1
— Вот он, — сказал Раулинс. — Наконец-то!
Объективы робота транслировали изображение человека в лабиринте. Мюллер стоял, скрестив руки на груди. Крупный, загорелый мужчина с выступающим подбородком и широким носом.
Раулинс включил звук и услышал, как Мюллер сказал:
— А, робот, привет! Чего тебе здесь надо от меня?
Робот не ответил. Стоя перед центральным пультом, Раулинс немного наклонился, чтобы лучше видеть. Уставшие глаза подергивались. Они потеряли уже около ста роботов. Но все же им повезло, если учесть, что возможности блуждания по лабиринту были чуть ли не бесконечными. Счастьем этим они были обязаны тому, что умело пользовались помощью, которую оказывал им установленный на корабле компьютер, и, используя целый набор совершенных сенсорных датчиков, избежали наиболее очевидных ловушек. И вот теперь добрались до цели. Раулинс падал от усталости. Он совсем не спал ночь. Хостин отправился спать. Немного позже и Бордман. Несколько членов экипажа несли службу в центре и на борту, но Раулинс был единственным штатским среди них.
Он прикидывал, могло ли обнаружение Мюллера произойти в его дежурство. Скорее всего нет. Бордман заявил бы, что новичок у руля в столь важную минуту все бы испортил. Они оставили его на дежурстве, и он продвинул робота на несколько метров дальше, и смотрел прямо на Мюллера.
Он присматривался к его лицу.
Но ничего не говорило о страданиях. Мюллер прожил столько лет в одиночестве, неужели это не наложило отпечатка? Однако он увидел спокойное, чуть ли не каменное лицо уравновешенного, сильного, немолодого мужчины. Мюллер поседел, одежда его была потрепана, было видно, что ее уже стирали.
— Что тебе здесь нужно? — спрашивал Мюллер у робота. — Кто тебя прислал? Почему ты не уходишь?
Раулинс не посмел ответить. Он не знал, какой гамбит был запланирован Бордманом на этот момент. И побежал к палатке Бордмана.
Бордман лежал под куполом жизнеобеспечивающей системы. В конце концов лет ему было за восемьдесят — хотя никто бы их ему не дал — а единственным способом борьбы со старостью является подключение на каждую ночь к регенерирующей системе.
Раулинс задержался, смущенный своим вторжением в тот момент, когда старик спал, оплетенный сетью устройств. К его лбу были прикреплены лентой два электрода, которые гарантировали правильную и здоровую работу зон мозга во время сна, очищая сознание от ядовитых субстанций после дневной усталости. Ультразвуковой фильтр очищал от примесей артерии. Концентрации гормонов регулировала причудливая паутина, размещенная на груди. Все это было подключено к корабельному мозгу и контролировалось им. В обрамлении сложной системы жизнеобеспечения Бордман производил впечатление восковой куклы.
Можно ли его сейчас разбудить без опасных последствий? — встревожился Раулинс.
Раулинс предпочитал не рисковать. И включил ближайший аппарат связи с Центром.
— Сон для Чарльза Бордмана, — распорядился он. — Пусть ему приснится, что мы отыскали Мюллера. И что он должен проснуться немедленно. Ну, Чарльз, Чарльз, вставай, ты нам нужен. Ясно?
— Принято к исполнению, — ответил мозг корабля.
Импульс пронесся к Центру, принял форму управляемой реакции и вернулся к палатке. Сообщение проникло в мозг Бордмана.
Бордман шевельнулся.
— Мюллер… — пробормотал он.
И открыл глаза. С минуту он ничего не видел. Но процесс пробуждения уже начался, а система жизнеобеспечения уже достаточно укрепила его организм.
— Нед? — сорвался с его губ хриплый вопрос. — Что ты здесь делаешь? Это мне снилось, что…
— Это не был сон, Чарльз. Я запрограммировал его для тебя. Мы добрались до зоны «А». Нашли Мюллера.
Бордман отключил систему жизнеобеспечения.
— Который час?
— Уже светает.
— Давно ты его нашел?
— Минут пятнадцать. Я отключил робота и сразу примчался к тебе. Но не хотел вырывать тебя из сна…
— Ладно.
Бордман уже вылез из кровати. Он слегка качнулся, вставая.
