– А почему он такой пухлый?
– Из-за кислородной подушки. А если ты про роевню подумал, то зря: она туда не влезает. Проверяли. Так… Это уже день. Мамашка прикатила. Чемоданы тащит ее шофер, он в дом не вхож, будет ждать в машине.
– Неужто этой крале за пятьдесят?
– Пятьдесят четыре. Ты что, про косметическую хирургию никогда не слыхал? О, вот и кузина с маменькой.
– Ого! Ну и бандура! Интересно, тяжелая? Кстати, а сколько весит роевня с пчелами?
– Килограмма четыре-пять. Примерно столько же, сколько виолончель… А вот и сестрица пожаловала. Оцени коробочку. Это сколько тортиков туда можно напихать!
– Да уж! Ишь, как раскраснелась толстушка. А сухой лед – тяжелый?
– Тяжелее обыкновенного раза в полтора. Это снова медсестра, решила с книжкой позагорать. Возвращается… Тетка с дочерью пошли к бассейну. А вот и сестрица следом – тоже в бассейн. Матушка всех повыгоняла, чтобы с сыном наедине потолковать. Ну вот, все трое возвращаются…
Игорь всматривался в лица входящих в дом женщин, и ни на одном не находил признаков волнения, тревоги или напряжения. Ни у одной не бегали глаза, не дрожали руки. Никто не походил на убийцу.
От напряженных умственных усилий у него загудела голова. Но, сколько ни перебирал он в уме сведения, сообщенные Михалычем, указания на убийцу найти не мог. Интересно, как на его месте выкручивался бы Эркюль Пуаро?
Всплывший в памяти образ маленького великого сыщика неожиданно навел его на мысль.
– Слушай, Михалыч, а чего-нибудь странного вы там не находили? Чего-нибудь такого… необъяснимого.
– Странного? – Михалыч задумчиво потеребил ухо. – Ну, разве что кострище в саду. То есть садом это назвать нельзя, там одни хвойные деревья растут. Тоже странно, но объяснимо. Хвоя не цветет, а аллергики…
– Так что там с кострищем? – нетерпеливо перебил его Игорь.
– Никто не признался, что жег костер. Ни охранники, ни прислуга, ни гости. А кострище свежее. В лаборатории дали заключение, что жгли хвою и газеты.
– Хвою и газеты? – растерянно переспросил Игорь. – И больше ничего?
Сосед покачал головой.
"Ну, и что это тебе дает, гений?" – ехидно поинтересовался внутренний голос.
В ответ Игорь мысленно развел руками. Костер, на котором жгли хвою и газеты, не укладывался в рамки истории с пчелами-убийцами. Другое дело, если бы сожгли исчезнувшую роевню, но газеты… Должно быть, пацаны развлекались, тайком пробравшись на участок. Хотя владения аллергика-миллионера наверняка охраняют так, что муха не пролетит. С другой стороны, "пролетел" же мимо охраны целый пчелиный рой. В роевне…
– Михалыч, а из чего эти роевни делают?
– Промышленные – из сетки и фанеры. Самодельные – по разному. Из бересты, липовой коры, бука. Хотя сетка – непременный атрибут.
Игорь "повис". Мысли разбежались, оставив в голове одни мельтешащие образы. Мальчишки, лезущие через забор с колючей проволокой, полыхающие газеты, елово-сосновый парк, медсестра, загорающая в обнимку с саквояжем, тортик, сиротливо приткнувшийся в углу огромной коробки, тощая виолончелистка с упитанным футляром, пасечники, обдирающие березу для самодельной роевни… Самодельной…
И вдруг, откуда ни возьмись, на горизонте забрезжила разгадка.
– Михалыч, – сказал он, прокашлявшись. – Я, кажется, знаю, кто это. Но доказательств у меня нет, одна голая догадка…
– Если догадка верная, доказательства я сам найду. Кто?
– Понимаешь, только одной из предполагаемых убийц имело смысл жечь газеты. Скажи, вы не находили в доме моток использованной металлической проволоки?
– Кто?!
– Сначала ответь про проволоку. Не хочу выглядеть дураком. Если проволоки нет, то моя догадка не верна. Сетку она могла изрезать и спустить в унитаз, а каркас – только
разогнуть и смотать, чтобы его не узнали.
– Ты издеваешься? – взревел Михалыч, но наткнулся на упрямый взгляд и сдался. – Была твоя проволока. В ящике кухонного стола. Теперь говори – кто?
И Игорь сказал. И объяснил про газеты. И про самодельную роевню. А потом раздухарился и высказал догадку насчет сообщника.
Михалыч позвонил через неделю.
– С пчеловодом ты промахнулся, – сообщил он. – Ну не сообразил мужик среди ночи, что ройки бывают маленькие. Сообщника Киселева нашла в N – по объявлению о продаже пасеки. Хозяин умер, а сынок предпочитает более легкие деньги. За двадцать тысяч (не наших, вестимо) он и роевню нужной формы соорудил, и пчелок доставил, и способ транспортировать их через забор изобрел.
– Какой?
– Длинная удочка с катушкой. Участок-то здоровый, на весь забор камер не напасёшься, вот сообщник в "слепом" месте роевню и переправил. Киселевой только и оставалось, что положить ее в саквояж, да сжечь газеты, которые она затолкала вместо кислородной подушки.
– Она призналась?
– А куда ей было деваться, если я сообщника расколол?
– И зачем она это сделала?
– Ради денег. У Панина был дружок по санаторию, некий Пьер Лежен, он тоже пору цветения за Полярным кругом пережидал. Так вот, этот Лежен придумал проект быстрого обогащения и предложил Панину партнерство. Договаривались они прямо при Киселевой, не подозревая, что за восемь лет бдения при аллергике она успела выучить три языка. Панин пообещал Лежену, что деньги – миллион евро – переведет по дороге домой, когда будет проезжать через Хельсинки. Киселева сообразила, что в банк хозяин отправит ее, сам-то он носа из машины не высовывал. Ну, и решила, что лучше переведет деньги на свой счет. Решила, и поехала в N, в отпуск. А там нашла типа, продающего пасеку, и купила его услуги. И молчание заодно.
– Но как она додумалась до этих пчел?
– Панин с Леженом навели на мысль. Они свой бизнес как раз на пчелах собирались делать.
– Но зачем ей столько сложностей, если она могла просто подсунуть Панину какой-нибудь аллерген, а потом вколоть не то лекарство.
– Не могла. Ее бы тут же заподозрили. Восемь лет ухаживать за аллергиком, и не знать, какие лекарства ему можно, а какие нельзя?
– Не понимаю я этого. Восемь лет жила рядом с человеком, и убила его ради денег. Зачем ей столько? Она же и так хорошо зарабатывала.
– Чего тут непонятного? Девке под сорок. Давно пора семью заводить. А она круглосуточно торчит при своем аллергике и не может уйти, потому что больше никто не станет платить ей столько, чтобы и на жизнь хватало, и на брата. А тут деньги сами в руки плывут, причем такие, что можно вообще не работать до конца жизни. И риска почти никакого. Поймать ее с роевней никто не мог. В сад она пошла, когда гости только сели за стол; вряд ли они тут же вскочили бы и побежали гулять. В спальню Панина забралась через свою комнату, кроме хозяина там никто появиться не мог, а хозяин не пришел бы раньше, чем уехали гости. Если бы не твоя блестящая догадка, что она газеты в саквояж напихала, чтобы не светиться под камерой с пустой тарой, вполне возможно, что у нее все получилось бы. Нет, какой я все-таки молодец, что вспомнил тот разговор про Агату Кристи!
2012