чера он знал о трех попытках преступников разжиться деньгами. Все они оказались неудачными, и Паршин списывал это обстоятельство на незнание местности и спешку. Он даже мог объяснить, почему преступники вели себя так жестоко. Обозленные неудачами, гонимые страхом быть пойманными, они могли вымещать злость на своих жертвах. Но теперь, когда у него появились новые данные, он уже не был уверен в правильности своих выводов.
И все же он хотел до конца отработать эту версию, прежде чем сбрасывать ее со счетов. Он предположил, что преступники каким-то образом добрались до Торбеево, все с той же целью пробиться к железной дороге. Перед долгим путешествием им нужно было запастись провизией и водой, а на это нужны были деньги.
Забираясь в дом Абайкиных, они надеялись разом решить вопрос денег. Дом у Абайкиных добротный, сад ухоженный, на задах три сарая для скотины. У таких хозяев деньги обязательно припрятаны – так, должно быть, рассуждали преступники. Дом стариков – крайний по улице, что для преступников тоже являлось плюсом. Но что-то пошло не по плану. Скорее всего, они не рассчитывали застать хозяев дома.
Со слов Федьки-синяка известно, что старики днем ложатся спать. Преступники забрались во двор, пошумели, привлекая внимание хозяев, но те не услышали, потому что спали. Тогда преступники смело вошли в дом и начали шарить по углам. Тут хозяева и проснулись. Логично? Логично.
Но дальше происходит что-то из ряда вон выходящее. Абайкины настолько стары, что для их нейтрализации хватило бы пары ударов по голове. Вместо этого преступники начинают истязать стариков. Зачем? Какой в этом смысл? Пытали, чтобы узнать, где деньги? Возможно. Только денег у Абайкиных не было, по крайней мере, больших сумм. Это подтвердили и соседи, и племянник. Скотину Абайкины давно не держали, сил для ухода за ней не было, пенсию получали грошовую, жили в основном с огорода да птицей. Откуда деньгам взяться? Со слов того же племянника, из дома пропала кое-какая одежда, хлеб, который Ялгавка выпекала ежедневно и съесть который до обеда они не могли, пара банок тушенки, которую племянник привез им две недели назад.
Допустим, в случае с Нуятом и Ялгавкой преступники применили пытки, пытаясь выяснить, где те хранят деньги, но с пытками перестарались и старики скончались. Денег они не добыли, но зачем уходить из Торбеево в Ковылкино, когда в Торбеево функционирует узловая железнодорожная развязка?
Покупать билеты на поезда дальнего следования преступники все равно не будут, так как понимают, что администрация ИТК на железнодорожной станции будет искать их в первую очередь. Чтобы пробраться в товарный вагон, деньги не требуются, так зачем уходить? Почему не остаться в Торбеево и не попытаться уехать поездом? Провизией и водой они себя обеспечили, что еще нужно? Денег? Тогда почему преступники, словно нарочно, выбирали в жертвы людей, у которых изначально не могло быть серьезных накоплений? Взять того же деда Ковыля, который кормился тем, что зарабатывал на изготовлении туесков из бересты да свистулек из дерева. Много ли на них наживешься? То-то и оно, что нет.
В случае с Филимоновой еще можно было понять: женщина трудоспособного возраста, следовательно, должна была работать и иметь стабильный доход. Но дом ее никак образцом зажиточности не назовешь, мужской руки нет, отсюда и запустение. Неужели преступники не додумались взять в расчет такие очевидные факты? Паршину это казалось очень странным.
Дело Игоря Вдовина капитан изучить не успел, помешал вызов к новому месту преступления, но дело Григория Завьялова помнил наизусть. Судя по записям, Завьялова никак не назовешь простачком, да и жизненного опыта к пятому десятку тот должен был накопить изрядно. Тогда почему он не смог выбрать место, где можно с первого раза «срубить» хороший куш? В том же Торбеево таких домов довольно много.
Взять, к примеру, соседей Абайкиных – самогонщиков Жмакиных. В свои годы Завьялов должен знать, что в каждой деревне есть свои «Жмакины», которые приторговывают самогоном и держат дома наличные. Чего проще прикинуться страдающим от похмелья пьянчугой, выспросить у местных, где торгуют самогоном, а затем проникнуть в дом и получить то, что требуется? Да, риск есть, ведь впоследствии те, кто навел на логово самогонщиков, могут тебя опознать. Но если сравнивать с риском убийства, да еще таким жестоким способом, то выбор очевиден. Так почему же то, что очевидно следователю, непонятно бывалому Завьялову?
Еще один нюанс, который не давал покоя Паршину, это отсутствие улик. Ни отпечатков пальцев, ни волокон одежды преступников, ни четких следов обуви, ни клочка бумаги, оброненного в спешке. Кровавые преступления, которым он стал свидетелем, выходили за рамки всего, что он видел раньше. Как преступники могли ухитриться не оставить следов? Там в одной крови утонуть можно, а у них пока все отпечатки смазанные, да и те лишь от обуви! Что это? Дьявольское везение или трезвый расчет?
Было и еще кое-что, что смущало следователя. У него возникло стойкое ощущение, что все эти убийства совершены ради самого убийства, а не ради наживы, мести или в порыве гнева. Это ощущение рождалось на уровне интуиции, но, переходя от одного места преступления к другому, это ощущение только укреплялось.
