до защищать свою позицию, чтобы его не уничтожили совсем.
Когда поезд подошёл к станции «Тотенхэм-корт-роуд», она встала и пошла к двери, однако поток извергаемых ею слов не прекращался. Мне тоже нужно было выходить, поэтому я последовал за ней. Оказавшись на улице, она направилась в сторону Бедфорд Сквер, по-прежнему погружённая в свой воображаемый диалог, всё ещё гневно обвиняя кого-то и что-то доказывая. Заинтригованный, я решил последовать за ней, пока мне было с ней примерно по пути. Несмотря на то что она была поглощена своим воображаемым диалогом, она, похоже, знала, куда шла. Вскоре впереди показалось внушительное высотное здание Дома Сената, построенное в тридцатые годы прошлого века, где размещались главный административный корпус университета и библиотека. Я был потрясён. Неужели мы с ней шли в одно и то же место? Да, именно туда она и направлялась. Кем она была — преподавателем, студенткой, сотрудницей офиса, библиотекарем? Может, она участвовала в каком-то психологическом исследовании? Ответа я так и не узнал. Я шёл за ней на расстоянии примерно двадцати шагов, и, когда я вошёл в здание (где по иронии судьбы располагалась штаб-квартира «Полиции мыслей» в фильме по роману Джорджа Орвелла «1984»), её уже поглотил один из лифтов.
Увиденное вызвало у меня некоторую растерянность. Зрелый студент — первокурсник в двадцать пять лет, — я считал себя почти что интеллектуалом и был уверен, что все проблемы человеческой жизни решаются с помощью интеллекта, то есть путём мышления. Я ещё не понимал, что неосознанное мышление и есть главная проблема человеческого бытия. Я считал профессоров мудрецами, у которых на всё был ответ, а университет — храмом знаний. Как же сумасшедшая вроде этой женщины могла быть частью всего этого?
Я всё ещё думал о ней, когда по пути в библиотеку зашёл в туалет. Моя руки, я подумал: «Надеюсь, я никогда не стану таким, как она». Стоявший рядом человек посмотрел в мою сторону, и я испытал шок, осознав, что я не только подумал, но и пробормотал это вслух. «О боже, да я уже такой же, как она!» — подумал я. Разве мой ум не так же беспрерывно активен? Различия между нами были не столь уж велики. Главной эмоцией, питавшей её мысли, похоже, был гнев, тогда как во мне преобладала тревога. Она произносила свои мысли вслух, я же думал их в основном про себя. Если она была сумасшедшей, то и все остальные — тоже, включая меня. Разница была лишь в том, насколько это было явно.
На мгновение я смог отстраниться от собственного ума и увидеть всё как бы с более глубокой точки зрения. Произошёл краткий сдвиг от мышления к осознанности. Я всё ещё был в туалете, теперь уже один, и смотрел на своё отражение в зеркале. Ощутив свою отстранённость от ума, я рассмеялся вслух. Со стороны это могло показаться безумным, но то был смех здравого разума, смех толстопузого Будды. «Жизнь не так серьёзна, как хочет выказать мой ум», — казалось, говорил этот смех. Однако это был всего лишь проблеск, который очень скоро забылся. Следующие три года я прожил в состоянии тревоги и депрессии, полностью отождествлённый со своим умом. Мне пришлось дойти до грани самоубийства, прежде чем ко мне вернулась осознанность, — и теперь это был уже не просто проблеск. Я освободился от беспрестанного думания и ложного, порождённого умом «я».
Тот случай дал мне не только первый проблеск осознанности, но и посеял первые зёрна сомнений в абсолютной непогрешимости человеческого интеллекта. А спустя пару месяцев произошло трагическое событие, ещё больше укрепившее мои сомнения. В понедельник утром мы пришли на лекцию к профессору, чьим умом я восхищался, но вместо этого узнали, что в выходные он покончил с собой — застрелился. Я был потрясён. Профессор пользовался всеобщим уважением и, казалось, мог ответить на любой вопрос. И всё же я тогда ещё не видел альтернативы культивированию мысли. Я не понимал, что мышление — это лишь крошечная часть сознания, которым мы являемся. И, конечно же, я ничего не знал об эго, не говоря уже о том, чтобы уметь распознавать его в себе.
СОДЕРЖАНИЕ И СТРУКТУРА ЭГО
Эгоический ум полностью обусловлен прошлым. Эта обусловленность имеет два аспекта: содержание и структуру.
Когда ребёнок глубоко страдает и плачет, потому что у него забрали игрушку, игрушка представляет собой содержание. Её можно заменить любым другим содержанием, любой другой игрушкой или предметом. Содержание, с которым вы себя отождествляете, обусловлено вашим окружением, воспитанием и культурной средой. Из какой бы он ни был семьи, богатой или бедной, и чем бы эта игрушка ни была — деревяшкой, которой придали форму животного, или хитроумным электронным устройством, — всё это никак не влияет на глубину страдания ребёнка при её утрате. Причина такого острого страдания кроется в слове «моё» и имеет структурный характер. Бессознательная потребность укреплять свою идентичность, ассоциируя себя с тем или иным предметом, встроена в саму структуру эгоического ума.
