– У старой рыбы мясо, что эта ветошь. Ни вкуса, ни пользы. В одном ты прав, Петро, пора и о ужине подумать. Сейчас закинем бредень да сообразим пару рыбин на ушицу. Плыть по реке да сухарями питаться – глупее не придумаешь. Типун… Где тут у вас снасти лежат, а то я еще не весь байдак обшарил. Сперва не до того было. Потом стемнело… А там и вы пожаловали. Говори, говори… Не переворачивать же весь челн вверх дном. Сам же потом за оба уха уплетать станешь.
После роскошной купели я пребывал в неге и блаженстве. В том смысле, что тело нежилось, а взгляд дружелюбно скользил по лицам разбойников, в отличие от меня – добровольца, приговоренных к веслам волей запорожца. Угрюмые, злые глаза, в которых явно читается пожелание нам подохнуть в муках, но при этом не елозящие, глядящие прямо. Они подчинились силе, но не покорились, не сдались. И только один взгляд в тот самый миг, когда Полупуд заговорил о снастях, вдруг вильнул и потупился.
Ого! Я, конечно же, не Шерлок Холмс или иной мастер дедуктивного метода, умеющий подмечать малейшие детали и делать из них потрясающие выводы, но тоже люблю смотреть сериалы о ментах.
– Василий… – позвал я негромко. – Помоги мне встать, пожалуйста.
Настроившийся на рыбалку казак удивленно оглянулся, но помог подняться. И даже поддержал, когда я шагнул к Типуну и прикоснулся ладонью ко лбу разбойника.
– Ты чего, паныч? – дернулся тот. – Совсем ошалел?
А Полупуд, похоже, о чем-то догадался.
– Сиди смирно, – прикрикнул на кормщика. – Вы, олухи царя небесного, понятия не имеете, кого в плену держали. Петр Ангел – потомственный ведун. Зрит прошлое и то, что не исполнилось еще. Оттого и нападение ваше неудачное, что заранее он приготовился. Да что я вам об этом толкую, сами видели, как он сразу стал палить с обеих рук, когда вы еще и головы на бортами поднять не успели.
Все, разумеется, было иначе, но кому важны детали? М-да, вот так и писались летописи, по которым потомки историю учат и за документ считают.
– Так что не дергайся, Типун. Ворожбит[5] знает, что делает. А если спросит чего, не вздумай солгать – навек онемеешь.
Я не собирался затевать представление, но после такой рекламы давать заднюю некрасиво.
– Вижу… – забубнил замогильным голосом. – Тайное вижу… Квод лицет йови, но лицет бови! Темна вода во облецах, и блаженны нищие духом… Измена… Зик транзит глория мунди! Лист в лесу спрятанный, волк в ночи крадущийся… Ворон над падалью кружит… Кровь Ирода на челе Иудином… Трах-тибидох… трах-трах…
Нести подобную ахинею я мог бы часами, не сложнее, чем на экзамене без подготовки отвечать на вопросы. Главное – уверенный тон и взгляд. Не понадобилось, кормщик сломался раньше. Взвыл дурным голосом и отшатнулся.
– Василий! Забери его! Не губи душу! Я всё скажу! Богородицей клянусь, типун мне на язык…
А я чего. Колхоз дело добровольное. Сам так сам… Но не удержался. Нагнулся к уху Типуна и произнес трагически:
– Внемли, несчастный мудрость Пифагора Самосского! Ибо он первый доказал, что сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы… А посему, Пифагоровы штаны на все стороны равны!
– Я не нарочно! – завопил тот. – Василий! Смилуйся! Там на носу, в одном из бочонков… который крестом помечен. Там не порох. Посмотри… Но я не собирался умолчать об этом. Всего лишь хотел кошевому о тайном поведать. Чтобы побольше за свою жизнь предложить. Клянусь честью святой Девы Марии! Типун мне на язык…
– Верю… – Кормчий был нам еще нужен. Так что стоило поберечь его рассудок. А то скоро слюни со страху пускать начнет и под себя ходить. Переборщил слегка. Не учел глубину суеверия здешних людей. Тем более тех, кто и сами понимают, что грешны. Кто-кто, а они в ад совершенно не торопятся.
Подействовало. Типун угомонился, только глаза таращил и молитву шептал. Остальные разбойники тоже перекрестились, теперь поглядывая на меня с явным опасением.
Полупуд же тем временем прошел на нос байдака, отодвинул несколько бочонков, а один взял в руки.
– Есть крест… – объявил громко. – Вот только открывать мне его не хочется. Опасаюсь, как бы сокрытая в нем тайна весь байдак на щепки не разнесла.
Я взглянул на разбойника. Тот заметно успокоился и не походил на человека, прощающегося с жизнью.
– Это вряд ли…
Полупуд посмотрел на меня и кивнул. Похоже, реноме провидца пристало ко мне намертво. Потом просунул кончик ножа под ободок и стал сбивать его. А когда металлический обруч уступил, поддел крышку и откупорил бочонок. Заглянул внутрь и удивленно вздел брови.
– Ключ…
– Какой ключ? – я не сразу понял, что запорожец имел в виду. А когда дошло, Василий уже сунул руку внутрь и достал оттуда большущий, как у всем известного деревянного Буратино, ключ.
На мгновение даже показалось, что золотой. Но нет… Обычный, бронзовый. Просто сделанный недавно и еще не успевший потемнеть.
