— Фильмы вообще-то по книгам снимают, — не уступал я.
Одним словом, поругались. Хотя я мог просто сказать: «Да, извини, не подумал позвонить и предупредить, что задерживаюсь». Всего-то делов. Но я бросился защищать Даньку. Наверное потому, что мне тоже сейчас очень нужно было «отличать фантазии от реальной жизни» — так она сказала. А я никак не мог. Потому что попал в такую ситуацию, где всё вроде бы, можно было объяснить реальными фактами. Но было во всём этом что-то ещё, чего я никак не мог понять.
Лето всегда пролетает быстро — вы замечали? Наверное, потому что каникулы. Дни бежали как-то мимо меня. Ночи проходили в библиотеке. Маша появлялась не каждый раз, если часов до четырех утра её не было, я уходил спать в подсобку — уже знал, что ждать бесполезно. А если она приходила, мы сидели и просто болтали. Разговаривать с ней было странно и совсем не похоже на то, как я общался с Данькой или другими одноклассниками. У нас с ней, вроде бы, и общих тем для разговора было мало: никаких общих знакомых, никаких общих интересов. Постепенно я понял, что она не смотрела ни одного фильма из тех, которые нравились мне, а насчет её музыкальных вкусов я вообще ничего понять не мог. Она часто напевала какие-то совершенно дурацкие песенки и очень удивлялась, что я их не знаю. И не смотря на всё это, мы как-то общались. Больше всего ей нравилось читать мне свои любимые отрывки из книг. Она садилась в кресло, поджав под себя ноги, на пол рядом с собой клала стопку книг, из которых хотела мне что-то прочесть. А я заваливался на диван напротив. Ладно, признаюсь — я ждал этих наших дурацких встреч. Приходил утром с работы домой и начинал ждать, что на следующий вечер снова увижу её, и мы будем сидеть и болтать.
И вот вдруг оказалось, что мне осталось работать всего одну неделю, а потом начнётся школа. Последний год, экзамены и всё такое. Получается, я знаком с Машей уже почти два месяца, но так и не выяснил, как и зачем она залезает в библиотеку. Ну, предположим, зачем — это я могу понять: просто от скуки. Нашла в моём лице компанию и приходит. Но вот как? Как она это делает? За это время у меня было много версий, и поначалу я даже не ленился их проверять. Изучил все окна первого этажа — изнутри и снаружи. Все они надежно закрывались. Исследовал все окрестные деревья на предмет можно ли по их веткам забраться на второй этаж. Выяснил, что это невозможно, если вы не белка или не птица. Через подвал тоже никак. Несколько дней я караулил Машу в библиотеке до закрытия, ждал её и в читальном зале наверху и там, где мы с ней встречались, на первом этаже. Я думал, может, она приходит днём как читательница, а потом прячется где-нибудь в здании. Но это тоже не принесло никаких результатов (если не считать лекцию Алины Алексеевны о том, что раньше в библиотеке всё было иначе, не то что теперь бла-бла-бла). Когда мои версии все закончились, я насел с вопросами на саму Машу. Сначала пытался просто навести её на этот разговор хитростью, потом даже уже прямо спрашивал её. Но отвечала она всегда так, как в день нашего знакомства: «Я всегда здесь».
А в эту последнюю неделю я забросил все попытки выяснить кто она и откуда. Мы просто болтали, она читала мне что-нибудь вслух из своих любимых книг. Это были какие-то странные отрывки: без начала, без конца, без сюжета… Потом в какой-то момент Маша пропадала. Уходила поставить книгу на полку и не приходила обратно. Просто и буднично. Я убирал разбросанные книги, наши чашки с недопитым чаем и шел спать, ни о чем больше не думая.
Потом осталось работать три дня и я вдруг подумал, что мы с Машей можем больше не встретиться. Нет, я не влюбился, что за фигня? Просто это было бы как-то не по-человечески. Вот если бы я, предположим, поехал, в летний лагерь и познакомился там с классными ребятами. И предположим, они из другого города и я их вряд ли когда-нибудь ещё увижу. Но мы бы добавили друг друга в друзья в каких-нибудь соцсетях, обменялись бы телефонами-адресами. Потом бы изредка переписывались, заходили бы на странички друг к другу, фотки смотрели бы… Это было бы нормально, мне кажется. А с Машей мы ведь виделись почти каждый день в течение двух месяцев — это даже больше, чем смена в лагере. И что теперь? Просто «пока» и всё?
Так что я решил взяться за дело и получить какие-то её данные. Сначала я даже удивился, почему раньше этого не сделал? Но быстро понял: пока я был ночным сторожем, я должен был вообще-то её «задержать и обезвредить», нарыть на неё данные и сдать девчонку в полицию. А теперь я уже почти больше не сторож, а просто её знакомый, так что теперь это будет просто проявление вежливости. Я вооружился ноутбуком и телефоном, и когда Маша пришла, сразу сказал:
— Так, давай я тебя в друзья добавлю, а то сейчас школа начнётся, то-сё… Где ты есть? Вконтакте? На фейсбуке?
— Я здесь есть, — засмеялась она, — если ты хочешь со мной дружить, то мне это очень приятно. Хотя, — она сунула в рот конфету, — Тоже мне новость. Ты меня выбрал в первый же день.
— Я тебя не выбирал. Ты сама припёрлась, — сказал я. И как это часто бывало, когда я говорил с ней, прозвучало это грубее, чем мне бы хотелось. Поэтому я уточнил:
— Из кого я выбирал? Тут кроме тебя никого не было. В смысле, по ночам тут никого не бывает.