«Не вяжется, – размышлял Паршин. – Никак, в моем представлении, фигура Завьялова с преступлением ради самого преступления не ассоциируется. Одно дело – в приступе ревности зарубить обидчика тем, что первым подвернулось под руку, и совсем другое – обрекать ради трех грошей людей на смерть. Ведь он два месяца после того, как родню зарубил, по лесам прятался и ни разу ни на кого не напал. Возможно, я ошибся и преступления совершили не сбежавшие зэки. Тогда кто? Кого искать? Посмотрим, что даст поездка в Виндрей».
Преодолеть путь длиной в двадцать пять километров следователя Паршина заставила смутная догадка, которая возникла после рассказа Федьки-синяка. Сам факт, что мужчина, которого тот утром встретил в Виндрее, в обед оказался рядом с местом преступления, не насторожил следователя. В конце концов, и сам Федька проделал тот же путь, причем в тот же день, и ничего в этом подозрительного капитан не увидел. Но его рассказ заставлял задуматься.
В среду рано утром Федька-синяк, изнывая от желания выпить, выскользнул из дома бывшей одноклассницы и пошел прогуляться по деревне. Он надеялся встретить таких же, как он, «страдальцев», у которых по утрам «горят трубы», и, разжалобив их историей о том, как Зинка ввела запрет на спиртное, выпросить хоть малый шкалик «усмирить нутро».
Когда-то, при основании горно-владельческого села, здесь насчитывалось 265 дворов и две с половиной тысячи челяди, большая часть которой трудилась на дегтярных заводах, которых в округе было аж целых девять штук, о чем Федьке-синяку поведал за ужином Зинкин брат. Теперь же, хоть Виндрей и имел статус рабочего поселка, населения тут было чуть больше пятисот человек, которых разбросало по десяти улицам, довольно протяженным и удаленным друг от друга.
Вот по ним и прогуливался Федька-синяк в поисках собутыльника. Одна из улочек привела его на берег речки. Там от нечего делать он разулся и пошел вдоль берега, загребая воду босыми ногами. Метров через двести он его и заметил. Мужчина стоял к дороге спиной и копошился в камышах. Федька-синяк подумал, что наткнулся на рыбака, и решил завести разговор. Самым дружелюбным тоном он поинтересовался, хороший ли клев, но незнакомец его появлению не обрадовался. Услышав голос, он резко выпрямился, но не оглянулся. Лишь пробурчал что-то нечленораздельное.
Федька-синяк прошел еще пару шагов, будто не замечая недовольства мужчины, продолжая болтать про нестабильность удачи во время рыбной ловли. И тут мужчина повернулся к нему лицом и, грубо выругавшись, потребовал, чтобы тот уходил.
Тогда-то Федька и увидел, что в камышах лежит что-то крупное. Подумав, что мужик браконьерничает, а в камышах у него сети с незаконным уловом, Федька-синяк счел за благо ретироваться. Он вернулся на Зинкин двор и забыл о встрече до тех пор, пока не увидел этого мужика в родном Торбеево.
Теперь Паршин ехал в Виндрей для того, чтобы проверить версию Федьки-синяка. Если незнакомец действительно занимался браконьерством, он отыщет следы его незаконной деятельности на берегу. Версия с браконьерством казалась подозрительной, так как в Торбеево места для рыбной ловли куда как заманчивее. Об этом Паршин знал от своих коллег – любителей рыбалки. Так зачем ехать в Виндрей, если у него под боком отличный клев? Если же на берег его привела не рыбалка, то какой крупный предмет он прятал в камышах и почему разозлился на Федьку-синяка? И еще одно: если он живет в Виндрее, что он забыл в чужом заброшенном дворе?
Прежде чем ехать в Виндрей, Паршин выяснил, кому принадлежит дом, возле которого отдыхал под вишней человек в прорезиненном плаще. Оказалось, дом этот пять лет как пустует. Хозяин умер, остальные домочадцы после его смерти перебрались в Саранск, поближе к цивилизации. Дом продавать не стали ввиду его малой стоимости, но наведывались в Торбеево не чаще одного раза в год: покосить траву на участке да расплатиться с соседями, которые в зимний период присматривали за хозяйством. Вот и получалось, что мужчина в плаще с капюшоном, да еще и в чужом дворе не просто отдохнуть в Торбеево пожаловал.
Добравшись до Виндрея, Паршин оставил спящего Федьку-синяка в машине и первым делом наведался в местный сельсовет. Показав вахтеру удостоверение, он получил разрешение воспользоваться телефоном и набрал номер начальника ИТК-7. Дежурный быстро отыскал Веденеева, но свежих новостей капитан от него не получил. Поиски пропавших заключенных до сих пор не дали результатов. Узнав у вахтера номер телефона сельсовета, Паршин продиктовал его Веденееву и сообщил, что в ближайшие несколько часов тот сможет найти его по этому номеру.
Пока Паршин говорил с начальником ИТК, в вестибюль вошел представительный мужчина средних лет и стал наблюдать за капитаном, недовольно хмуря брови. Как только Паршин положил трубку, мужчина сердито произнес: