появлении в городе, стали забредать и знакомые, которых я тут же подкармливала, сварив для начала какую-нибудь жиденькую кашку. Истощенные желудки не принимали грубой пищи. Те, кто жил рядом, приходили обедать каждый день, а кому добираться было далеко, уносили с собой запасец продуктов. Уже потом, позже дед Павел сам распределял в образовавшемся кругу провизию, присылаемую с оказией из Вологды. Как-то вот выжили почти все. Однажды дед Павел мне заметил: "Ты посмотри, как жадно и неаппетитно ест наша Тоня. Куда только подевались ее изысканные манеры". А я же подумала: "Видел бы ты себя со стороны в первые дни"…
Фронтовая и тыловая жизнь всегда полна каких-то странных, не всегда понятных, а подчас и неправдоподобных событий. Если не наблюдаешь их сам, то просто трудно бывает поверить рассказчику.
…В самом начале войны был издан приказ о награждении званием Героя Советского Союза военнослужащих пехоты, которым удавалось сбить немецкий самолет. Действительно, вой немецких истребителей наводил ужасную панику на необстрелянных или мало обстрелянных солдат. Видя это, немцы сбрасывали на наши позиции или марширующие части пустые, продырявленные бензиновые бочки, которые тоже устрашающе выли при падении.
Как-то прибегает одна из наших поварих и, запыхавшись от бега вопит: "Девочки, бежим! Там с последним транспортом раненого героя привезли". Герой - дело серьезное и редкое в то время. Как не посмотреть. Бежим. Прибегаем. Лежит в санроте молодой парень-хохол совсем не геройской внешности. Круглое лицо все в конопушках и курносый нос картошкой. Мы к нему: "Вы герой?" "Та не знаю, хличут минэ тут хероем, а чи херой я, чи нэт, то минэ не ведомо". Допрашиваем. Оказывается, что наш герой во время налета от страха и растерянности, не зная куда бежать, чтобы хоть как-то защититься, что-то делая, взвалил на себя пулемет Максим, влез с ним на какой-то каменный забор и начал палить в небо. И ведь попал же! После налета, когда его и пулемет стащили с забора, то он попытался влезть обратно налегке. Без помощи не удалось. Ранили же его уже несколько позднее…
…Один из наших самолетов подбили над линией фронта при возвращении. Горел двигатель, но, тем не менее, до аэродрома дотянули. Пламя перекинулось на фюзеляж, загнав бортмеханика и стрелка радиста в кабину пилота и отрезав весь экипаж от выхода. В боковых окнах пилотской кабины есть узенькие раздвижные форточки, чтобы можно было в случае чего высунуть руку и пальнуть из ракетницы или для какой-нибудь другой надобности. Приземлившись, ребята ужами проскользнули в эти форточки и только тем и спаслись. Иначе сгорели бы непременно. На следующий день пилота и штурмана этого экипажа я застала за странным занятием. Пилот стоит перед другим таким же самолетом и с задумчивым видом наблюдает, как штурман изнутри пилотской кабины пытается протиснуться в форточку. Плечи не пролезают никак…
…С нашего аэродрома в тыл немцам часто забрасывали разведчиков. Иногда отлет сопровождался забавным зрелищем. Самолет делал круг над аэродромом, а из него летели штанишки, бельишко пассажира. Он там переодевался. Видимо считалось, что в случае попадания самолета к немцам форма, одежда сброшенного парашютиста то ли не выдаст цели полета, то ли не расскажет о личности пассажира. Много, много их, разведчиков и диверсантов отправилось в неизвестное от нас.
И вот как-то встречаю в столовой полковника НКВД, лицо которого мне показалось странно знакомым, хотя среди такой публики у меня знакомых никогда не было, а террор против "врагов народа" наше семейство как-то обошел стороной. Разговорились. Оказывается, что он улетал от нас в тыл к немцам несколько месяцев назад. Правда, тогда он был в штатском. Сейчас же он просто сопровождает отправку других. По речи оказался довольно интеллигентным и занимательным собеседником, в совершенстве знающим немецкий язык, но почему-то он при его службе оказался слишком разговорчивым и рассказал мне непостижимую историю. Впрочем, он оговорился, что дело это прошлое, тайны уже не представляет, да и место действия и участвующих лиц он не раскрывает.
