. Когда же вопрошали мы, поэт отвечал: «Постоянного интереса со стороны Бродского к Губанову не было. Он знал его плохо, скорее интересовался его судьбой. Когда мы встретились с Бродским в Париже, это произошло только-только после гибели Губанова. Месяц-полтора. Бродский, скорее, помнил о небольших встречах с Лёней. Он в меру, но остро воспринял трагическую кончину. Но поэзия Губанова, мне кажется, Бродского не интересовала»[429].
Наверное, надо дождаться, когда архив Бродского будет максимально доступен (!) и там поискать следы общения. Пока же картина выглядит ровно так, как мы описали.
Корреспонденции в Сибирь
Будучи в Москве, Губанов хорошенько кутил, а в конце июля – в начале августа в компании Делоне отдыхал в Сухуме.
Юрию Сорокину[430] удалось их там встретить:
«Я случайно столкнулся с ними в саду, они ели чебуреки и пили вино. Было видно, как они изголодались. Губанов был совершенно другой, чем в Москве: мягкий, контактный, общительный. До их автобуса в село, в котором они жили, оставалось два часа, и всё это время Леня читал свои стихи. Это были великолепные стихи. Я слушал их, и становилось тяжело на душе. Ведь этим стихам до типографии было, как до неба, далеко»[431].
Если верить Вишневской, на осень намечался съезд всех левых литературных сил – смогистов (тех, кто остался в Москве), изумистов (почему-то во множественном числе), фрамистов и каких-то мифических кинетистов, звукаистов, ретроспективистов и т. д. – под присмотром Кирсанова, Кручёных и Вознесенского. Но всё это вызывает большие вопросы. Скорее всего это опять её попытка развеселить Батшева.
Про изумизм мы ещё поговорим.
Пока же – про фрамистов. Батшев писал про них[432]:
«“Фрам” – так называлась их литгруппа, возникшая на развалинах разгромленного властями СМОГа. “Вперёд!” – означало это звонкое слово, и они с Андреем <Монастырским> искренне надеялись, что, подобно нансеновскому кораблю, они пройдут к полюсу поэзии. <…> Смогисты считали их мальчишками, пацанами, что обижало. И когда СМОГ исчез с горизонта, они обрадованно закричали о себе. Принципиально не у Маяковского, а у Гоголя. Потом двое штатских спокойно и равнодушно предложили им не читать здесь стихов, и [Федотов] понял: будут неприятности».
Однако точно известно только то, что осенью Губанова вновь ждал «гостеприимный жёлтый дом».
11 октября корреспонденция от Веры Лашковой: «[Губанов] шлёт тебе земной поклон, а живётся ему фигово, швыряет его болезного, да ещё как»[433].
От неё же – 20 декабря: «Лёнька из Кащенко вышел здоровым и сытым, а теперь опять всё пошло прахом, такая бестолковая жизнь. Он думает устраиваться на работу и ещё что-то думает»[434].
Выйдя из дурдома, он тут же высылает в Большой Улуй подробное письмо[435]:
«Третий Рим (Проклятый год 966. dекабрь). (Садово-Каретная). P.s. даже число не хочу ставить назло врагам и истории.
Милый, милый Батик, “батюшка ты наш”, Буонаротти, прости, прости за всё, что так долго молчал. (Как траур на барыне.) Совсем не мог писать. Причина почти – техническая. Сегодня сняли наконец этот засов, и я часто-часто буду приходить к тебе этими листьями! Лапа! Я тебя очень люблю, и всегда любил, даже когда ты болтал лишнее своими алыми щёчками. Но этот dень, мой светлый ноготь!
Я не хочу тебе описывать эту паскудную графиню (М.), она всегда хромала и держала диких и грубых любовников. Да, ты, наверное, знаешь всё по письмам смогистов (детей наших).
То, что ты когда-то хотел, – добился! (А именно!)
Знает теперь тебя в Москве каждая подворотня, не говоря уже о Маяковском. Лежит она теперь, тихая да белая, как Настасья Филипповна, зарезанная Рогожиным. Ездят по ней трамвайчики, бегают мальчики, нервничают девочки.
Живу я – как ёлка, каждый божий день – наряжают, или наоборот снимают «игрушки» (т. е. увлеченья, надежды, радости).
Было всё – и хорошее, и плохое.
Недавно отдыхал в «жёлтом доме». Было тихо и грустно, но в общем блядновито! (А может, бледновидо.)
Лето я провёл в запоях, кутежах, с родинкой (бородавкой?).
Сухуми на месяц.
Сентябрь – читал, писал! Подробно не хочу, слишком много всего, если вспомнить. <…>
Я – всё такой же, но поморщинистей, и то шухарюсь “на всю железку”, то грущу, как девочка, которую никто не приглашает на танец. А в общем – всё (тип-топ).
Лапа! Ты держись! Я всё понимаю, всё знаю! – Волки, снег, тоска! Но мы все надеемся на будущее! (Я хочу с тобой чокнуться лбами, рюмками, морщинами.) Я жду этого! Может быть, ты вылетишь!!!
Все живут жидко, и смотреть – жалко!
Только в нас жилки, что камням – жарко!
