«Может быть, секрет счастливой жизни в том, чтобы жить ее именно так?» – в отчаянии подумала Вивьен.
– Я напишу Дугласу, – продолжила Гуггенхайм. – Представь, что ты снимаешь что-то, чему не видно конца. Это все равно что попытаться нарисовать персики, глядя на тарелку с грушами.
Краем глаза Вивьен заметила, что Табита Найт, возясь с чайной сервировкой, прислушивается к их разговору.
– Она хочет посмотреть мою коллекцию, – шепнула Пегги, кивнув в сторону девушки. – Восемнадцать – идеальный возраст для посещения Италии: достаточный, чтобы ценить историю, и при этом самой не выглядеть как древний экспонат.
Вивьен уловила уныние в голосе Пегги из-за разговоров о возрасте. Они все были такими – самой Вивьен исполнилось тридцать пять, и она давно вступила в ряды старых дев.
– Таби уже бывала там, – ответила она, тоже понизив голос.
Пегги повернулась к Вивьен, позвякивая серьгами, и посмотрела на нее в замешательстве:
– Я думала, они нашли ее на Кипре.
Вивьен покачала головой.
– Это был лагерь для перемещенных лиц. Сначала они с братом были в детском концентрационном лагере в Югославии, а потом каким-то образом сбежали через Альпы в Италию, где их спрятал падре.
– Она тебе это рассказала?
– Нет, ее мать Фрэнсис. Таби никогда не говорит об этом. – Вивьен колебалась. Это было правдой: Табита упоминала лишь, что осиротела во время войны и была на попечении сэра Альфреда, пока Фрэнсис Найт и ее муж не предложили их с братом усыновить.
– После освобождения они с братом находились на судне с беженцами, направлявшемся из Италии в Палестину, когда британцы атаковали их недалеко от Хайфы. Молодые люди на борту пытались отбиться, но все были депортированы на Кипр. Именно тогда Красный Крест привез Табиту с братом сюда. – Вивьен снова сделала паузу. – Представь, каково это, оказаться в стране, которая на тебя напала. Целый фильм можно снять.
– Видишь? – спросила Гуггенхайм, многозначительно положив руку на предплечье Вивьен. – Ты уже на полпути к цели.
После вечеринки Вивьен поздно легла спать и оставалась в постели, стремясь избежать резкого дневного света и еще более резких рецензий. Она плохо переносила критику, особенно злобную, к тому же Дюморье и другие всегда призывали ее отступить. Однако даже на начальном этапе своей карьеры Вивьен чувствовала, что ей некуда идти.
Зазвонил телефон, и, все еще не открывая глаз, она протянула руку к медной трубке, покоящейся на мраморном основании. Телефон ей подарила на Рождество Пегги – она отказывалась от всего уродливого в доме и начала пускать к себе туристов, как в музей.
– Вивьен? – спросил молодой задыхающийся женский голос в трубке.
– Угу. – Вивьен зевнула. – Да, здравствуйте, кто это?
– Эйвери. – Пауза. – Сент-Винсент.
Вивьен села и прижала свободную руку к правому виску.
– Эйвери? Это действительно ты?
Последовала еще одна долгая пауза, и Вивьен услышала нервное постукивание ногтей по одной из покрытых лаком старинных поверхностей, которые она помнила слишком хорошо. Четырнадцать лет назад Вивьен обручилась с братом Эйвери Дэвидом, наследником графства Сент-Винсент, и они с нетерпением ожидали приказа об отправке на фронт. В начале 1942 года его батальон был отправлен в африканскую пустыню сражаться с немецко-итальянской коалицией. Оказавшись втянутым в злополучную битву при Газале, Дэвид был объявлен пропавшим без вести и считался погибшим, а его знатная семья перестала выходить на связь. До сих пор.
– Мама и папа не знают, что я звоню.
Мама и папа. Как это похоже на Эйвери. Вивьен быстро подсчитала и поняла, что «девочке» сейчас, должно быть, около двадцати пяти лет.
– Я хотела написать вам, но не знала и куда. Потом я увидела рекламу вашей пьесы. Режиссер-постановщик дал мне этот номер.
Вивьен вспомнила детскую склонность Эйвери Сент-Винсент к дедукции, стопки романов Агаты Кристи под ее lit à la duchesse[8], но ничего не сказала.
– Я полагаю, вы все еще сердитесь на нас.
У Вивьен начала раскалываться голова. Только что подвергшаяся нападкам со стороны ведущих лондонских театральных критиков, она была не в настроении разговаривать по телефону с младшей сестрой своего покойного жениха.
– Ну, по крайней мере, это вы обо мне помните.
Последовало молчание, затем снова нервное постукивание ногтями. Вивьен удивилась, что до сих пор не напугала Эйвери. Она задавалась вопросами, какой молодой женщиной выросла Эйвери и насколько она похожа на своего любимого брата.
– Просто, видите ли, мы получили письмо. После войны.
У Вивьен свело левую руку, которой она вцепилась в изящную медную ручку телефонной трубки.
– Письмо?
– Да. Дэвид был в списке пропавших без вести военнопленных. – Еще одна пауза. – Боюсь, что ни могилы, ни какой-либо другой информации нет.
