— А дальше чего делать будем? — прервал раздумья Шурки Витол. — Нырять или как?
— На сегодня хватит... — Шурка посмотрел на ящики и распорядился протирать патроны.
— Видали, как Первуха делал?.. Вот и вы так.
Мы нужны здесь
Утром, закончив обход больных, Елена Александровна позвала. Таню к себе в кабинет и, прикрыв дверь, сказала, что третьего дня домой вернулся Виктор.
— Вернулся? Оттуда? Из партизанского отряда? — вскрикнула Таня.
Елена Александровна слабо махнула рукой и, помолчав, призналась.
Оказывается, ее сын ни в каком партизанском отряде не был. Просто после того, как истребительный батальон был разбит, Виктор почти три недели бродил по округе. Его дважды забирали патрули и полицаи, допрашивали, держали под арестом, пока наконец ему не удалось пробраться домой.
— Честное слово, Таня, я ничего не понимаю, — пожаловалась Елена Александровна. — Виктор был за линией фронта, мог остаться в армии или присоединиться к партизанам, а он ни с того ни с сего вернулся обратно в город.
Нет, он совсем поглупел, ее сын. Зачем только лезет на рожон! Десятиклассник, комсомолец, первый спортсмен в школе... Да в городе его каждая собака знает, сразу же схватят...
Таня невольно просияла.
«А ведь это он из-за меня вернулся, из-за меня...» Они же клятву дали друг другу, что никогда не расстанутся и вместе уйдут в армию или к партизанам. Значит, он не забыл клятвы!
— А про меня он что-нибудь спрашивал? — ревниво осведомилась Таня.
— Как же, как же! Первый разговор о тебе. Почему ты в больницу попала, как себя чувствуешь... Да он сегодня и сам к тебе зайдет. Жди его после обеда в саду.
— Мы теперь вместе из города будем выбираться, — помолчав, сказала Таня.
— Да, да, непременно, — кивнула Елена Александровна. — Только меня одно беспокоит: Виктор почему-то никуда не хочет уходить из города. Говорит, что будет здесь жить, работать...
— Работать? На них, на немцев?
— Представь себе. Он уже что-то узнает, заводит знакомства.
— Да нет... Не может быть... — опешила Таня. — Вы, наверное, чего-то не поняли.
— Если бы так, — вздохнула Елена Александровна. — Прошу тебя, Танюша, объясни ему, уговори. — И она сообщила, что примерно через неделю группа выздоравливающих красноармейцев будет тайно переправляться из больницы в партизанский отряд. Так что пусть Таня с Виктором готовятся и ждут сигнала.
*
Наспех пообедав, Таня направилась в дальний угол больничного сада, к шалашу, чтобы встретиться с Виктором.
Ветви деревьев прогнулись и надламывались от обилия плодов, перезревшие яблоки глухо стукались о землю, похрустывали под ногами.
Заметив девушку, Виктор поднялся с копны слежавшегося сена.
Таня бросилась ему навстречу.
— Наконец-то!.. — вырвалось у нее. — А я думала, что ты уже не вернешься... Забыл про меня...
— Как видишь, объявился...
Таня пристально оглядела своего друга. За месяц разлуки он заметно повзрослел, вытянулся, черты его лица обострились, кожа обветрилась, посмуглела.
И все же Виктор совсем не был похож на человека, который чуть ли не месяц скитался по округе, пробираясь в город. Сейчас, в белой сорочке, при галстуке, в лучшем своем выходном костюме и модных строченых туфлях, он выглядел неуместно щеголеватым, даже пижонистым.
— Ты что это? — насторожилась Таня. — Будто на танцы собрался.
Виктор усмехнулся.
— Можешь меня поздравить. Устроился в парикмахерскую при офицерском клубе. С завтрашнего дня приступаю к работе. А там, знаешь, и манеры нужны, и вид, и обхождение.
Внутри у Тани все напряглось.
— Будешь обрабатывать офицерские рожи? — зло спросила она. — Стричь, брить, одеколончиком брызгать...
— Буду... Надо это! Раз послали, значит, надо.
— Погоди, погоди, — опешила Таня. — Кто послал? А как же партизанский отряд? Ты же за мной вернулся? Когда мы в лес тронемся?
Витя вздохнул и, помолчав немного, тихо признался:
— Нет, Таня, не за тобой я пришел. И вообще в отряд мы пока не пойдем. Мы нужны здесь, в городе.
Оглянувшись по сторонам, он взял девушку за руку и усадил рядом.
— Слушай меня. Я ведь матери не мог обо всем рассказать. Не положено. А тебе могу. — И он сообщил, что в городе осталось много комсомольцев, молодежи. Из них должна быть создана боевая подпольная группа. Это дело поручено Игорю Терехову, второму секретарю горкома комсомола, который уже тайно проживает в городе. Таково решение подпольного, обкома партии и партизанского отряда... А он, Виктор, послан сюда из отряда на помощь Терехову.
— А как же мои ребята? — растерянно сказала Таня. — Их же спасать надо... От голода, от фашистов. Я обещала их в лес увести, к партизанам. Они даже оружие для них собирают.
— Знаю, — кивнул Виктор. — И это неплохо. Оружие всегда пригодится. А в партизанах им пока делать нечего. Да и не проберешься туда.
— Что ж мне теперь? Отказаться от ребят, бросить их на произвол судьбы?
Виктор покачал головой.
— Наоборот... Есть и для тебя самое неотложное задание. Ты же сама сказала: детей необходимо спасать... От голода, от фашистов...