— Пойдем, — сказал Бордман. — Надо задействовать этого робота. Я хочу поглядеть на Мюллера немедленно.
Пользуясь пультиком у входа в палатку, Раулинс привел робота в действие. Они увидели на экране зону «А» лабиринта, выглядевшую более пустынной, чем окружающие ее зоны. А вот Мюллера видно не было.
— Включи звук, — посоветовал Бордман.
— Уже включен.
— Куда он делся?
— Наверное, вышел за пределы видимости, — сказал Раулинс.
Робот совершил полный оборот, демонстрируя изображения низких кубических домов, стрельчатых арок и многоэтажных стен вокруг. Они заметили пробегающего маленького зверька, похожего на кота, но от Мюллера не осталось и следа.
— Он стоял вон там, — оправдывался Раулинс.
— Отлично. Ведь не будет же он стоять на месте в ожидании, пока ты меня разбудишь. Пусть робот обследует район.
Раулинс подчинился. Опасаясь новых опасностей, он управлял роботом очень осторожно. Неожиданно из-за одного из домов без окон вышел Мюллер и остановился перед роботом.
— Снова? — спросил он. — Воскрес, да? Ты почему ничего не говоришь? Ты с какого корабля? Кто тебя прислал?
— Может быть, нам следует ответить? — спросил Раулинс.
Бордман приблизился прямо к экрану.
— Поразительно, — тихо произнес он. — Это выражение лица Мюллера.
— На меня он производит впечатление совершенно спокойного, — сказал Раулинс.
— Что ты знаешь? Я-то помню этого человека, Нед. Теперь его лицо точно только что из ада. Лицевые кости выступают несравнимо больше. Глаза жуткие. И видишь эти искривленные губы… левый уголок опущен. Может быть, он даже перенес некоторое потрясение. Но держится он неплохо.
Раулинс взволнованно отыскивал следы переживаний на лице Мюллера. Раньше он не мог их заметить и почему-то не мог обнаружить и теперь.
— Нелегко будет выманить его оттуда, — заметил Бордман. — Он не хочет выбираться. Но он нам необходим.
Мюллер, присматриваясь к движениям робота, произнес:
— У тебя тридцать секунд на объяснение, с какой целью ты меня преследуешь. А потом для тебя же лучше будет, если ты вернешься туда, откуда пришел.
— Ты не поговоришь с ним? — спросил Раулинс. — Он уничтожит робота!
— Пусть крошит. — Бордман пожал плечами. — Первый, кто заговорит с ним, должен быть человеком во плоти и крови и стоять с ним лицом к лицу. Только так можно убедить его. Надо завоевать его симпатию, Нед.
— Десять секунд, — произнес Мюллер.
Он извлек из кармана черный металлический шар размером не больше яблока, снабженный небольшим прямоугольным окошком. Мюллер мгновенным движением поднял руку со своим таинственным шаром, направляя окошко прямо в лицо робота.
Экран заволокла тьма.
— Почему-то мне кажется, что мы потеряли еще одного робота.
Бордман поддакнул:
— Именно. Последнего робота, которого нам предстояло потерять. Теперь начинаются потери в людях.
2
Пришло время рисковать людьми. Это было неизбежно, и Бордман не особенно переживал из-за этого. Ведь они в должной мере использовали сперва роботов-разведчиков и спасли этими действиями, по всей вероятности, несколько десятков людей. Но теперь людям наверняка придется гибнуть. Вот уже не один десяток лет он требовал от своих подчиненных готовности именно к такому риску, и смерть не миновала многих. Но и сам он готов был пожертвовать жизнью в соответствующий момент и для соответствующей цели.
Лабиринт был точно обозначен на картах. Бордман, высылая туда роботов, мог рассчитывать до девяносто девяти процентов вероятность того, что они доберутся до зоны «А» в сохранности. И все же, может ли человек пройти по этой трассе с тем же шансом на успех? Лишь это оставалось под вопросом. Даже если компьютер будет давать человеку указания на каждом шагу пути.
И желающие нашлись.