– Он не погиб в Газале?
– Кажется, часть батальона попала в плен и была отправлена на юг Италии после падения Тобрука. Один из пленных упомянул Дэвида в протоколе допроса после войны. – Вивьен услышала, как она резко вздохнула. – Мы должны были сказать вам давным-давно. Но мы не знали, где вы.
– По вашей вине.
– Да, конечно. – Еще одна пауза. – Я знаю, что этого очень мало…
– Нет, это не так. Это лишь то немногое, что у меня могло остаться. И этого довольно много для меня.
Эйвери разрыдалась, и Вивьен почувствовала, как все напряжение многих недель, предшествовавших постановке, – вся эта работа, и все впустую – рассеивается перед лицом ее прошлого.
– Я все думала, что время поможет, – сказала молодая женщина между всхлипами.
– Как что-то может помочь? – Вивьен положила руку на живот, чувствуя, как у нее перехватывает дыхание от горькой правды.
– Папа много лет проработал в военном министерстве, пытаясь узнать больше.
– Полагаю, я должна быть благодарна за это.
Еще одна неловкая пауза.
– Вы можете простить нас?
– О, Эйвери, если вы еще что-нибудь помните обо мне…
После звонка Вивьен осталась в постели. Телефон молчал – женщины из магазина знали, что после такой публичной порки Вивьен нужно оставить в покое. Она продолжала размышлять о том, как кстати пришлись слова Пегги, сказанные прошлой ночью: «В Италию едут не для того, чтобы убежать от прошлого, а чтобы обрести его». Какая горькая ирония – думать о том, что сам Дэвид был там, живой, и ждал, когда она – да и кто угодно – найдет его.
Вивьен редко плакала, что было благословением при ее тяжелой профессии, но, к ее удивлению, долго сдерживаемые слезы теперь лились рекой. Сент-Винсенты, возможно, и подвели ее как семья, но она подвела себя вдвойне: она не отвергла официальное, а теперь безосновательное объяснение смерти Дэвида во время войны и не искала правды, и с тех пор по-настоящему не изменилась сама. Молодец, что еще скажешь. Вместо этого правда настигла ее, сделав прошлое еще более болезненным, – до сих пор Вивьен и представить себе не могла, что такое возможно. Она бы поступила совсем по-другому, если бы только знала.
После войны прошло десятилетие, и все, кто мог двигаться дальше, сделали это – гораздо успешнее, чем Вивьен. Все остальные сотрудницы книжного магазина целенаправленно шли вперед после вдовства, замужества и развода. К тому же на подходе были новые дети, к чему Вивьен относилась неоднозначно. Почему бы не принять настоящее, если нельзя исправить прошлое?
Конечно, Вивьен не сделала ни того ни другого, оставив свою жизнь в лучшем случае наполовину размеренной. Вместо этого она продолжала писать в атмосфере жестокости лондонского театрального мира, полного неписаных правил, свинцового неба и салата с ветчиной к чаю. Она оберегала свое сердце от многочисленных поклонников. Она держалась подальше от возможной боли. Но все это не отдавало должного памяти Дэвида. У него не было шанса избежать боли: ему не дали шанса снова окунуться в жизнь.
Вивьен, возможно, никогда не узнает, что случилось с Дэвидом, но одно она знала наверняка: он бы боролся за нее до самого конца. После стольких потерянных лет неожиданная новость от Эйвери давала ей шанс сделать то же самое для него.
В жизни никогда не знаешь, когда могут нагрянуть неожиданности, но даже писатель внутри Вивьен не мог себе такого представить.
Глава 2
Когда Вивьен вышла из самолета в аэропорту Чампино на окраине Рима, она сразу почувствовала, что одета чересчур нарядно, и не только из-за весенней погоды. Пегги Гуггенхайм позвонила из Венеции и предложила костюмы для поездки Вивьен в Рим, но одежда для Пегги была формой художественного самовыражения: яркие узоры, причудливые украшения и свободный, удобный крой, замаскированный эффектными линиями. А Вивьен, окруженная на работе мужчинами, использовала моду, чтобы почувствовать себя более уверенной. Судя по переполненному терминалу аэропорта, самообладание было далеко не так важно для молодых и модных итальянок. Повсюду мелькали голые плечи и ноги, и первое, что Вивьен поклялась себе купить в Риме, – это облегающую футболку в американском стиле и платье на бретелях.
Выйдя на послеполуденное солнце, Вивьен заметила старый военный джип, который ей было велено отыскать. Водитель, приветливый мужчина со смуглой средиземноморской внешностью, улыбнулся очень по-американски и, выпрыгивая из машины, весело помахал рукой:
– Привет, Вивьен, верно?
Она кивнула и с радостью позволила ему забрать у нее два тяжелых чемодана, набитых ее любимыми книгами.
– Я Леви Бассано. Запрыгивайте.
Запустив двигатель, Леви кивнул на сумку-холодильник на заднем сиденье:
– Хотите кока-колы?
Вивьен улыбнулась:
– От старых привычек трудно избавиться?
Он улыбнулся в ответ:
– Особенно таким твердолобым американцам, как я.
Вивьен почувствовала о