— Вот черт! — произнес Малютин и выругался матом, что позволял себе крайне редко, в минуты чрезвычайной досады и озлобленности. Он вспомнил, что сам послал вчера капитана Федосеева прощупать портовых грузчиков — тех, кто непосредственно занимается выгрузкой и погрузкой товара.
— Что при нем нашли? — спросил он, обращаясь к полковнику и продолжая смотреть в окно.
— Ничего. Ни документов при нем не оказалось" ни табельного оружия.
— Ушел с оружием?
— Это сейчас выясняется. Но, скорее всего, имел при себе пистолет.
— Сволочи, — уже более спокойно произнес Малютин, вспомнив свою недавнюю мысль о похоронах, на которых в последнее время все чаще и чаще приходится бывать. И понял, что каждый раз, когда он обещает найти преступников и наказать виновных, его голос звучит все менее убедительно.
— Все как положено.
Два выстрела: один в грудь, другой в голову. Первый с расстояния в метров пять, второй — в упор, контрольный, — чисто машинально произнес Малютин. — Ты понимаешь, полковник, мы начинаем привыкать к подобным фразам Ты пойми, я сказал «как положено», а ведь такого не должно быть! Не должно!
— Не должно. Лев Петрович, — вяло согласился полковник.
— Должно быть по-другому.
— Преступник должен сидеть за решеткой.
— За решеткой? — немного ехидно улыбнулся Малютин. — Что ж, давай приложим все силы, чтобы они там оказались.
— Я бы их стрелял, как…
— Кого? — спросил Малютин.
— Всех тех сволочей, что к порту присосались намертво.
— У них на лбу не написано «вор и преступник», все они больше люди респектабельные — спонсоры, деньги на соборы жертвуют, колокола отливают.
— Отливают, — согласился полковник Барышев. — Это по 1 ому, наверное, что грехов за собой уж больно много чувствуют.
— Кому ты поручил вести это дело?
— Самым лучшим, как всегда.
— Пусть ищут, пусть найдут. Мне уже стыдно смотреть в глаза вдовам и детям погибших. Мне уже стыдно, что я жив, а они нет. Ведь мы с тобой, полковник, их туда посылаем.
— Работа у нас такая, что сделаешь! — произнес полковник. — Я бы на вашем месте Лев Петрович, охрану усилил.
— Меня и так три человека охраняют, куда уж больше! Единственное, что еще не ночуют у меня в квартире.
— Наверное, придется вам и к охране в собственной квартире привыкать.
— Что ж, придется, так придется.
И он подумал:
«Как странно получается! Только решил отправить жену и детей, как тут же заходит разговор о том, что охранники будут жить у меня в квартире. Освободятся комнаты для телохранителей после отъезда семьи, все складывается в цепочку, как в хреновом анекдоте».
— Кстати, Барышев, журналисты при этом были?
— Да кто ж их пустит! Я их даже на территорию порта не пустил.
— Хоть с этим повезло, — вздохнул Малютин. — Я соберу пресс-конференцию завтра, попрошу, чтобы не раздували пожар, не поднимали большого шума. Нам это сейчас не надо. Вот когда закончим, тогда…
— Правильно, — согласился полковник, — я тоже так думаю. Именно этого шума и скандала они от нас и добиваются. Им важно людей запугать. И, надо сказать, это пока у них получается неплохо.
— Но ты-то не боишься? — усмехнулся Малютин.
— Как сказать… — задумался Барышев. — Не боятся только сумасшедшие, а я практик. Я знаю, что в этом мире сколько стоит.
— И сколько, ты думаешь, твоя жизнь стоит?
— Моя немного, тысяч за десять меня пристрелят. А вот ваша жизнь подороже будет, потому как и власти у вас побольше, и информации тоже, — полковник кивнул на заваленный бумагами стол. — Они к вам давно и упорно подбираются.
— Подбираются? А толку?
— Вы, Лев Петрович, понимаете, почему вас до сих нор убить не попытались?
— Договориться хотят.
— Надеются договориться, — поправил Малютина полковник. — А вы им надежды не даете.
Малютин с подозрением посмотрел на Барышева, в честности которого не сомневался. Если уж такой человек заводит подобный разговор, значит, дела пошли совсем дрянь.
— Нет, мы пойдем до конца, убежденно сказал Малютин.
— Это я от вас и хотел услышать Ну что, я еду в управление, — проговорил полковник, как бы предлагая отправиться вместе.
Малютину захотелось хоть немного побыть одному, нервы расшатались.
— Кстати, губернатор уже знает?
— Естественно. Правда, я не знаю, кто ему доложил. Я лично не докладывал, но от него мне уже позвонили.
— И что, — усмехнулся Малютин, — требуют найти преступников и наказать?
— Да уж, не горячим чаем напоить, — нашел в себе силы пошутить Барышев. И от этой дурацкой шутки на душе стало совсем мерзко.
Малютин понял, что пришло время поделиться планами на будущее.
— Покушения я не боюсь. Кишка тонка у бандитов руку на представителя президента поднять. Но через влиятельных знакомых они вполне могут устроить мою отставку.
Барышев задумался, он, как человек «служивый», прекрасно понимал ненадежность и временность постов и должностей.
