собственной, а не чужой боли.
— Вижу, что ты не готов меня слушать, — вынес вердикт Аид, наблюдая за собеседником. — Наверное, мне не следовало тебе показываться.
— Ну так давай, загаси меня, и дело с концом, — зло предложил инквизитор. — Зачем тебе лишние свидетели? Сделаешь себе еще одну зверушку для круглого счета!
— Дурак ты, Третий. И не лечишься. В общем, понадобятся деньги, обращайся. У меня местных фантиков много.
Сказав это, Секирин в один прыжок, словно заправский циркач, вскочил на холку ближайшей химеры, умудрившись при этом не напороться на ее устрашающие шипы. А потом вся его неживая стая беззвучно растворилась в безмолвии южной ночи. Один только Артем на прощание по-дружески пихнул Изюма монструозным лбом в плечо, да тоже усвистал куда-то за ними.
И вот Макс остался совершенно один, вдали от смутно различимых огней небольшого города и в абсолютной тишине. Вокруг не виднелось ни малейших признаков того, что произошедшее с ним было реальностью, а не являлось галлюцинацией, навеянной охреневшим от жары мозгом. Огромные чудища не оставили на высохшей почве ни единого отпечатка лапы или следа от длинных шипастых хвостов. Будто и в самом деле пригрезилось…
Виноградов недоверчиво отщелкнул у ракетницы встроенную обойму, куда вставлялись продолговатые трубки снарядов, и убедился, что один из них отстрелян.
— Слишком реалистично, чтобы быть бредом… — проворчал себе под нос инквизитор, а затем молча зашагал в противоположную сторону от той, где скрылся Аид.
Два обгоревших до черноты куска плоти, оставшиеся от Широкова и его работника, уже давно перестали шевелиться, но я не спешил уходить с места казни. Объятый пламенем олигарх фонтанировал некроэфиром очень долго. Такую прорву энергии можно назвать возмутительно огромной. Пожалуй, я не покривлю душой, если скажу, что он сильнейший одаренный, которого я встречал когда-либо. С ним не смог бы потягаться даже тот инфестат, изловленный мной в Семёнове.
Не сговариваясь, мы с сослуживцами по чести разделили всю энергию смерти, исторгнутую казненным бизнесменом. Каждому досталось приблизительно одинаковая часть тьмы. Не могу предположить, сколько людей умерло, чтобы напитать Широкова таким количеством мрака. Десятки? Вряд ли. Скорее всего, сотни. А с учетом того, что львиная часть некроэфира сгорала в огне, может и тысячи. Но отныне я позабочусь о том, чтобы вся эта скверна не пропала напрасно, а служила во благо…
Но вот уже и тьма перестала литься из обугленных останков, а мой дар все равно не унимался. И дело было отнюдь не в том, что он реагировал на общество моих спутников.
— Что дальше? — нервно осведомился Кабриолет, которому, похоже, не доставляло удовольствия так долго торчать на месте двойного убийства. — Уходим?
— Пока нет, — мотнул я головой. — Кажется, мы еще не закончили…
Подчиняясь необъяснимому наитию, я протянул к трупу олигарха щупальце из энергии смерти. Я собирался проверить, способен ли его дар реагировать на тьму после проведенного аутодафе. Если да, то как его упокоить окончательно? И почему-то я совсем не удивился, когда разглядел, что к моему некроэфирному образованию настойчиво цепляется какая-то многолапая пакость, выбравшаяся из сожженного тела…
— Вы это видите? — привлек я внимание соратников, осторожно вытягивая из искореженных огнем останков Широкова нечто черное и бесформенное, похожее на пучок спутанных ниток. Размерами оно почти не уступало футбольному мячу или крупному мотку пряжи.
— Да… — шепотом подтвердил Умар, не сводя немигающего взгляда с неопознанной сущности. — И ощущаю, как ты его пугаешь, Факел.
Я недоверчиво покосился на напарника, но не стал просить уточнений. Салманов уже удивлял меня ранее аномальной чувствительностью своего дара. Так что все могло быть…
— Ничего не ощущаю, но вижу прекрасно, — подтвердил Кабриолет, хмуро взирая на ворох тонких прядей, повисший на моем некроэфирном формировании. — Напоминает гнездо пауков-долгоножек. Что это вообще за хрень и для чего она нужна?
— Думаю, это то, что делает инфестата инфестатом, — выдвинул я предположение. — И поступать с ней нужно точно так же, как и с ее носителем. Умар, подай-ка…
Я, не отвлекаясь от процесса выуживания «паучьего гнезда» из закопченной смотровой ямы, ткнул пальцем в валяющуюся поодаль почти пустую канистру. Молодой инквизитор порывисто метнулся к ней и подал мне.
Так-так… что-то вроде булькает. Где-то литров на пять еще наберется.
Вылив остатки керосина на бетон, я крутанул колёсико зажигалки, запаливая небольшую лужицу. Озорной огонек заплясал, болезненно лизнув мне пальцы. А я подтянул непонятное образование, извлеченное из трупа бизнесмена, и без колебаний сунул его в пламя. От контакта некроэфира и жарких оранжевых языков по моим нервам прокатились мириады зазубренных игл, ткнувших меня в каждую клеточку организма. А мгновением позже по ушам ударил тот самый душераздирающий визг, который я слышал, когда горели Савонов и малолетний убийца. Вот оно… вот как звучит торжество справедливости!