Они знали, что им грозит смерть. Никто не пытался обмануть их, уверяя, что дело обстоит не так. Бордман им сообщил, что для блага человечества надо добиться того, чтобы Мюллер покинул лабиринт по собственному желанию, и наибольший шанс на то, чтобы достичь этого — это лично переговорить с ним, причем это должны сделать лишь определенные люди: Чарльз Бордман и Нед Раулинс, и, значит, они являются личностями незаменимыми. Пусть другие расчистят дорогу Бордману и Раулинсу. Неудача означает новую информацию, а вот удачное достижение центра лабиринта на этом этапе не принесет никакой информации.
Кинули жребий, кому идти первым.
Он выпал на одного из лейтенантов по фамилии Барке, который выглядел достаточно молодо и, скорее всего, был молодым. Невысокий, плотный, темноволосый смельчак вел себя так, словно его можно было заменить не только любым из людей, но даже типовым роботом.
— Когда я отыщу Мюллера, — заявил он, — я скажу ему, что я археолог. И спрошу, не имеет ли он ничего против того, чтобы туда пришли несколько моих коллег.
— Хорошо, — сказал Бордман, — но только помни, что чем меньше ты будешь говорить с ним по специальности, тем меньше это может вызвать подозрений.
Барке не должен был дожить до беседы с Мюллером. Но на прощанье он помахал рукой и исчез в лабиринте. Аппаратура в ранце соединила его с мозгом корабля.
Уверенно и спокойно он преодолел страшные ловушки в зоне «Z». Он не нес с собой аппаратуры, которая помогла роботам обнаружить всякие скрытые ловушки. Однако он обладал кое-чем иным, чего недоставало роботам, а именно — полным знанием о ловушках, собранным ценой гибели множества механизмов. Бордман на экране уже видел пилоны, проходы и переходы, мосты, груды костей и обломки роботов.
На путь от зоны «X» до зоны «G» потребовалось около сорока минут. Преодолев эту трассу, Барке не проявил никакой радости. Зона «G» грозила опасностями. Он отсчитывал шаги, сворачивал и напрягался. Держался браво. Но что поделаешь, если компьютер не смог предостеречь его о небольшом, невероятно зубастом звере, который притаился на золотистых поручнях на расстоянии сорока метров от ворот зоны «G».
Опасность случайная, непредвиденная. А Барке располагал знаниями о происходящем лишь на основе тех попыток, которые проводились на этом участке.
Хищник этот был не больше крупного кота. Обзорное устройство за спиной Барке заметило, как он прыгнул, но было слишком поздно. Прежде чем Барке успел наполовину обернуться, бестия уже оказалась у него на плечах и подбиралась к горлу.
Пасть распахнулась широко. Ряды острых как иглы зубов выглядели поразительно. Зверь сомкнул пасть.
Барке покачнулся и упал вместе с нападавшим. Хлынула кровь. Человек и зверь дважды перевернулись на тротуаре, коснулись какого-то скрытого источника энергии и исчезли в клубах дыма.
Вскоре после этого Бордман заметил:
— Значит, есть кое-что новое, о чем следует помнить. Ни один из этих зверей не бросился на робота. Людям придется брать с собой детекторы живой массы и идти группами.
Так и сделали. Дорогой ценой они заплатили за этот приобретенный опыт, но теперь они знали, что в лабиринте им противостоит не только изощренность древних инженеров. Двое людей, Маршалл и Патронелли, вошли теперь в лабиринт, снабженные детекторами живой массы. Благодаря этому они без труда уничтожили четырех животных.
В глубине зоны «G» они подошли к месту, где был установлен дезориентирующий экран, который действовал так, что все устройства для сбора информации оказались бесполезными.
На каких принципах он действует? Земные дезориентаторы влияют непосредственно на сознание. Но этот экран не такой: невозможно атаковать нервную систему робота какой бы смысл ни вкладывали в это понятие. Его зрительная аппаратура воспринимает лишь то, что его окружает. Однако то, что роботы наблюдали там, никак не соответствовало истинному геометрическому строению того места. Другие роботы, размещенные вне зоны действия экрана, передавали изображение совершенно иное и, без сомнения, более достоверное. Из этого вытекало, что экран работал на каком-то оптическом принципе, ограничиваясь изображением близлежащего участка, изменял его, вводя хаос в нормальную конфигурацию. Любой орган зрения должен видеть полностью убедительную картину, хотя и не соответствующую действительности, и не имеет значения, человеческий ли мозг воспринимает ее или же машина, лишенная разума. Ни одним из способов нельзя было узнать, какие формы примет лабиринт для Маршала и Патронелли, когда они подвергнутся действию экрана. Самое большее, они могли рассказать о том, что видят.
Они слушались указаний компьютера.
— Боюсь, что в любую минуту одно из этих лезвий упадет и разрубит меня пополам, — сказал Патронелли.
Но никаких лезвий там не было. После прохождения тротуара они послушно свернули под молот. Но молота тоже не было. С неудовольствием они воздержались от того, чтобы не взобраться на лестницу, выложенную мягкими подушками и ведущую к глазнице экрана. Лестницы тоже не было.
— Самое правильное, — заметил Бордман, — если бы они шли с закрытыми глазами.
— Они говорят, что это было бы для них слишком страшно.
— А что лучше: не иметь никакой информации или иметь информацию ложную? — спросил Бордман. — Ведь советы компьютера они могут слушать и не открывая глаз.
Патронелли вскрикнул. На одной половине экрана Бордман увидел действительную картину, прямой кусок дороги, на другой же — иллюзию: неожиданно полыхнувшие из-под ног Маршалла и Патронелли языки пламени.
— Спокойно! — рявкнул Хостин. — Огня там нет!
Патронелли, изогнувшийся к прыжку, услышав это, со страшным усилием опустил ногу на тротуар. Маршалл не отличался такой быстрой реакцией. Прежде, чем он услышал крик Хостина, он повернулся, чтобы миновать огонь, в растерянности несколько отступил влево и остановился лишь после этого. Он стоял, сдвинувшись на несколько сантиметров за пределы безопасной трассы. И неожиданно из одной из плит вылетел моток провода, который оплелся вокруг его ног, впился в кожу, мышцы, кости и отрезал ступни. Падающего Маршалла пронзил и прибил к стене золотистый прут.
Патронелли, не оглядываясь, счастливо преодолел столб огня, сделал еще несколько шагов и остановился в безопасности, за пределами действия экрана.
— Дейв? — спросил он. — Дейв, с тобой ничего не случилось?
— Он сбился с курса, — сказал Бордман. — Это был быстрый конец.
— А мне что делать?
— Отдохни. Успокойся и не пытайся идти дальше. Я высылаю к тебе Честерфильда и Уолкера. Жди их там.
Патронелли весь содрогался. Бордман посоветовал мозгу корабля сделать ему успокаивающий укол.
Уолкеру и Честерфильду потребовался час, чтобы добраться до того места. Зону действия экрана они проходили с закрытыми глазами и потому не очень спешили. Патронелли за это время успокоился… Все трое двинулись вглубь лабиринта.
3
Неду Раулинсу казалось, что самые длинные дни в своей жизни он пережил четыре года назад, летя на Ригель. Однако сейчас он убедился, что дни на Лемносе тянутся для него значительно дольше. Все-таки ужасно стоять перед экраном и смотреть, как гибнут отважные мужчины.
И все же они выиграли битву за лабиринт. К этому времени в него вошли четырнадцать человек. Четверых из них настигла смерть. Уолкер и Патронелли разбили лагерь в зоне «F», трое преодолели дезориентирующий экран в зоне «G». Поскольку фактически зоны «Е» и «F» были уже покорены, то добраться туда, где их ждал равнодушный и неприступный Мюллер, не представлялось сложным.
Раулинс думал, что он уже изучил лабиринт в совершенстве. Правда, не лично. Он и Бордман должны были стать наследниками тяжело приобретенного опыта, когда придет их срок.
Минута эта приближалась.
Однажды Раулинс стоял вместе с Бордманом у песчаного вала. За две недели их пребывания на Лемносе погода изменилась. Стояла туманная неприятная пора года. Раулинс уже почти не мог дождаться пробы своих сил среди опасностей лабиринта. Он ощущал пустоту, напрасность стремлений, которые выросли из нетерпеливости и стыда.
Тем временем на экранах они наблюдали прогулки Мюллера по зоне «А». Кружащие там роботы держали его под постоянным контролем, отмечая его передвижения. С тех пор, как Мюллер встретил первого робота, он не покидал зоны «Л». Однако, каждый день он менял свое местонахождение, переселяясь из дома в дом, так, словно не хотел спать в одном месте два раза. Бордман позаботился о том, чтобы ни один робот не попадался ему на глаза. У Раулинса часто создавалось впечатление, что старый хитрец руководит охотой на какого-то необычного, очень осторожного зверя.
— Мы отправимся туда сегодня после полудня, Нед. Переночуем в главном лагере. Утром отправимся к Уолкеру и Патронелли в зону «Е». А потом уже ты дойдешь до самого центра и отыщешь Мюллера.
— А ты зачем идешь, Чарльз?
— Чтобы помогать тебе.
— Но ведь ты и так сможешь находиться в контакте со мной, — заметил Нед. Тебе нет необходимости рисковать.
Бордман задумчиво потер подбородок.
— Дело тут состоит к сведению риска до минимума, — пояснил он.
— Как это?
— В случае каких-либо трудностей мне пришлось бы спешить с помощью. Я предпочитаю на всякий случай ждать в зоне «F», чем добираться до тебя снаружи.
— А какого рода трудности могут возникнуть передо мной?
— Мюллеровское упрямство. Очень трудно найти доводы, убедившие бы его сотрудничать с нами, и он не из тех людей, с кем легко договориться. Я помню его с тех времен, когда он вернулся с Беты Гидры IV. Покою от него нам не было. Собственно, он и до этого никогда не был уравновешенным. Он имел право быть разобиженным на весь мир. Но хлопот с ним… Он — как птица приносящая несчастье. Тебе еще придется намучиться с ним.
— В таком случае, может ты пойдешь со мной?
— Исключено, — возразил Бордман. — Если он только узнает, что я нахожусь на этой планете, мы от него ничего не добьемся. Ведь это я отправил его к гидрянам. В результате я виноват, что он ушел из мира и спрятался в одиночестве. Если бы я ему показался, он, скорее всего, убил бы меня.
Раулинс содрогнулся от этой мысли.
— Нет. Не мог он настолько сделаться дикарем.
— Ты его не знаешь. Не знаешь, каким он был. Насколько он переменился.
— Если он такой холодный и равнодушный, как же можно вызвать в нем симпатию к кому-либо?
— К нему отправишься ты. Искренний, заслуживающий симпатии. Тебе не придется притворяться. Ты скажешь ему, что прибыл сюда с археологической экспедицией. Не проговорись, что мы с самого начала знали о нем. Скажи, что мы знаем это с той минуты, как на него наткнулся робот… и ты узнал его, поскольку помнишь его с тех времен, когда он дружил с твоим отцом.
— Мне упомянуть об отце?
— Конечно же! Представься ему. Это единственный способ. Скажи, что твой отец погиб, а это твоя первая космическая экспедиция. Пробуди в нем сочувствие.
— Не сердись на меня, Чарльз, но я должен признаться тебе, что все это мне совершенно не нравится. Вся эта ложь.
— Ложь? — глаза Бордмана загорелись. — Разве ты не сын своего отца, и это не первая твоя миссия?
— Но ведь я же не археолог.
— Ты бы предпочел сказать ему, что мы прибыли сюда в поисках Мюллера? Подумай о нашей цели, Нед!
— Ладно. Цель оправдывает средства. Мы прилетели сюда, чтобы уговорить Мюллера сотрудничать с нами, так как кажется, что лишь он может избавить нас от опасности, — произнес Раулинс безразлично. — Так что мы вправе прибегнуть к любым способам.
— Вот именно. И не смейся, как идиот.
— Прости, Чарльз. Но мне неприятно, что придется врать Мюллеру.
— Он нам нужен.
— Я понимаю, Чарльз.
— Ты нам тоже нужен. Сам я, увы, не могу сделать это. В его глазах я — чудовище. А к тебе он может отнестись с симпатией. Ты — сын его друга.
— Врать ему, чтобы он дал согласие.
— Перестань, Нед.
— Продолжай, что мне дальше делать?
— Постарайся с ним подружиться. Не торопись. Пусть ему захочется, чтобы ты навещал его.
— А что если мне станет дурно от его присутствия?
— Попытайся скрыть это от него. Это наиболее трудная часть твоего задания.
— Самая трудная часть — это ложь.
— Это ты так считаешь. Приложи все усилия, разговори его. Дай ему понять, что ты тратишь время, которое должен был бы посвятить научной работе, и то эти болваны, эти сукины сыны, руководители экспедиции, не хотят, чтобы ты имел с ним что-либо общее, но ты его любишь, ему сочувствуешь, и для них же будет лучше не вмешиваться.