— Вот если бы ваша должность была выборной, — вздохнул он.
— Выборы не за горами, и я решил начать избирательную кампанию. Для начала — изготовить буклет, где бы ненавязчиво мог изложить свою программу. Питерских журналистов включать в работу не хочу: растрезвонят раньше времени. Главное, хорошею фотографа найти, нестандартного, чтобы с месяц около меня находился.
— Присмотрели такого?
— Нашел. Самое странное — случайно. Смотрел сегодня телевизор, в новостях передали, что одна из московских фотографов, Екатерина Ершова, признана человеком года в Восточной Европе. Пару ее работ показали, мне понравилось. Думал, трудно ее отыскать будет Хотел уже в Останкино звонить. Но помощник у меня толковый. Только фамилию спросил и мигом через Интернет отыскал агентство, в котором она работает у модельера Варлама Кириллова. Поверишь ли, через пять минут мы с ним уже через сеть связались, и он пообещал, что подпишет со мной контракт в ближайшее время, вот только Ершова освободится от дел.
Малютин показал Барышеву компьютерную распечатку.
— Успехов. Кажется, ты правильно решил. В другой раз основательно поговорим с тобой, я со своей стороны могу тебе помощь предложить.
Мужчины обменялись коротким рукопожатием, и Малютин остался один. Туман за окном стал еще более плотным, и ему казалось, что противоположный берег не только не виден, но и исчез вовсе, даже если разойдется туман, его не увидишь.
— Я убью тебя, лодочник, — пробормотал, глядя в густой туман, Малютин. — Непременно найду и убью.
Зазвонил телефон. Сперва хозяин кабине га даже бровью не повел, лишь на второй звонок он повернул голову.
Аппаратов на приставном столике хватало. Звонил крайний — тот, номер которого был известен очень немногим — семье и нескольким близким людям.
«Жена что ли? Спросит, когда вернусь, а что я ей скажу?»
Он снял трубку, медленно поднес ее к уху и устало произнес.
— Слушаю.
— И правильно делаешь, сказать-то тебе нечего, — донесся до нею незнакомый мужской голос.
— Кто это? — спросил Малютин.
— Не надо задавать вопросы, я не для этого звоню.
Лучше послушай Малютину хотелось положить трубку, но он подавил в себе это желание.
— Тебе уже доложили, что слишком любопытного капитана нашли с простреленной башкой?
— Кто это говорит?
— Значит, доложили, — голос из вкрадчивого превратился в уверенный. — Если ты не перестанешь совать свой нос вдела порта и лезть туда, куда тебя не просят, пеняй на себя, больше уговаривать не станем, просто отправим на тот свет, понял?
— Это все?
Говоривший в телефонной трубке продолжал:
— Людей, которые умеют хорошо стрелять, у нас хватает.
Так что подумай и скажи своим, чтобы не слишком усердствовали. Пусть продолжают проверять, но не надо копать слишком глубоко. Думаешь, менты взяток не берут? Если тебе интересно, я могу сказать, сколько стоит твой полковник Барышев, сколько стоил покойный капитан Федосеев.
— И сколько же?
— Девять граммов, — сухо рассмеялся говоривший. — Хотя нет, извини, Федосеев обошелся в восемнадцать граммов. Так ты понял? — невидимый абонент грязно выругался, и связь оборвалась.
Малютин еще минуту стоял, сжимая в руке трубку, из которой неслись длинные гудки. Он сжимал ее так крепко, что побелели пальцы. Затем, с трудом разжав ладонь, он положил трубку на рычаги аппарата и сразу, с этого же аппарата, позвонил домой. Но там никого не оказалось.
«Где же они? — зло подумал он о жене и детях. — Какого черта не сидят дома? Куда их в такую погоду понесло? А может, просто телефон отключили? Но ведь знают же, я могу позвонить. А может, им тоже позвонили, их тоже пугают? Ничего, время работает на меня. Если они начали пугать, значит, сами всерьез испугались».
Федор Павлович Петров был в ярости, когда узнал, что его люди застрелили капитана Федосеева. Он кипел, как паровозный котел, слюна брызгала изо рта, к нему было страшно приблизиться. Он размахивал кулаками, матерился. Его голос, хрипловатый и низкий, срывался на пронзительный визг. Двое мужчин стояли перед ним навытяжку.
— Я вас просил, уродов, мента убирать!?
— Но…
— Я вас просил? Я вам заказывал этого сыскаря?
Какого черта? Какого хрена? Вы совсем спятили? Не хватало еще, чтобы люди из управления наехали на нас и начали копаться в наших делах! Почему в порту? Вы что, в конце концов, не могли вывезти его за город, влить бутылку водки в горло и сбросить с моста? Или разбить его машину? Что, не могли, приспичило мента прикончить?
— Не получилось. Он выхватил пистолет, но мы оказались проворнее.
— Пистолет выхватил? Какого черта довели дурного мента до того, что он за оружие хвататься начал? Денег не могли дать? Он же раньше брал?
— Нет, этот не брал. Потому и пришлось дурака прикончить.
«Уроды! Настоящие уроды! С кем я работаю?!» — в сердцах подумал о своих подручных Петров.
— Проморгали мы его, Федор Павлович, проморгали!