– И-и-и, шайтан! – не выдержав, выругался царевич.
Жаль, конечно, что не удалось поквитаться с давними недругами, однако ж – и пес пока что с ними. Главное-то вызнали, есть о чем доложить Василию-князю – Булат-хан с Едигеем-эмиром посланников к Витовту заслали! Зачем – даже соглядатаю Кузьме Ордынцу ясно – помощи просить в замятне. Против Джелал-ад-Дина, Керимбердея и прочих.
– А вдруг Едигей вновь на Москву пойдет? Что тогда скажете?
Князь московский Василий Дмитриевич, сутулый, не старый еще мужчина с темной бородой и неприветливым взглядом, прихрамывая (по осени всегда сильно суставы болели, особенно – в этакую вот сырую непогодь), уселся в высокое резное кресло и, бросив посох проворно подбежавшему слуге, недовольно взглянул на толпившихся вокруг бояр и дьяков.
– Так, княже, на Москву-то Едигей и без Витовта может, было уж так недавно.
Князь скривился, услыхав бодрый молодецкий голос молодого боярина Ивана Хряжского. Нет, ну всем пригож боярин – и роду знатного, и верен, и статен, силен – вот только глуп изрядно, и все свои глупости любит первым же изрекать – умом хвастается! Мол, все вы тут, князья-бояре, молчите, а я… Так кто тут самый умный? А кто говорит, кто голос подал.
– Не может он без Витовта, Ваня, – поморщившись от боли в ногах, терпеливо пояснил Василий не столько для тупого боярина, сколько для всех остальных, внимательно ловивших сейчас каждое княжье слово. – Раньше мог, а теперь – нет. Желальдин там у него, Керимбердей и прочие Тохтамышевы дети. Все власти хотят, ордынского трона ищут. Того и гляди – сам Едигей и поставленник его, Булат, на престоле не удержатся. Одначе ж… – Чуть помолчав, князь задумчиво сдвинул кустистые брови: – Одначе ж на Москву – ежели с Витовтом сговорятся – пойти могут. Победный поход силу власти в несколько раз увеличивает, о том еще древние знали. Ась?
Приставив руку к уху, Василий с прищуром посмотрел на бояр – мол, чего это тут я один говорю, а вы отмалчиваетесь? Что за совет такой? Нехорошо, непорядок.
– То верно ты молвишь, пресветлый княже, – отозвался за всех «дубинушка» Иван Хряжский. – Тогда и нам надобно войско собрать да накрепко границы сторожить.
– Да ведь собирается уже войско, – презрительно покосившись на молодого боярина, негромко произнес воевода – сорокалетний князь Можайский. – Ты ж, княже Василий Дмитриевич, сам указание давал. Теперя вижу – поступил мудро.
Василий спрятал усмешку – польстил, польстил воевода, ну да ладно, как государю без лести подданных его? Тогда он как и не государь вовсе, ежели не боятся, не трепещут, не льстят. Пусть. В меру только. А войско московский князь и в самом деле приказал потихонечку собирать, после того письма наглого, писанного самозваным заозерским князьком Егоркой… Мхх!!! Вот-то гад еще! Прошлолетось Москву, собачина, взял да разграбил – хитрова-а-ан, да и людишек воинских – ватажников клятых – у него полно. Хорошо, хоть сам князь упасся, Бог миловал, а вот супругу, Софьюшку, в монастырь Вознесенский подстригли, инокиня теперь. На Москве монастырь-то, рядом, одначе – близок локоть, да не укусишь, обратного – в мир – ходу нет. Да и нужен ли, ход-то? Софья, конечно, супругой была неплохой, да уж больно горда, обидчива, властна! Сама хотела заместо князя править, помыкать мужем – потому-то Василий, честно сказать, не сильно-то по ней и печалился, тем более – жениться замыслил – а что? Раз уж теперь холостой! Смотрины назначить, невест… он ведь еще крепок, вот только суставы, ноги… Ну да с хворью лекари справятся, а жену молодую иметь – ух! – кому ж не любо? Только что вот тестюшка-то бывший – Витовт – обидится, уже обиделся, да покуда с немцами орденскими у него дела были. А теперь вот – еще и ордынцы послов шлют. И этот еще, заозерский выскочка, письмишко наглое прислал…
Василий закрыл глаза, припоминая. Предлагал князек Заозерский (хоть и князек, да силен, силен, собака!) на Орду походом ратным вместе пойти, мол, тогда и ему победа легче достанется, и князю московскому доля серебра, у басурман взятого, прежний достаток вернет.
Великий князь еще тогда подумал, если победят – будет в ханах… ну, не друг, а не враг хотя бы, а если разгромят – одной головной болью меньше. Всегда можно сказать, дескать, Егорка этот сам против моей воли в набег пошел. Хотел, собирался было уже часть войска Орду пограбить отправить, и отправил бы, коли не явился бы вчера с докладом татарский царевич Яндыз, посланный с отрядом своим границу литовскую караулить.
Нынче ж, на совет, великий князь московский Яндыза-царевича не позвал – пусть, мол, отдыхает с дороги. А и нечего ему на совете делать – хоть и хороший воин, и верен вроде бы, а все ж – горд несусветно, и – это уж точно! – себя куда выше Василия-князя считает. Чингизид потому что! Укоротить бы рога… да пока рано – кто знает, как там, в Орде, сложится? А теперь… теперь-то что? Отправлять войско – не отправлять? Никто не подскажет, про все самому думать нужно. Эх, была бы Софья, она б… Тьфу ты, вот ведь вспомнил, м-да-а-а…
Задумчиво забарабанив пальцами по резному подлокотнику кресла, князь снова посмотрел на бояр:
– Ну? Чего еще скажете?
