— Боль… Меняет сознанье. Страх… Взрывает дыханье. Жизнь… Теряет, сгорает… Кровь в венах играет…
— Пламенев?
— Именно.
— Да… — тихо произнесла Марфа. — Что-то очень похожее. Боль обостряет ясность бытия. Но я бы согласилась месяц-другой с разбитой в кровь задницей хоть ради смартфона с пусть даже ограниченным количеством композиций.
— А я бы с удовольствием на концерт сходил. Наверное, любой группы. Просто чтобы музыка громче. А все вокруг яркое. Тут то куда не глянь — тусклое все. Блеклое. Ярких цветов почитай, что и нет. Ты думаешь, чего они с той краской забегали? Она — яркая, сочная. Думаю, им и самим не сладко в этой серости жить.
— Только они к ней привыкшие. А мы с тобой видели и другую жизнь… другой мир. И нам сложнее во много раз. Мы знаем, чего мы потеряли.
— Мы потеряли… — тихо произнес Андрей и задумался.
— Ну да ладно, не грусти, — по-своему расценила состояние парня, его супруга. — Ты, кстати, не можешь мне объяснить, чего мы в этой глуши забыли?
— А куда нам идти? Есть предложения?
— Туда, где спокойно и сытно.
— В эти времена таких мест нет.
— Тебя ведь тут пытались ограбить. Все. И церковь, и мой отец, и воевода. Да и вон как унизили на верстании. Почему ты все еще тут? Разве нет мест куда интереснее?
— Милая, а что ты о них знаешь, об этих местах?
— Ну… — задумалась она.
— В этом мире одиночки не выживают. Увы. Теоретически в той же Литве или Польше у меня больше шансов. Особой религиозной ревностью я не отличаюсь, поэтому без каких-либо проблем смогу сменить православие на католичество или даже лютеранство. Но… Отправившись на запад я… мы, там окажемся одни. Одиночками.
— У тебя есть деньги.
— Не так много.
— Ты ведь можешь еще краску сделать. И добыть много денег. Я ведь правильно все поняла, и ты ее сам сделал?
— Правильно. Но ты упустила из виду тот факт, что у Остапа Бендера тоже было много денег. Помнишь, чем все закончилось?
— Ты думаешь? Ну… времена другие.
— Повторяю, если ты еще не поняла, то в этом мире не выживают одиночки. Ты можешь быть умным, красивым, богатым, но если за тобой не стоят родичи или союзники, то это все очень быстро закончится. И чем сильнее за тобой стоит «массовка», тем спокойнее тебе живется. До определенных пределов, потому что тебе нужно как-то обеспечивать ее лояльность.
— Так там же не Русь, там Запад.
— Ты полагаешь, что-то там иначе? За каждым ремесленником там стоит цех. Крупная и хорошо вооруженная средневековая корпорация. И ни один феодал в здравом разуме обижать его просто так не станет. Мастера же настоящие так еще и под покровительством очень влиятельных персон. Вплоть до герцогов или даже королей. Если их ограбить или украсть, то внезапно окажется прилично людей с оружием, готовых за это злоумышленника покарать. Если же ты одиночка, то тебя в самом лайтовом варианте ограбят до нитки. В самом прямом смысле слова, раздев до нага. И выбросят в канаву. Не нужно тешить себя глупыми иллюзиями. Люди там такие, как и у нас. Просто так сложилось, что они сумели себя презентовать получше, вылив подспудно на нас кучу дерьма. Не больше и не меньше.
— Ну…
— Ну поедем мы в Литву? И что дальше? Если у меня не будет богатых доспехов да одежды, то любой шляхтич может попытаться меня ограбить, объявив разбойником. И будет в целом в своем праве, так как кто я такой в Литве? Поместный дворянин? Это еще доказать нужно. Местные-то меня не знают. И все родичи мои — тут живут. Ну, в Туле да Коломне.
Марфа промолчала, поиграв желваками.
— И чем дальше от здешних мест, тем меньше у меня прав. Тем более, что встречают-то по одежке. А мы с тобой выглядим довольно бедно и скудно. Нищета. Многие удачливые разбойники лучше живут. И это, не говоря о том, что встает в полный рост проблема языка. Здешний язык мы знаем. А среднепольским[12] ты владеешь? А современными германскими наречиями? А среднефранцузским[13]?
— Английский и немецкий знаю.
— Наших дней?
— Да.
— Забудь. Сейчас все по-другому. Тебя скорее всего если и поймут, то с огромным трудом.
— А если к татарам податься или османам? Если тебе религия не важна, то не все ли равно?
— А тебе?
— У меня дедушка преподавал на кафедре научного атеизма. Сам понимаешь… — развела она руками.
— Языка их мы не знаем. Да и если попадемся нашим после этого, то смерть лучшее, что нас будет ждать. Измена царю — страшна. Измена вере же — худшее, что мы можем сделать.
— А чего им попадаться? Через крымских татар переберемся в Османскую Империю, а оттуда куда-нибудь в Египет. Ну и поселимся где-нибудь недалеко от Долины царей. Я немного интересовалась вопросом и карту захоронений помню. И где гробница Тутанхамона — тоже.
