграем…»
Он не двигался с места, вслушиваясь в шорохи снаружи: там стрелявшие меняли места, хруст их башмаков по гравию был отчетливо слышен. Опершись локтями, Милов медленно изготовился, зная, что сейчас один окажется в поле зрения: снаружи казалось, верно, что в ночи их не увидеть, они не понимали, что по сравнению с непроглядностью пещеры ночная темнота была едва ли не ясным днем. Черное появилось: Милов нажал на спуск. Человек снаружи вскрикнул и упал. Снова заскрипел гравий и застучали выстрелы, но Милов лежал сейчас в мертвой зоне: чтобы убить его, надо было подойти вплотную к двери и вскочить в ход, но на это никто не отваживался.
«Да, странных людей они послали, — подумал он, — хотя и знают, что я ухватился за цепочку…»
Нервная пальба заглохла, когда Милов снял еще одного, засевшего в отдалении — выстрелил по вспышке. Наступила пауза, и тогда он негромко скомандовал своим:
— Ну, бегом!
Он знал, что у них сейчас было несколько секунд времени: находившиеся снаружи чуть отступили, решая, какую теперь применить тактику, и можно стало промелькнуть мимо хода. А вот ему самому придется еще выждать и отступать медленно: наверняка те сейчас все-таки решатся вскочить и стрелять в упор… Граве протопал мимо, Ева тоже — и вдруг остановилась прямо перед ним, подставляясь под пули, упала на колени — и он почувствовал прикосновение губ; поцелуй пришелся в висок.
— С ума сошла! — сдавленно крикнул он. — Дура! — забывшись, выругал он по-русски. Но она уже вскочила, кинулась дальше, и выстрелы извне опоздали на долю секунды.
«Сумасшедшая девка, — подумал Милов с невольным одобрением, хотя и зол был на нее сейчас. — Ну, можно и самому…» — И снова замер: судя по звукам, двое подкрадывались к выходу с разных сторон, держась вплотную к склону, в котором был выход — чтобы не подставиться. Те замерли у самого проема — он слышал их дыхание. Прошла секунда, другая, десятая — тогда Милов шумно вскочил, затопал ногами, оставаясь на месте. И мгновенно один из затаившихся влетел в ход, чтобы ударить в спину убегающему. Милов свалил его — в упор, наповал. И выметнулся наружу, и прикончил последнего, не дав ему опомниться.
«Самооборона», — подумал он, представив, как ему потом достанется за лихую стрельбу, если удастся выкрутиться живым, конечно. А нет — что же, никто особенно не пожалеет, Аллочка уже замужем, только коллеги разве что…
Ну, что сейчас снаружи — может быть, здесь и выйти, путь-то расчищен…
Он замер на секунду — и выстрелы снова прозвучали, хотя и с дистанции: видимо, заслышав перепалку, сюда начали стягиваться и какие-то другие люди. Милов подхватил пистолет свалившегося у входа — плоский браунинг, оружие непрофессиональное; подскочил к первому убитому — у того был винтовочный обрез, и вовсе ненужный, зато у лежавшего в пещере оказался армейский пистолет.
«Странно, — подумал Милов, — ни одного автомата; нет, как-то не так все происходит, непривычно, любительство какое-то, а меня ведь ориентировали на специалистов… Да, надо как-то разобраться в этой обстановке, а то, может быть, я вовсе не в свое дело ввязался?..» — Но больше думать было некогда, и Милов побежал вдогонку своим. Надо было правым ходом пробираться к реке, пока те еще не принялись травить всерьез. Спасение было в скорости, и он припустил так, что снова противно застучало в голове.
Двое ждали его, как и было условлено. Он подошел к ним, как умел, бесшумно. Те приглушенно разговаривали.
— Чужой человек, — говорил Граве, — по-моему, не заслуживает доверия. Не будь он еще русским… Не надо ждать его, я надеюсь, мы и сами тут выберемся, я сделаю все, чтобы вы вернулись домой, к мужу, целой и невредимой.
Милов застыл: интересно было, что прозвучит в ответ.
— Подите вы к черту, Граве, — ответила женщина спокойно, — мы ведь не по схеме компьютера пробираемся, там я бы вам доверилась… Да и все равно: своих не бросают. Вы стойте тут, а я вернусь: может быть, его ранили…
— Может быть, убили, — ответил в свою очередь Граве, — и вы попадете прямо в руки этим…
— Чем это здесь пахнет? — спросила Ева. Милов невольно принюхался: и в самом деле, воздух здесь был немного другим, отдавал чем-то этаким — не бензином, не кислотой, но что-то было в нем постороннее.
— Да, — сказал Граве, — что-то такое есть на самом деле…
— Это запах вашей трусости, — сказала Ева.
Граве обиженно засопел, Милов усмехнулся: сказано было не по делу, но весьма определенно. Он беззвучно ступил.