– Молиться надо, княже! – вышел вперед духовник, отец Варсонофий, росточка небольшого, но с брюшком, с бородой рыжеватой, окладистой.
Светлые глаза священника смотрели весело, круглое лицо прямо-таки лучилось здоровьем и какой-то внутренней радостью, которой хотелось поделиться со всеми. Василию подобные люди не нравились, но Варсонофий умел хорошо сглаживать грусть да хандру (жениться на молодой – это его идея!), к тому же был довольно умен и умел ум свой почем зря не выпячивать.
– Молиться, а уж потом думать.
Это он правильно сказал – мысленно согласился князь. Молиться… отослать всех, подумать сначала самому, со всеми – будто бы невзначай – посоветоваться, а уж опосля… опосля видно будет.
Василий осторожно – не пронзила бы боль! – поднялся на ноги:
– Верно, молиться пойду. В домовую церкву. И вы – молитеся, а завтрева… завтрева встретимся.
Приглашенные с поклонами удалились, а князь снова опустился в кресло. Выпил принесенную слугой корчагу сбитня, ухмыльнулся, махнул рукою духовнику – садись, мол, рядом, на лавку.
– От посольства того всякое может быть, – дождавшись вопросительного взгляда, тихо промолвил святой отец. – О чем они там с тестюшкой твоим бывшим договорятся – не знаем. Может, и о Москве, а может – об ордынских делах только. Всяко может быть, однако ж Егория-князя прыткого неплохо было б от границ наших убрать.
– О! – князь Василий обрадованно потер руки. – И я про то ж мыслю. Но… как войско-то дать? Вдруг Витовт… Ты-то что скажешь?
– Егория с войском его убирать надо – тут и спору нет, – с неожиданной твердостью заявил духовник. – Ладно, сидел бы в глуши своей, Заозерье, так он же и в наши земли подлез, и с Борисовичами, князьями нижегородскими – теми еще вражинами – задружился, и в Новгороде – донесли – палаты себе прикупил. Это плохо, что в Новгороде.
– Знамо, что плохо, – кивнув, зло бросил государь. – Ух, худые мужики-вечники. Я б вас… Места б мокрого не осталось.
Отец Варсонофий мягко улыбнулся:
– Силы надо копить, княже. Даст Бог, дойдет очередь и до Новгорода. А Егория – услать.
– Но! – Князь приподнялся в кресле, передав выпитую чашу слуге, тотчас же бесшумно исчезнувшему за покрытой дивным узорочьем дверью. – Егорка-то может на Орду и убоятися пойти без нашей-то подмоги! Недаром ведь просил. Хитер, хитер…
– Не так он хитер, как жена его, Ленка, – заметил святой отец. – Она, змея, его во всем настропаливает – и против Нифонта-князя покойного, коего, говорят, по ее приказанию и убили… и против тебя, княже! Как есть – змея.
Василий покивал и вдруг улыбнулся:
– Змея-то змея, однако ж и Нифонт тут виноват – это ж он ее в Орду продал, к трону заозерскому путь себе расчищал. Расчистил на свою голову… тьфу! А Егорка этот… Не побоялся обесчещенную девку в жены себя взять! Взял… и кто теперь хоть слово ему скажет? Когда за спиной силища воинская да струги, ушкуи, ладьи? Да хлыновцы-разбойники – они ж ему благоволят, верят…
– Вот и нужно, княже, такую занозу отсюда убрать… пусть даже на время.
– Понимаю, что нужно! – князь прихлопнул рукой. – Но – войско?
– Войска, мыслю так – с Егорием не посылать… большого. Уж больно опасно!
– Так он же не пойдет!
– А если – с посольством? Мол, поглядим сначала, что там, да как, в Орде, а уж потом…
– Он может и с посольством не поехать, – нахмурился Василий. – Хитрый. Просто верного человека пошлет, как и я б на его месте сделал.
Отец Варсонофий пригладил бороду и, перекрестясь на висевшую в углу икону Георгия Победоносца, негромко предложил:
– А мы к нему сперва своего человека пошлем – со всеми нашими предложениями… и дружиной. Яндыза!
– Хоп! – Великий князь удивленно всплеснул руками, чуть помолчал и… громко рассмеялся: довольно, радостно, с облегчением, как человек, только что решивший важную и непростую проблему. – Да! Яндыз! А пусть-ка послужит. Это парень мертвого уговорит, тем более, Егорку-то и уговаривать долго не надо.
Покуда на Москве князь Василий Дмитриевич держал совет с отцом Варсонофием, куда как севернее, в Господине Великом Новгороде, некоторые времени тоже зря не теряли – дрались! Все как обычно зачиналось – пришли парни-артельщики с вымола в корчму, неприметненькую, на Заболотной улочке Плотницкого конца, уселись, закуски не дожидаясь, хлобыстнули с устатку корчагу перевара – зараз, крякнули, по сторонам поглазели. Один – здоровущий парняга с руками, что грабли, возьми да спроси:
– А кому б нам, робяты, морду седни набить? Может, немцам?
И кивнул на гостей со двора Готского – с бритыми лицами, в платьях приметных, в кафтанчиках бархатных, темных, в плащах, теплым мехом подбитых. Сидели гости чинно – потягивали себе пивко да о чем-то неспешно сговаривались – и чего им на своем дворе не сиделось? Скучно, наверное, стало – каждый-то день одни и те же рожи видеть, вот и пошли, прогулялись, да завернули в корчму – а там артельщики: лодочники, перевозчики, рыбаки.