Старик протянул правую руку.
— Я скажу вам, кто вы такой, — произнес он, — вы негодяй, мой милый: безрассудный, жестокосердный негодяй и бродяга. Я провел с вами час. О, поверьте, я чувствую себя опозоренным. А вы ели и пили за моим столом. Я уже устал от вашего пребывания. День наступает, и ночные птицы должны садиться на свой насест. Хотите идти впереди или сзади?
— Как вам угодно, — отвечал поэт, вставая. — Я верю в вашу суровую честность. — Он с задумчивым видом осушил свой кубок. — Я хочу добавить, что вы были очень умны, — сказал он, постукивая пальцами по лбу, — но годы, годы! Ум одеревенел и ревматизмы…
Старик пошел впереди него с гордым видом. Вильон следовал за ним, насвистывая, засунув руки за пояс.
— Да помилует вас Бог, — сказал сеньор у двери.
— Прощайте, папаша, — отвечал поэт, зевая, — большое спасибо за холодную баранину и вино!
Дверь заперлась за ним. Брезжил рассвет над белыми крышами домов. Морозным, неприветливым утром начинался день. Вильон постоял и смело вышел на середину улицы.
— Старый дурак! — подумал он. — Да и кубки-то его вряд ли особенно дорогие.
1877