— Тут больше ста тысяч книг и журналов. Но ты решил общаться со мной, — Маша улыбалась, довольная, как будто её выбрали королевой красоты. — Я сначала подумала, что ты, как и все, решишь общаться не со мной, а с … Да ну её, не хочу говорить о ней!
Маша встала и отошла к стеллажам, начала по своей гадкой привычке снимать с полок книги, перелистывать и откладывать на пол или на диван.
— Мааш, я чего-то вообще тебя не понимаю. Я тут кроме тебя никого не видел!
— Ну просто признание в любви! — она засмеялась и даже немного покраснела. — Вокруг столько книг, а он кроме меня никого не видит!
Кажется, я теперь понимаю все эти анекдоты о женской логике!
— Ладно, Маш, не хочешь задружиться в сети, хорошо, пожалуйста. Тогда диктуй свой номер, — я вытащил телефон и забил в контакты: «Маша Библиотека», — Ну?
Но Маши в зале не было. Это было почему-то ясно, можно было не вставать и не смотреть за стеллажами.
Мы виделись ещё раз. Я всеми силами намекал, что обиделся из-за того, что она не хочет дать свои координаты. Даже прямо сказал, что приходить сюда, когда начнётся учебный год, не смогу. Но Маша пропускала все намеки мимо ушей. Блин, если она решила, что я собираюсь ей свидание назначать или типа того, то и фиг с ней. Я просто по-дружески хотел.
Даже не помню точно, о чём мы болтали в тот последний раз. Я решил так и не рассказывать ей о том, что все эти ночи приходил сюда потому, что это была моя работа. Если бы я сказал, что должен был охранять помещение от посторонних, а на неё не настучал, то она точно решила бы, что я влюбился. Вместо этого я рассказал ей историю с бабочкой — про Данькин доклад в школе и как я попал под машину. Она очень трогательно меня жалела, но и смеялась, а потом потребовала принести книгу.
— Какую на этот раз?
— Какую? Ты ещё спрашиваешь? Библиотечную. Она у тебя в подсобке!
Я вспомнил, что у меня в подсобке, правда, лежит библиотечная книга.
— Интересно, ты-то откуда это знаешь? Ты что, копалась в моих вещах? Ладно, я принесу, только не слиняй пока никуда!
— Нет, я хотела тебе одно место зачитать…
Я пошел за книгой. В голове начали снова крутиться версии про Машку. Может, она через подсобку как-то попадала в зал? Я включил свет, осмотрелся. Крошечное помещение, без окон — нет здесь никакой лазейки, разве что в шкафу задней стенки нет. И девчонка из какой-нибудь Нарнии сюда пролезает. Бред полный. На столе лежала книга. Ну да, мне пришлось взять её в первый день работы здесь. Надо не забыть сдать, чтобы потом проблем не было. Я вернулся с книгой в зал. Маша не обманула, не ушла.
Я завалися на диван. А она села, поджав ноги, в кресло напротив и стала читать.
«…Началось всё это, когда мне шел седьмой год, и началось с довольно банального случая. На персидской сирени у веранды флигеля я увидел первого своего махаона…»[1]
…
«…люди, дневное мышление которых особенно неуимчиво, иногда чуют и во сне, где-то за щекочущей путаницей и нелепицей видений, — стройную действительность прошедшей и предстоящей яви…»
Я подскочил так, будто на меня выплеснули ведро холодной воды. Кто-то стучал в стекло, а за окном было уже светло. Проспал! Впервые за эти два месяца я проспал.
Я метнулся к дверям, впустил уборщицу, добродушную Софью Семёновну.
— Ничего, ничего, прикорнул немножко. С кем не бывает? — приговаривала она, — Ты вообще, молодец, помощник наш. Ничего…
Уф. Пока она гремела своим ведром в холле, я вернулся в библиотечный зал и снова плюхнулся на диван. Надо же было так вырубиться! А Машенька… Я огляделся. Впервые, наверное, за всё время, она не оставила после себя ни разбросанных книг, ни леденцов. Только книга, которой она меня умудрилась усыпить, валялась, раскрытая возле дивана. Я поднял её и машинально прочёл:
«Ландриновые леденцы она носила просто в кармане, слипшимися кусками, к которым прилипали шерстинки, сор. И духи у неё были недорогие, сладкие…»
Точно, как Машенька. Только непонятно, что такое «ландриновые». Я перевернул несколько страниц.
«Она была удивительно весёлая, скорее смешливая, чем насмешливая…»
Зачем мы это читали? Из-за бабочек, точно. Я пробежал глазами по строчкам:
«…черный бант мелькал, как огромная траурница, — и Машенька вдруг остановилась…»
Что? Я посмотрел на обложку книги. Там значилось: «Владимир Набоков. Избранные произведения. Другие берега. Машенька» Машенька? Какая Машенька? Моя Машенька? Что за дела? Я вернулся к началу повести и начал читать. Страница за страницей герой рассказывал о себе, о своей жизни в Берлине. Ни о какой Машеньке речи не было, была только Людмила, Клара и несколько других тоскливых каких-то персонажей. Так что я пару раз даже ещё раз посмотрел на обложку и в оглавление. Я читал так, как будто гнался за кем-то, торопился, перескакивал строчки, но потом возвращался и перечитывал эти места, потому что боялся упустить что-то важное. Перелистывая страницу, я сразу пробегал её глазами в поисках большой буквы «М», она почти не встречалась, и каждый раз это не было словом «Машенька». «Машенька» появилась только на 51-ой странице. И то как-то не по-настоящему, а только в воспоминаниях.