Выбросили его к партизанам, которые должны были обеспечить его появление в одном городке через приезд в поезде, следующего из Германии. Где-то далеко от целевого городка в поезд его и посадили. Приехал на место, зарегистрировался в комендатуре, как офицер из Берлина, командированный по каким-то пустяшным делам. Был канун Рождества и как-то сам собой решился вопрос с времяпрепровождением на следующий день. Тут же в комендатуре пригласили на офицерскую попойку по случаю праздника. Праздник развязанных языков. Чего уж больше желать разведчику.
Разумеется, наш герой на следующий день не столько пил, сколько слушал. Однако через некоторое время обратил внимание, что сидящий напротив него офицер уже в немалых летах, но в странно не соответствующих летам малых чинах молча в упор смотрит на него и глушит шнапс стакан за стаканом. Это удивило, но особенно не обеспокоило. Мало ли кто как ведет себя по пьянке. Но, немного погодя, этот офицерик поднимается, требует внимания и произносит: "В то время как наша армия стоит у ворот Москвы и на берегу Волги среди нас находится русский шпион". И указывает на нашего героя. Тот, конечно, полез в бутылку, выпячивая грудь, бренча богатыми регалиями и требуя сатисфакции. Офицерика куда-то оттащили и праздник продолжился с извинениями перед гостем из Берлина.
Наш-то, конечно, сообразил, что в гарнизоне-то, наверное, не все пьяны и если офицерик обратится, куда и к кому надо, то дело примет совсем не праздничный оборот. Пришлось быстренько выйти под благовидным предлогом и через подпольщиков пробираться к своим. Потом он долго размышлял, что же такое произошло. Пришел к выводу, что этот немчик, наверное, когда-то прошел через его руки по каким-то делам. Много их было за много лет и всех, конечно, не запомнишь, да и лицо немца, конечно, сильно изменилось со временем. Немец же ничего и никого не мог забыть. Допросы-то проводились с пристрастием…
Со временем на твоей гимнастерке стали побрякивать медальки, к которым ты относилась почему-то без должного почтения, скептически. Хотя и были получены они по большей части более чем справедливо. Бывало, награждали и просто как бы за выслугу или чтобы не выглядеть хуже других, придумывая в наградных листах заслуги. Ведь из штаба армии все время долбили: "Вы что там? Где представления? У вас там курорт что ли?" Медаль за отвагу ты именовала "серебряный рубль на тряпочке", а когда я подрос до детсадовского возраста, то отдала все свои регалии мне во владение, и я, нацепив их на рубашку, бегал по двору в отцовской пилотке и портупее, играя с мальчишками в войну. По-разному люди относятся к своим наградам. Для одних - это самоцель. Для других - предмет гордости. Для третьих не важны награды совсем, - сделал дело и ладно, чего тут превозносить и превозноситься. Ты всегда относилась к последним, что бы и как бы хорошо ни делала.
…Готовили самолет к вылету в мое дежурство. С него ночью должны были разбросать над фронтом пару тонн листовок для немецких солдат. Зима, холодина жуткая. Самолет только что вернулся из пробного после ремонта полета. Мигом загрузили. Механики осмотрели еще горячие двигатели, я проконтролировала дозаправку. Все обычно и нормально. Самолет выруливает на старт, и двигатели вдруг глохнут. Повторные попытки запустить их, тоже безрезультатны. Командование и персонал в панике - срыв боевого задания НКВД. Для многих это пахнет трибуналом, разжалованием, штрафбатом, а для главного виновника - расстрелом.
Оттащили самолет со взлетной полосы и стали копаться в моторах. Поломок не нашли. В чем дело непонятно. Стали сливать бензин. Не течет. Ткнули отверткой в горловину бака, а там лед - самолет заправили водой, которая на морозе мгновенно застыла. А заправляла-то я. Состояние мягко сказать обморочное. Нет, чувствую, как волосы на голове зашевелились. Развели костры под крыльями, притащили все, какие только были паяльные лампы и ребята принялись вытапливать воду из баков, трубопроводов, чтобы выпустить самолет хотя бы через сутки.
Началось внутреннее расследование в полку пока что без привлечения НКВД. Это были три дня полного кошмара и какого-то животного страха. Откуда могла взяться вода? Проверили заправщик. А что его проверять, если он пустой. Ну, лужица грязной воды на дне. Вскрыли горловины всех подземных цистерн. Везде бензин. Получается, что я в сговоре с водителем заправщика залила в баки где-то взятую воду. В эту чушь, конечно, никто не верит, но НКВД-то способно поверить во что угодно. Комполка спрашивает: "Леля, как, по-твоему, так вышло?" Откуда я могу знать, но мысль лихорадочно работает.
Вода, всегда содержащаяся в каких то количествах в любом бензине, постепенно образует слой внизу