– А вот какую дверь он отпирает, не знает никто, вот те крест святой… – перекрестился кормчий. – Даже Ворон, типун мне на язык. Только тот, кто атаману его вручил, и тот – кому мы взялись груз доставить.
– Это понятно… – Я поднял глаза к небу. – Ну что ж, Искандер-ага далеко, а вот своего Иуду, что басурманам оружие и ключи шлет, мы за вымя непременно пощупаем.
Кормщик, который давно запамятовал, что они сами перед грозой назвали имя заказчика, только икнул. А Полупуд, наоборот, осклабился и протянул ключ мне.
– Держи, Петро. У тебя целее будет.
Ключ размерами не уступал молоточку для приготовления отбивных котлет, но, несмотря на размеры, сделан был весьма хитро. С таким количеством выступов, бороздок и отверстий, что даже мне, весьма далекого от слесарного дела, стало понятно: ничем другим, кроме него, замок не открыть. А если так, то запирал он что-то очень важное… или ценное. Очень!
Глава третья
Снасти тоже нашлись, так что и рыбки наловили. С запасом. На два дня напекли, чтобы после уже не терять время. Процедура готовки происходила тоже без отрыва от движения. Для чего к корме байдака был привязан плот, а уже на нем Полупуд лично занимался готовкой. Покуда я с самым серьезным видом держал гребцов под прицелом пистолей.
Впрочем, после столь наглядной демонстрации моих сверхъестественных умений о бунте никто и не помышлял. Гребли смирно, как овечки. Стараясь даже взглядом со мною не встречаться. А то мало ли что я там прочту из их прошлой жизни. Небось, каждый что-то припрятал на черный день и расставаться с добром за здорово живешь не хотел.
Хозяйственный казак сперва наварил полбы, а уже потом на углях запек десяток весьма внушительных рыбин, обернув их лопухами и обваляв в глине. Интересный, кстати, способ. Если уметь, то потом можно расколоть полученную «запеканку» посередке и получить рыбу в своеобразной керамической миске. Очень удобно… Правда, у меня получилось правильно «открыть» блюдо только с третьего раза. В двух первых случаях пришлось выбирать из мяса не только кости, но и черепки.
Дальше гребли без происшествий и приключений. То есть вообще ничего не происходило. День сменился ночью, и мы слегка передремали, чтобы с утра снова налечь на весла. И казалось, плавням этим не будет ни конца, ни края. Кто только додумался обозвать это море разливанное Великим Лугом? Безбрежный – вот более точное определение. Хотя я тоже неправ – берега как раз были, кругом и повсюду. Узкими, косами и отмелями. Порой – извилистыми и длинными, а порой – всего с пяток шагов. А за ними сразу начиналась следующая протока или заводь. Чуть посверкивающая водной гладью и обильно заросшая камышами. И я уже начинал подумывать о том, что мы больше никогда не выберемся на сушу и не увидим людей, а останемся здесь жить парой робинзонов с целой кучей Пятниц.
Но ближе к вечеру мои опасения развеялись.
– Табань! – распорядился кормщик и объяснил Полупуду: – Всё, приплыли, типун мне на язык. Дальше пути нет… Вода закончилась. Только топи. Засосет так, что волами не вытащить.
– Не понял?
– А чего тут непонятного? Я привел байдак так близко к Сечи, как смог… с этой стороны. Тем более с таким грузом. Дальше – мелководье. Челном или вплавь. Нравится тебе это или нет… типун мне на язык.
Василий взобрался на тюки, чтобы осмотреться, и в этот же миг его окликнули:
– Пугу, пугу!
– Пугу, пугу! – широко усмехаясь, Полупуд поднес ладони к губам и ответил таким же окликом, чуть смазанным из-за улыбки.
– Кем будешь? – отозвался невидимый собеседник.
– Казак с Луга! Сам не видишь, что ли?
– Мало ли что я вижу… – резонно заметил голос, и я только теперь разглядел казака, прячущегося в кроне кряжистого дуба, чьи толстые ветки нависали прямо над протокой. – Тетеря вон вчера божился, что свиное рыло в окне корчмы видел. В смушковой шапке и красной свитке…
– Ты же не в шинке, – не менее резонно ответил Полупуд. – Трезвый. Значит, глазам верить должен.
– Верно… – согласился казак. – Вот я и думаю, что ты за птица? Обычаи вроде знаешь. Но плывешь с юга. А в тех сторонах только басурманское жилье. И хлопцы у тебя на веслах, к лавкам привязаны, чисто галерники… Не по-христиански. Что скажешь?
– То такие хлопцы, – отмахнулся Полупуд, – что и в кандалы заковать не помешало бы. Когда придешь кием их чествовать, вспомнишь этот разговор. А что со стороны моря идем, так и тому причина найдется.
– Заблудились мы… Что тут такого?
Я вроде негромко, сам себе сказал, но то ли слух у дозорного был изумительный, то ли звуки над водой разносились слишком далеко, но запорожец услышал и рассмеялся так заливисто, что едва с дуба не рухнул.
– Это кто с тобой такой веселый? Из какого куреня будете, панове-товарищи? Не узнаю…
Полупуд дернул себя за ус и показал мне за спиной кулак. Мол, не лезь поперед батьки в пекло.
– Петро Ангел. В ученики пристал. Толковый хлопец. Еще всеми нами покомандует. Не признаешь, значит? А вот мне твое обличье знакомо. Не Иван Грач часом?