Эх ты, мой печальный дирижёр! Передай привет жинке! Библиотеке, и каждому утру, которое обманывает (потому что не дома!).
О себе я писать не хочу, да ты и так, наверное, обо мне всё знаешь, чувствуешь! После “Козыря” – который ты вырывал у меня в глухом и слепом “домике литераторов” – я написал три поэмы – 1) “Автопортрет на чёрный свист”[436]. 2) “Преклонив колени”. 3) “Всё по поводу безумия” (кончаю). Много, много стихов, статей, сказок и т. д.
Так что не скучали!
Веди ты себя тихо, но озорничай и слушайся птиц, которые не мёрзнут (!!!)
Постараюсь тебе присылать что-нибудь интересное!
Сто лет тебя не видел.
Вырезаться (т. е. фотографироваться) мне лень, если случайно вырежусь – пришлюсь!
Валяется у меня дома глянцевый трактат «Изумизм».
Это – я! (Хочу быть один!) Люблю всех (хочу быть один).
Алейников в жопе. Кубик тоже. Морозов – ещё хуже.
Эх, любовь, любовь – иди к любой!
Про тебя могу сказать Серёжей – “…отговорила роща золотая” и т. д.
Лапа! Считай это письмо – разминкой, дальше – больше!
Чем дальше в лес, тем больше дров.
Сейчас пролистнул Библию, и мир показался ненужной тушью! Ясно. И-эх! Ясна. На улице холод, закрываю глаза мыслям, очень хочу дня, а на дворе – ночь!
И на каждого “председателя” каждый божий день по предателю.
Ну ладно Лапа, ты наверно сейчас скоро будешь вставать, а у меня на лбу “полвторого человека”.
Целую тебя ещё раз.
В добрый час!!! p.s. Извини за сантименты – припёрло!!!»
7. Попытка встряхнуться (1967)
Мальчик гоняет пчёлку
пчёлка летит от него
В этом ни видно толку
но и сквозит торжество.
Изумизм
Губанов жаждет продолжения литературного веселья. Если смогистов разогнали, это не повод сворачивать все свои дела. Поэтому он идёт по проторенному пути: неофутуризм – СМОГ – изумизм.
Что это такое?
Изумизм от слова изумлять, изумляться. В принципе это и так часть губановской поэтики: находясь под сильным впечатлением или вгоняя себя в лирическую бурю и экстаз, он начинает писать.
Ещё, конечно, желание создать какой-нибудь «изм».
Владимир Алейников замечал, что это «течение поэтическое, которое он потом всячески пропагандировал, отстаивал, утверждал, вложив зачем-то в него весь свой молодой задор <…> изумлялся сам, неустанно, давно, и действительно изумлял всегда окружающих, столько в нем было таланта, игры и пылкого, ищущего, недюжинного ума»[437].
Батшеву Губанов писал, что это его личная лирическая территория. Но по другим свидетельствам собралась старая гвардия, к ней прибавился Владислав Лён. Было два варианта названия для «новой» группы – губановский изумизм и лёновский кволитизм (от англ. quality – качество). Лимонов говорил, что приглашали и его, но он отказался.
Лён на старости лет давал такой состав участников[438]: Владислав Лён, Георгий Недгар[439], Леонид Губанов, Владимир Алейников, Виктор Соснора.
В архивах КГБ сохранилась такая справка – видимо, не совсем точная, но как раз-таки этим и любопытная, ибо она ставит перед нами новые вопросы, на которые ещё предстоит ответить, и касается справка не Губанова, а Владимира Буковского: «Осенью 1966 года Буковский вместе с Делоне и Губановым стал инициатором создания самостоятельного молодёжного творческого объединения “Авангард” (“изумистов”), организатором съезда изумистов. По этому поводу мать Буковского была вызвана в МГК КПСС и строго предупреждена»[440]. «Авангард», как вы помните, это самиздатский журнальчик смогистов. Было ли такое же «движение» или «объединение» – вопрос. Скорее нет, чем да.
Проливает свет на ситуацию сохранившийся «документ» под названием «Состав съезда поэтов и прозаиков. Изумисты». В нём значатся следующие фамилии: Губанов Л., Де Лоне В., Вишневская Ю., Мошкин Валера, Зубков Юра [зачёркнут], Фрейдин Юра (поэт), Аб-баков Олег (прозаик), Дубовенко Б. (прозаик), Урусов Александр (прозаик), Панов Михаил (прозаик), Мулаева Нурия (поэт), Басилова Алёна, Портной Марк (прозаик), Янкелевич Марк (прозаик), Порлашкевич Николай (прозаик), Трусцов Коля (прозаик), Садлаев Александр (поэт), Соколов Саша (поэт), Соколов Миша (поэт, переводчик), Пахомов Аркадий, Пельтцер Александр (прозаик), Ивенский Юра (поэт), Ханжин Сергей (поэт), Боков Николай (прозаик), Антонов Игорь (поэт), [нрзб.] Коля (прозаик), Волшанник Валентин (поэт), Тихонов Володя (прозаик), Кристовская Людмила (поэт), Пылеев Андрей (поэт), Гондурова Елена (поэт).