Умар от неожиданности чуть не опрокинулся на спину, изо всех сил зажимая уши ладонями. Скорее всего, из-за более чувствительного дара, предсмертная песня инфестата звучала для него куда громче. А Кабриолет, озадаченно к нему обернувшийся, похоже и вовсе ничего не слышал.
Я замер, наслаждаясь каждой секундой агонии темной сущности. Наблюдая за ней из-под полуприкрытых век, я ликовал, видя, как она бьется в огне, как уменьшается и истаивает. Как рассыпается нематериальным прахом и изгоняется из нашего мира… Меня захватил настоящий и неподдельный восторг. Я еще сильнее уверился в правильности своих выводов. Понял, ради чего должен жить. Нашел то занятие, которое отзывается приязненной дрожью в сердце. Я — палач господень! И сделаю все, чтобы ввергнуть нечестивцев, поправших Его закон, в геенну!
Ощущая небывалый азарт и эйфорию, я уже не скрывал широкой улыбки. Строки из Книги Плача Иеремии, которые я видывал в своей жизни единожды, вдруг воскресли в памяти. Да так твердо и уверенно, будто я занимался каждодневной зубрежкой! Слова лились сами по себе, не требуя от меня совершенно никакого участия…
— Воздай им, Господи, по делам рук их. Пошли им помрачение сердца и проклятие Твое на них. Преследуй их, Господи, гневом, и истреби их из поднебесной…
В прошлом мне пришлось познакомиться со многими текстами священных писаний. В то время, когда я еще только познавал свой дар, мне казалось логичным именно в них искать ответы на одолевающие меня вопросы. Тогда я в меру своих невеликих способностей изучал и постигал писаные Истины, но разум противился им. Я смотрел на строки, но видел лишь набор букв и символов, за которыми для меня не таилось абсолютно никакого смысла. Но теперь, дословные цитаты сами собой восставали из памяти, даже те, по которым глаза пробегались лишь мельком. А душа сжималась от величия сокрытой в них мудрости.
— Твою мать, — прокряхтел ошеломленный Салманов, широко разевая рот и разминая уши, когда чужой дар окончательно сгорел. — Вот это представление…
— Правда, чудесно? — спросил я, отсвечивая блаженной улыбкой.
— Э-э-э… Юрий, ты меня пугаешь, — нахмурился Сынок, крайне выразительно переглядываясь с Кабриолетом. — Ты точно в здравом уме?
— Да, Факел, тебе бы провериться у мозгоправов, — не преминул внести свою лепту Кабриолет. — Эти твои религиозные заскоки выглядят очень странно.
— Понимаю, как это смотрится со стороны, — безмятежно кивнул я инквизиторам. — Но можете мне поверить, я чувствую себя лучше, чем когда-либо в своей жизни.
— И все-таки…
— Послезавтра у меня назначено комплексное обследование, — не стал я дослушивать их возражения. — Настолько полное, насколько это возможно. Психиатры буквально залезут мне в череп и вынесут вердикт, годен ли я для прохождения службы в ГУБИ. Поэтому, если вы увидите меня в ИК-Б, значит, со мной действительно все в порядке.
— Ладно, убедил, — сдался первым Сынок.
— Если ты не чокнулся, Факел, — с изрядной долей недоверия изрек второй инквизитор, — то наверняка продумал, что нам делать дальше? Как мы будем бороться с инфестатами в многомиллионном мегаполисе? Нас же всего трое.
— Что? — округлил глаза мой напарник. — Юра, о чем он?
— Тебя это не касается, Умар, — непререкаемо отрезал я. — Ты хотел помочь мне и моей семье? Ты сделал это, теперь им никто не угрожает. Поэтому тебе нет больше резона участвовать в нашем мероприятии. Мы с Кабриолетом позаботимся обо всем сами.
— Эй, командир, притормози! — насупился ефрейтор, излучая редкостное упрямство. — Почему ты меня не спрашиваешь? А может я тоже хочу идти дальше. Пока что все то, о чем ты говорил, оказалось правдой. Широков инфестат, причем, судя по тому, как он убил своего шофера, вовсе не обремененный нравственными принципами. А уж некроэфира он носил в себе столько, что хватило бы «зарядить» весь наш батальон. Я только за сегодня хапанул, сколько за год службы не видел! Интуиция мне подсказывает, что если бы не ты, то наказание для зажравшегося олигарха вообще никогда б не наступило. А сколько еще таких, как он, разъезжают по Москве в дорогих тачках? Если один Широков купил себе неприкосновенность, что мешает сделать то же самое и им? Тебя же, Юрий, не соблазнить никакими деньгами. Я это чувствую даже когда просто стою рядом.
Я набрал в грудь воздуха, намереваясь пуститься в нудные объяснения, почему Умару не следует глубже увязать в нашей полезной, но насквозь противозаконной деятельности. Однако не успел сказать и слова, потому что меня перебил третий участник обсуждения.
— Я считаю, если парень хочет, то глупо отказываться от его поддержки, — вступился за Салманова Кабриолет. — Хотя, как мне кажется, ни вдвоем, ни втроем мы не сможем повлиять на ситуацию с неживой угрозой.
— Но нас ведь никто не вынуждает действовать исключительно в таком составе, верно? — переключил я внимание на нашего старшего товарища, смиряясь с участием Сынка в кампании по истреблению инфестатов.