— Но как? Каким образом? — вырвалось у Тани.
— Надо, конечно, подумать, пошевелить мозгами, — сказал Виктор. — Но главное сейчас — остаться в городе, быть поближе к ребятам, устроиться к немцам на работу, чтобы знать о каждом их шаге.
И тут Таня не утерпела и спросила Виктора, как же он сумеет работать парикмахером, если ничего не понимает в этом деле.
— Почему же не понимаю, — усмехнулся Виктор. — Натаскали меня в отряде. Две недели у мастера практиковался. И не только стрижке-брижке, еще кое-чему обучился.
В монастыре
Через неделю повязка с руки была снята, а еще через три дня Таня уговорила Елену Александровну выписать ее из больницы.
На прощание врач пожелала ей удачи, предупредила, чтобы она не перетруживала левую руку и, главное, вела бы себя в городе осторожно и осмотрительно.
— Я понимаю, с Виктором вы ни о чем не договорились, — вздохнула она. — Так попробуй хоть одна из города вырваться.
— А вы знаете, сколько в городе бездомных ребят? — спросила Таня. — Более пятидесяти человек. Живут в башнях, в подвалах, на чердаках...
— Откуда такие сведения?
— Разведка донесла... И все неухоженные, грязные, голодные... Разве вы после этого ушли бы куда-нибудь?
— Но чем ты можешь помочь им? — удивилась Елена Александровна. — Вашего детского дома в городе нет. Весь персонал выехал. Помещение занято немцами. Школа закрыта...
— Да, ничего пока нет, — вздохнула Таня, расставаясь с врачом.
В сумерки, сопровождаемая встретившим ее Шуркой Кропачевым, она направилась домой.
— На дорогу лучше не лезть, — предупредил Шурка. — Можно на патруль нарваться. Я теперь в монастырь своим маршрутом хожу.
Издали виднелась каменная монастырская стена. Широкая, хоть на тройке катайся, обомшелая от древности, с проросшими из трещин молодыми березками, с узкими окошечками-бойницами, с причудливыми башнями по углам, она уступами поднималась на пригорок и охватывала монастырь неправильным пятиугольником.
К монастырю подошли со стороны оврага, поднялись по крутому взгорку и через пролом в стене, около Шатровой башни, сказались внутри монастыря.
Вдоль стен теснились разномастные монастырские постройки, флигели, службы. Вот в этом двухэтажном мрачноватом здании с узкими окнами, примыкающем к Голубиной башне, помещался их детский дом. Над входом висела нарядная вывеска, на клумбе, сделанной в форме пятиконечной звезды, до поздней осени цвели белые астры, стояла скульптура Ильича, на высокой мачте развевался на ветру красный флаг.
Ничего этого сейчас не было. Клумба взрыта колесами грузовиков, мачта свалена, липы, затеняющие окна, срублены.
Но что это? Шурка попридержал Таню и вгляделся вперед. Во всех окнах горит свет, входные двери распахнуты, к зданию один за другим подъезжают рычащие грузовики, снуют немецкие солдаты в лягушиного цвета шинелях.
— Чего они забегали? — вслух подумал Шурка. — Неужели еще кто прибывает?..
По еле заметной тропинке, пробитой в зарослях бузины, он провел вожатую вдоль монастырской стены к кирпичному флигелю, в котором до эвакуации жили работники детдома.
Пройдя узким коридором, Таня открыла дверь в свою комнату и замерла: здесь вовсю хозяйничали Настя Веселкина и незнакомые ей девочки. Кто чистил картошку, кто подкладывал в печку дрова, кто чинил туфли. На веревке, протянутой через комнату, сохла девчачья одежда.
Увидев невысокую скуластую девушку, девочки растерянно приподнялись.
— Ой, наша Таня вернулась! — кинулась к ней Настя и объявила подругам: — Это Таня... Татьяна Ивановна! Я вам говорила про нее.
— Ну и правильно, что хозяйничаете, — поздоровавшись с девочками, сказала Таня. — Так и надо! Только почему дыму полно?
— Дрова сырые... Осина, — вытирая слезы, буркнула лохматая девчонка, шуровавшая в печке железным прутом.
— А к дровяному складу не подойдешь, — заметила ее соседка. — Часовой там...
Таня спросила, что у девочек сегодня на ужин.
— То же, что и вчера... Грибы да картошка — объеденье... Пионеров идеал, — усмехнулась чернявая повариха, заглядывая в чугунок на плите.
— Я же велела моими запасами пользоваться... Возьмите в шкафу. Крупа там, макароны.
— А мы уж того... — переглянувшись с девочками, сконфуженно призналась Настя. — Прикончили их...
Таня покачала головой. Вот уж не думала, что все ее запасы израсходуются так быстро. Верно говорят, что голод не тетка.
— Тогда обождите... Сейчас что-нибудь раздобуду. — Таня поспешно вышла из комнаты и направилась к детдомовской кастелянше Ефросинье Тихоновне Ткачевой, которая жила в соседнем флигеле. Перед войной пожилую кастеляншу, всю жизнь проработавшую в детских домах и приютах, разбил паралич. За больной одинокой женщиной, как могла, ухаживала ее подруга, уборщица тетя Лиза. Месяца через три Ефросинья Тихоновна несколько поправилась — восстановился голос, окрепла рука, и только правая нога волочилась, как плеть. Эвакуироваться с детдомом кастелянша все же не могла. Вместе с ней осталась и тетя Лиза.