— Там мы будем еще большими изгоями, чем в Польше. Чужими одиночками. За нами никто не стоит. Если бы я один поехал бы, то мог взять местную женщину в жены и примкнуть к какому-нибудь клану. А так… Мне никогда не нравился Карл Маркс. Достаточно сложно доверять размышлениям об устройстве экономики и хозяйства человека, который себе не мог заработать на хлеб и жил на подачки. Обычный идеалист и фантазер. Но есть у него одно высказывание, с которым я согласен. Нет такого преступления, на которое бы не пошел капитал ради трехсот процентов прибыли. Только я бы заменил слово «капитал» на «человека». Ну и, может быть, поставил вилку процентов. Это ведь на словах все люди молодцы. Пока перед ними не появляется особой возможности. Выделываются. Рассказывают, какие они хорошие и правильные. А помаши перед носом осликом, груженым золотом и все… Вот ты говоришь гробница Тутанхамона. Там же десятки килограммов золота. Местные нас прирежут быстрее, чем мы пикнуть успеем. И это — не самый плохой вариант. А то ведь пытать станут, выведывая где мы еще припрятали золото.
— Не веришь ты в людей, — мрачно произнесла Марфа.
— Не верю.
— А Сибирь?
— А что Сибирь? Ты думаешь, что там люди не живут и они там другие? Там масса своих государств со своей аристократией.
— Проклятье! Так что же делать? Сидеть вот так — как в осаде? Тула ведь фронтир. Тут каждый день прожить — удача.
— Думаешь, я не думал, что делать? — усмехнулся Андрей. — На текущий момент у нас есть только один продуктивный сценарий. Сидеть на попе ровно и укреплять свои позиции.
— Но как?! На этих тридцати трех квадратных метрах? Ты серьезно? Под угрозой постоянного нападения в любой момент с любой стороны?
— Земля — это не так важно. Намного важнее — люди. Люди, которые за нами будут стоять. На текущий момент мы с тобой члены рода моего отца. Младшие члены рода, которых прикрывают минимально. Просто ради того, чтобы дурные слухи не пошли. Мы балласт. Обуза. И единственный путь — это положение изменить, сделать так, чтобы род был заинтересован в нас. Кровно заинтересован.
— А потом?
— А потом подтягивать три других рода. Моей матери, и твоих родителей. Чтобы сформировать как можно более крепкий конгломерат за своей спиной.
— И что это даст?
— Возможность через какое-то время жить тихо и спокойно. И сытно. Ты ведь этого хочешь? Вот. Я тоже. Или ты думаешь, что вся эта «котовасия» меня радует? Да в гробу я видал и службу, и все эти долбанные интриги в отдельно взятом болоте. Я хочу сытой, спокойной жизни.
— Ты планируешь тут сидеть до самой старости? Просто обрастая связями? Я правильно поняла?
— Милая, грядет Ливонская война. И она несет большие возможности. Вот я и хочу к ней подготовится. Чтобы, когда она началась, я был уже готов. И люди, который пойдут за мной, тоже были готовы.
— Ты же знаешь, что царь ее проиграет.
— Главное, чтобы ее выиграли мы, — усмехнулся Андрей и лукаво прищурился…
Спустя полчаса к кузнецу Илье подошел старший сын — Семка с самым, что ни на есть испуганным лицом.
— Бать, а бать… — дернул он его за рукав.
— Ты чего?
— Хозяин… он… он…
— Что он?
— Не человек он! — выпалил малец.
— Т-с-с-с… — прошипел кузнец. — Тише!
— Батя. Так…
— Ты хочешь, чтобы он услышал твои слова?
— И хозяйка…
— А то я не догадался? — фыркнул Илья. — Ты сам то как это узнал?
— Так они на речке сидели, на берегу, и болтали. А я случайно заметил их и решил послушать.
— Подслушивал? — нахмурился кузнец.
— Они на каком-то дивном языке говорили. Вроде наш, а такой непонятный. Я едва несколько слов разобрал. Он там сказал что-то о том, хорошо ли хозяйке в новом теле. Я как услышал это, так и бежать.
— Прям бежать?
— Тайком отполз и дальше тишком…
— А они тебя заметили?
— Не, — помотал он головой. — Они на берегу сидели. На самом виду. Там, где лодки пристают. Издали их видать было. Я хотел вершу проверить. Ну пошел. А ветер с их стороны был. Поэтому мои шаги они не услышали. Он же и слова их доносил.
— Ясно, — задумчиво произнес Илья и вспомнил слова Устинки, о том, что Андрей сказывал волколаку: «мы с тобой одной крови». И в его голове все встало на свои места.
Он и раньше подозревал, что с Андреем что-то не так. Как и с Марфой. Другие они. Чужие. Вроде и по-нашему говорят и ликом понятны, но чужие. Как будто иноземцы далекие. Теперь же выходило… — Ты только молчи. Понимаешь? Просто молчи. И никому не рассказывай.
— Батя…
— Они хорошие. Если бы не они — нам бы голодать.
— Но они же нелюди!
— Это не так… тебе просто показалось.
— Батя!
— Скажешь кому — и мы снова окажемся на улице. И снова будет лебеду да крапиву есть. Хочешь?
— Но отец Афанасий…
— А что отец Афанасий? Они крест носят и причастие принимают. Люди они. Дивные, но люди. Молчи! Никому не говори то, что сказал мне. Понял меня?
— Понял, батя.
— И не подсматривай больше за ними. А то бог знает, что тебе еще померещиться.
— Но он сказал это! Я слышал!