— Нет, без меня вам не выбраться, господин Граве, — сказал он, — тут впереди лабиринт, и вы проплутаете в нем до конца жизни, а мне маршрут известен. Тут озерцо впереди, подземное — видимо, в него натекло всякой дряни — вот оно и пахнет. Ваш Центр, думаю, что-то сбрасывает не по адресу.
— Ох, Дан, — сказала Ева, — и он с непонятным удовольствием уловил в ее голосе радость. — Наконец-то, а то я уже испугалась.
— Спасибо, Ева, — сказал Милов. — Теперь поторопимся: похоже, что становится все более сыро, словно бы вода выступает снизу — не знаю, отчего. Готовы?
— Да, — ответила Ева, а он нашел в темноте ее руку и положил на свое плечо.
— Двинулись, — сказал он, и они пошли. Сзади было тихо. Под ногами уже ощутимо хлюпало, хотя уровень реки находился намного ниже, это Милов помнил.
«Сплошные загадки, — подумал он, идя с вытянутыми вперед руками — одна прямо, другая чуть выше головы, чтобы не налететь ни на что сослепу. — Ничего, выскользнем; но что все-таки тут творится? Очень невредно было бы понять…»
Выбраться удалось благополучно: три мягких всплеска, прозвучавших почти слитно, не нарушили черного безмолвия ночи ни окриком, ни выстрелом. Вода была не холодной, но какой-то скользкой, маслянистой, противной по ощущению, и пахла дурно. В этой реке уже пять лет не купались — наука и техника своего добились. Трое поплыли к противоположному, правому берегу не быстро и бесшумно, равняясь по женщине. Она плыла медленнее других, и Милов все время держался рядом — греб он одной рукой, другую, со своей и ее одеждой, держал над головой. Вода слегка обжигала, раздражала кожу. «Интересно, чего только ни сбрасывали в нее за последние годы, — думал Милов, — а ведь тут еще аккуратисты. Другие, выше по течению, и вовсе совесть потеряли…»
Добравшись до берега, трое вздохнули облегченно: пусть и бессознательно, в воде они каждую секунду ожидали выстрелов вдогонку, а здесь уже можно было как-то укрыться. Пригнувшись, пробежали в прибрежный кустарник. Граве на бегу закашлялся.
«Нет, все-таки в пещере воздух был чище», — подумал Милов. Среди кустов он, не одеваясь, стал рвать жухлую траву, обтираться ее пучками: кожа требовала, чтобы с нее сняли грязь — экскременты цивилизации. Глядя на Милова, стали вытираться и те двое, только Ева отошла чуть подальше, заслонилась кустом, Граве же просто повернулся спиной. Милов покосился туда, где двигалось тускло-белое, невольно сбивавшее с нужных сейчас мыслей женское тело. Вдруг вспомнилось, как они с Аллочкой вот так, среди ночи купались в Оке: сколько же это уже времени прошло? Он не стал подсчитывать, ни к чему было. Одевшись, все трое поднялись на пригорок и присели, чтобы оглядеться и собраться с мыслями. Ева же — еще и для того, чтобы растереть совершенно окоченевшие ступни; просить об этом мужчин ей сейчас почему-то не хотелось, хотя и естественно было бы.
Отсюда, с холмика, открывался хороший вид на Научный центр, и можно было залюбоваться гигантским, хорошо ограненным, сияющим огнями монолитом хрусталя: именно таким представлялся отсюда главный корпус. На Центр денег не пожалели, начиная уже с проекта, строили всем миром и собрали в него едва ли не все лучшее, что только существовало в современной науке — чтобы умерить национальные и державные амбиции и принести побольше пользы всем, а не сидеть по углам, общаясь через журналы. Время на Земле вроде бы спокойное, разоружались искренне, снова начали ощущать забытый было вкус к жизни, без сердечного сбоя поднимать глаза к небу, не опасаясь, что безоблачная глубина вдруг разразится дождем из тяжелых семян, из которых вырастают гигантские грибы, дышащие ветром пустынь. Из оружейной науки пошло в цивильную так много, как никогда еще: демонтировали ракеты и боеголовки, но технологии оставались, и оставались мозги: серое вещество требовало нагрузки. Международный штиль позволял людям из разных, порой очень различных стран общаться и работать без задних мыслей; не то, чтобы все противоречия в мире разрешились, этого придется — все понимали — ждать еще долго-долго — но все же человечество куда больше почувствовало себя чем-то единым, планету — неделимой территорией, где границы, оставаясь на своих местах, перестали быть стенами или занавесами — если и не для политиков, то уж для ученых — во всяком случае. Поэтому такие вот центры — и отдельных наук, и синтетические, и технические — возникали все чаще: ведь и с деньгами в государственных бюджетах стало полегче — демонтаж ракет обходился все-таки дешевле, чем их строительство и испытания. В науку и технику пришло немало и военного народа— правда, чаще администраторами, чем учеными, однако без хороших менеджеров в наше время науке не процвести — это давн