— Здравствуйте, молодой человек! Чем это Вы так увлеклись?
Надо мной стояла Алина. Я даже не заметил, как она пришла. Это что, они уже открылись? Ну да, я ведь уже прочитал полкниги, времени много прошло…
— А? Ну да, то есть, здравствуйте Алина Александровна, то есть Алексеевна.
— Что это у Вас? — не унималась она.
— Это? Это «… тот женский образ, который спустя месяц он встретил наяву» — прочитал я вслух то место, на котором как раз остановился. Настолько странно всё было, что почему-то я побоялся произнести её имя, оно же название книги. Но Алина сразу поняла:
— Набоков? «Машенька»? Почему Вы эту книгу выбрали? По школьной программе теперь проходят?
— Нет, то есть да… — я совсем не хотел с ней разговаривать, мне нужно было скорее дочитать, понять, узнать всё о Машеньке. Но вдруг я подумал, что, может, Алина сумеет мне помочь, что если она сможет как-то объяснить, что со мной произошло. Но прямо спросить я, само собой, не мог. Как бы это прозвучало? «Я тут по ночам с одной девочкой встречался. Ничего такого, не подумайте: мы просто чай пили и книжки читали. Её кстати тоже Машенька зовут. Так вот, Вы не знаете, почему её Набоков в своей книге описал почти сто лет назад?» Тут-то она и сдала бы меня в полицию. Или в психушку. Поэтому я сказал:
— Это я читаю из-за бабочек. Мне папа рассказывал, что Набоков увлекался бабочками. А я ими тоже немного как бы увлекаюсь.
— Да, папа ваш правильно сказал. Кстати, Набоков увлекся энтомологией именно благодаря книгам, ещё в детстве. Он проводил лето в имении родителей, в Выре, и нашел на чердаке книги одной немецкой художницы 17 века. Она очень точно изображала цветы и насекомых. Набоков уже тогда, лет с семи, начал собирать коллекцию бабочек. Между прочим, за свою жизнь он открыл …не помню уже сейчас точно, но что-то около тридцати видов бабочек. И некоторые из них названы в честь героев его произведений.
— И в честь Машеньки есть бабочка? — спросил я.
— В честь Машеньки не знаю, но в честь Лолиты точно есть, — сказала Алина и спросила:
— И как Вам нравится Набоков? Современному вашему поколению?
— Про всё поколение я, конечно, не знаю, но мне… не всё понятно, — честно ответил я. — Почему повесть называется «Машенька», а её тут как бы и нет. Пока что нет, во всяком случае.
— Понимаете, Машенька — это образ, воспоминание об утраченном, она олицетворяет что-то прекрасное, ускользающее…
Насчет ускользающего она попала в точку.
— Вы так много знаете… — сказал я, надеясь, что Алина что-нибудь такое мне скажет, что объяснит всю историю с Машенькой.
— Да. Вот, кстати, немногие знают, что Набокову было свойственно особенное восприятие мира, он был синестетиком. У таких людей ощущения, полученные разными органами чувств, смешиваются, мир они видят не так, как мы. Например, дотрагивается синестетик до какого-то предмета, осязает его и вместе с этим чувствует его вкус. Набоков, например, воспринимал буквы как нечто обладающее цветом. Может, поэтому в его произведениях столько цвета, запахов… Синестетики, кстати, часто становились талантливыми писателями. Французский поэт Рембо, тоже связывал гласные звуки с определенными цветами…
— А Машенька? — перебил я, потому что мне совсем не улыбалось слушать сейчас о других каких-то писателях.
— А что «Машенька»? Это классика. Читайте, молодой человек. И не забудьте потом книгу сдать, вы её уже и так два месяца держите вместо положенных двух недель.
Почему она рассердилась? Не знаю, ну и ладно. Мне нужно было дочитать роман — всего-то 82 страницы.
Роман я дочитал, но книгу сдавать пока не стал. Позвонил маме, сказал, что задерживаюсь и пошел к Даньке. На самом деле, это был единственный человек, который был в курсе всей этой странной истории, так что обсудить всё как есть я мог только с ним. И я подробно-подробно всё-всё ещё раз ему рассказал, даже то, что узнал от Алины.
Данька выслушал всё внимательно и сказал:
— Всё ясно. Она тебе приснилась.
— Я же тебе рассказываю о ней уже два месяца. По твоему, она снится мне почти каждую ночь уже два месяца? И кто тогда книги по библиотеке раскидывает? Почему я по утрам две чашки мою?
— Это ты сам, может, во сне ходишь. И книги разбрасываешь. Как это называется, подожди… а! Сомнамбулизм! Ты — сомнамбула!
— Сам ты сомнамбула!
— Ладно, не обижайся. Кстати, я уже говорил, что она могла бы быть типа гостьей из прошлого.
— Но это выдуманное прошлое. Даже если предположить, (помнишь как в «Назад в будущее»?) что в какой-нибудь параллельной вселенной в России начала XX века изобрели машину времени, то никакая Машенька сюда прилететь бы не смогла. На самом деле Машеньки не существовало нигде, кроме как в фантазиях этого самого Набокова.
— В «Назад в будущее» не было России, там один и тот же город в Америке.
— Я имел в виду машину времени, как в этом фильме.
— А, тогда ладно. А то я уже подумал, что вышел «Назад в будущее 5». А что, круто было бы! Они такие прилетают в Россию…
— Данькааа! — пришлось пощёлкать пальцами у него перед носом. — Не отвлекайся!
— Ну, если вымышленные герои, по-твоему, не могут воспользоваться машиной времени так, чтобы совершить временной скачок и при этом воплотиться в реальности, тогда… Тогда я знаю, что это. Но эта версия мне не нравится. Она скучная.
— Ну и какая версия?
— Это косплей.
— Что это?
— Это когда человек наряжается под какого-то героя. Эта девочка — фанатка Набокова. Прочитала роман «Машенька» и оделась как главная героиня. Ты сам говоришь, что в книге многие детали описаны: и бант, и юбка, и леденцы. Не удивительно, что у девочки, которая ночи проводит в библиотеке, такое хобби — наряжаться литературными персонажами. Странно, что она не оделась Лолитой, было бы прикольнее.
— Ты читал «Лолиту»?
— Фильм смотрел.
И Данька начал пересказывать мне фильм. А я задумался. Нет, не было это маскарадом. Я вдруг представил себе Машеньку такой, как встречал её в библиотечном зале. Ткань юбки, запах духов, брови тёмные, леденцы эти липкие на ладошке… Я вспомнил, как и о чём мы говорили, как она читала мне вслух. И вдруг стало мне понятно, что это была та самая набоковская Машенька. Я не могу этого объяснить. Она была та самая, из книги, но такая живая, что её можно увидеть, потрогать. Она вроде бы и была на самом деле — но вот это как раз неправда, а правда только то, что она осталась в моих воспоминаниях.
Я думал о Машеньке весь день и весь вечер. Так что папа, наконец, спросил:
— О чём задумался? Всё в порядке у тебя?
— Мне сегодня в библиотеке рассказали, что Набоков — помнишь, писатель такой? — был этот…как его? — синестетик. Это значит, что у него смешивались разные ощущения.
— Ну, во-первых, я прекрасно помню кто такой Владимир Набоков. А во-вторых, кажется, я что-то читал об этом явлении. Но ты как всегда выхватываешь какую-то второстепенную информацию, Николаша. Стоило бы запомнить, что Набоков был не только знаменитым писателем, но и шахматистом, энтомологом, преподавателем, наконец.
— Я просто подумал: а эта синестезия, она не может быть заразной? Ну, как-то передаваться через его романы людям, читателям?
— ???
— Ну… предположим, человек читает роман, в котором описана, например, девушка. И она получилась у писателя такой настоящей, что вот кто-то читает о ней, и она — оп! — вот она! Как живая! И я подумал, может, эта синестезия передается как-то через текст, как болезнь. У читателя чувства смешиваются: он читает слова и при этом видит то, что написано так, как будто оно настоящее.
Папа засмеялся.
— Николаша, это вовсе не болезнь. Знаешь, я в библиотеках столько в своё время девушек встречал. Да что там девушек! Пиратов, разбойников, путешественников, инопланетян, гениальных изобретателей, ярких личностей… Они становились моими друзьями. Я советовался с ними, подражал им. Это настоящее волшебство.
— Па-ап, я уже не маленький! Что ты мне сказки рассказываешь?
— Но это действительно волшебство. Магия слова.
— Но эта девушка… она не настоящая! Я не могу ей позвонить, не могу кинуть ей смс-ку, добавить в друзья не могу!
— Но ведь ты можешь встретить, увидеть её, когда захочешь!
— Да? И как это сделать?
— Просто открой книгу.
Я не стал любителем чтения. Читаю я немного. Но если читаю, то жду от книги каждый раз очень многого. Как объяснить? Вот, например, если я читаю книгу о морском путешествии, то, хочу чувствовать качку, ощущать на коже солёные капли, слышать свист ветра. Если автор описывает осенний лес, то я жду, что под ногами у меня зашуршит листва, и сидя над книгой я буду вдыхать полной грудью прохладный пахнущий грибами воздух. Я хочу говорить с людьми, которых описывает автор. Я хочу помнить о них ещё долго после того, как будет прочитана последняя страница. Вот такие книги я теперь ищу.