Отождествление, или идентификация, — это одна из базовых структур, порождающих и поддерживающих эго. Слово «идентификация» происходит от латинских слов idein, что значит «такой же», и facere, что значит «делать». Так что, когда я отождествляю — идентифицирую — себя с чем-то, я «делаю его таким же». Таким же, как что? Как я. Я наделяю его своим самоощущением, и оно становится частью моей «идентичности». Один из самых простейших уровней отождествления — это отождествление с вещами. Позднее мою игрушку заменяют моя машина, мой дом, моя одежда и так далее. Я пытаюсь найти себя в вещах, но это мне никак не удаётся, и, в конце концов, я в них теряюсь. Таков удел эго.
ОТОЖДЕСТВЛЕНИЕ С ВЕЩАМИ
Работники рекламной индустрии прекрасно знают — чтобы продать человеку вещь, которая ему не очень-то нужна, следует убедить его в том, что эта вещь каким-то образом возвысит его в собственных глазах или в глазах других людей, то есть упрочит его самовосприятие. Например, они могут сказать вам, что благодаря этой вещи вы будете выделяться из толпы, а значит, ещё больше будете самим собой. Или же они могут сформировать у вас в уме ассоциацию между товаром и известной личностью или каким-то молодым, симпатичным и счастливым с виду человеком. Для этой цели годятся даже образы состарившихся или покойных знаменитостей в пору их расцвета. Подразумевается, что, покупая этот товар, вы уподобляетесь им, а точнее, их внешнему образу, через некий магический акт присвоения. Поэтому во многих случаях вы покупаете не товар, а «усилитель самовосприятия». Дизайнерские марки — это способ коллективного отождествления, на который вы «клюёте». Они дороги, а значит, «эксклюзивны». Если бы эти вещи мог купить любой, они потеряли бы свою психологическую ценность, так что осталась бы только их материальная стоимость — а это, скорее всего, лишь малая часть той суммы, которую вы за них заплатили.
Разные люди отождествляют себя с разными типами вещей. Это зависит от их возраста, пола, дохода, принадлежности к определённому социальному классу, а также моды, культурной среды и так далее. То, с чем вы себя отождествляете, всегда связано с содержанием, тогда как непреодолимая бессознательная тяга к отождествлению относится к структуре. Это один из самых основополагающих механизмов деятельности эгоического ума.
Как это ни парадоксально, но так называемое общество потребления потому и существует, что найти себя через вещи невозможно. Удовлетворения, которое испытывает эго, хватает ненадолго, и поэтому вы всё время ищете что-то ещё. Вы продолжаете покупать и потреблять.
Конечно, в том физическом измерении, где обитают наши поверхностные «я», вещи — необходимая и неизбежная часть жизни. Нам нужны жильё, одежда, мебель, инструменты, транспорт. В нашей жизни также могут быть вещи, которые мы ценим за красоту или какие-то качества. Мы должны чтить мир вещей, а не презирать его. Каждая вещь обладает Бытийностью и является временной формой, берущей начало в единой, бесформенной Жизни — источнике всех вещей, тел и форм. В большинстве древних культур люди верили, что во всём, даже в так называемых неодушевлённых предметах, есть свой дух, — и в этом отношении они были ближе к истине, чем мы сегодня. Живя в мире, притупленном умственным абстрагированием, вы перестаёте чувствовать, что вселенная живая. Большинство людей существуют не в живой реальности, а в концептуализированной.
Но мы не можем по-настоящему ценить вещи, если используем их для усиления своего «я», то есть если пытаемся через них найти себя. А именно это и делает эго. Свойство эго отождествлять себя с вещами создаёт привязанность к вещам и одержимость вещами — отсюда наше общество потребления и экономические структуры, где «больше» служит единственной мерой прогресса. Неуёмная тяга к большему, к бесконечному росту — это дисфункция и болезнь. Это та же дисфункция, которая проявляется в раковой клетке, единственная цель которой — умножать саму себя, не ведая, что, разрушая организм, частью которого она является, она тем самым приближает и свою собственную гибель. Некоторые экономисты так привязаны к понятию роста, что, не в силах расстаться с этим словом, называют экономический спад временем «отрицательного роста».
Значительную часть жизни многих людей снедает одержимость вещами. Потому-то одним из зол нашего времени является их неудержимый рост. Когда вы перестаёте чувствовать жизнь, частью которой являетесь, то, скорее всего, будете стараться заполнить её вещами.
Понаблюдайте за собой в качестве духовной практики, чтобы изучить свои отношения с миром вещей — особенно с теми вещами, которые обозначаются словом «моё». Надо быть очень честным и внимательным, чтобы, к примеру, понять, не связана ли ваша самооценка с вещами, которыми вы владеете. Не вызывают ли у вас некоторые вещи едва уловимое чувство значимости и превосходства? Не чувствуете ли вы себя без них хуже тех, у кого они есть? Не упоминаете ли вы свои вещи, чтобы похвалиться ими и тем повысить свою значимость в глазах окружающих, а стало быть, и в своих собственных? Не испытываете ли вы обиду, гнев и некое чувство ущербности, бели кто-то имеет больше, чем вы, или если вы теряете какую-то ценную вещь?