— Мне упомянуть о другой Галактике? — спросил Раулинс.
— Вскользь. Время от времени упоминай, чтобы дать ему пищу для размышлений. Но не слишком часто. И не намекай, что он нам нужен, понял? Если он сообразит, что мы хотим его выманить, нам конец.
— Но каким образом я должен уговорить его покинуть лабиринт без объяснений того, зачем мы хотим, чтобы он вышел?
— Об этом я еще не думал, — произнес Бордман. — Я дам тебе указания позже.
— Я понимаю, что ты подразумеваешь. Ты собираешься заставить меня произнести ложь, так что просто боишься сказать об этом сейчас, потому что тогда я просто откажусь от этой затеи.
— Нед…
— Извини. Но зачем нам выманивать его оттуда уловками? Мы можем сказать ему, что человечество нуждается в нем.
— Ты считаешь, что это этично?
— Это как-то чище. Возьмем его силой, в конце концов.
— Недостаточно, — заявил Бордман. — Это слишком рискованно. Он может попытаться покончить с собой.
— Надо произвести парализующий выстрел, — предложил Раулинс, — а потом спящего вынести из лабиринта.
Бордман покачал головой.
— На то, чтобы познакомиться с лабиринтом, он имел девять лет. Мы не знаем, каким штучкам он здесь научился. Пока он там, я не отважусь ни на одно действие, направленное против него. Это слишком ценный человек. Может быть, он запрограммировал какое-нибудь устройство, и весь город взлетит на воздух, если кто-то вздумает прицелиться в него. Он должен выйти добровольно.
— Я тебе кажусь чертовски незрелым, Чарльз?
— Тебе можно совершать ошибки, — ответил Бордман.
— Ты веришь, что существует некое космическое зло во всех проявлениях вселенной?
— Я бы сформулировал это не так. Вселенной не управляют ни силы зла, ни силы добра. Вселенная — это огромная машина. Когда мы выслали Мюллера к гидрянам, мы были вынуждены послать его. А они сделали так, что Мюллер вернулся не таким, каким был. Он был затянут в машину Вселенной и перемолот. Теперь происходит другое соприкосновение частей Вселенной, и мы вынуждены пропустить Мюллера через мясорубку еще раз. Если мы не перехитрим Мюллера, может случиться, что мы приведем в действие какие-то новые узлы машины, которые уничтожат все человечество… Я хочу, чтобы ты сделал кое-что неприемлемое ради более высокой цели. Ты не хочешь делать этого, но твои моральные принципы не обязательно являются наиболее важным фактором. Во время войны солдат убивает, поскольку окружающий мир ставит его в такую ситуацию. Это может оказаться несправедливая война, или может случиться, что он поймает на мушку собственного брата, но, тем не менее, война — это реальное событие, и он вынужден в нем играть свою роль.
— Но где же тогда место для свободы воли в твоей механизированной Вселенной, Чарльз?
— Для нее нет места.
— Значит, у нас нет выбора?
— Мы достаточно свободны, чтобы повертеться на крючке.
— И ты всегда так воспринимал это?
— Почти всю жизнь.
— Даже когда был в моем возрасте?
— Еще раньше.
Раулинс отвел глаза.
— Наверное, ты полностью неправ, — сказал он, — но я не стану тратить сил, чтобы объяснить тебе это. У меня не хватит слов. Впрочем, ты и не стал бы меня слушать.
— Боюсь, что я выслушаю тебя, Нед.
Раулинс попытался улыбнуться.
— Но как же я смогу жить в гармонии с самим собой, если заставлю Мюллера покинуть свою скорлупку?
— Сам увидишь, как. Ты обнаружишь, что поступил верно. В эту минуту тебе кажется, что душа твоя будет загублена навсегда, но ты не прав.
— Посмотрим, — тихо сказал Раулинс.
Бордман сейчас, — подумал он, — вроде бы даже более скользкий, чем обычно, поскольку ударился в свой наставнический тон. Умереть в лабиринте — единственный способ избежать растворения среди этих неясностей.
Раулинс еще раз посмотрел на экран.
— Ну что ж, пора идти, — произнес он. — А то мне от этого ожидания скоро будет тошно.