Но он летал. Много раз на тренировках, много раз на заданиях. И давно, и недавно.
- Иди сюда, мне нужно застегнуть….
Одетая в черную куртку и серые штаны, Райна подошла, покорно прижалась, когда ее тесно обняли мужские руки, перекинул через грудь широкий ремень. Переступила ногами, куда сказали, подергала за пряжку – плотно? Плотно.
И все это время старалась не смотреть вперед – туда, где зиял обрыв.
Магия подловила их. На этот раз выпустила там, где спусков не было совсем. Ни единого.
Они поначалу искали – обошли кругом весь пятачок – тщетно. Ни дорожки, ни тропки вниз – одни отвесные скалы. И крыло.
- Ты не бойся…
- Я не боюсь.
- Боишься.
Тишина.
- Тебе еще понравится в конце.
Неуверенная улыбка.
- Райна… Рейка моя… - В затылок сквозь шапку уткнулся нос. – Ты молодец.
- Я еще не молодец.
- Ты храбрая.
Ее трясло – он чувствовал.
- Значит, зачем-то это надо, - философски отнесся к происходящему Канн. Он бывал на Магии раньше, знал – здесь ничего не дается просто так.
- Надо, - повторили тенью.
- Полетели?
Когда они начали синхронный бег – все ближе и ближе к краю пропасти, - Райна подумала о том, что для чего бы это «ни было нужно», она бы с удовольствием это пропустила…
А спустя мгновенье – когда под ногами уже не было почвы, когда ступни болтались в воздухе, когда парило, ведомое уверенными воздушными потоками «крыло», вдруг открыла глаза и… захлебнулась от восторга.
Стив и Тайра.
Лошадь была коричневой и белогривой.
Она тыкалась теплыми губами в подставленную ладонь, удивленно взирала влажными коричневыми глазами с длинными ресницами и изредка фыркала – колыхалась по шее жесткая грива. Лошадь переступала тяжелыми мохнатыми ногами и нетерпеливо бренчала сбруей – полезайте, мол, чего ждете?
Сани стояли на полозьях. Зимние, теплые, с теплой меховой подкладкой на сиденье, с коротким козырьком – удобные.
Тайра, пока ехали, молчала. И, кажется, утирала слезы.
- Ты чего? – волновался Стив. – Холодно, замерзла? Ноги ледяные?
Ноги утопали в заботливо положенным кем-то неведомым клетчатом пледе.
- Нет. Счастлива, - шептали в ответ.
- А чего плачешь?
- Красиво.
Красиво, да.
Стив ожидал всякого. Что придется рвануть в многокилометровый марш-бросок по стылой равнине, что они обморозят лицо, что придется делать привалы – собирать дрова, разводить костер, греться. Он приготовился. Ко всему, но совершенно не к тому, что увидел, когда они спустились с горы.
К уютной и теплой повозке. И лошади.
Плыл по бокам сосновый лес, провисали под тяжестью снега зеленые меховые лапы, изредка сыпался сверху снежный порошок – мелкий и колкий, как стеклянная пыль.
- Это ведь рай…
- Что?
- Рай.
- Почему?
Повозка, конечно, была хороша и удобна. Место извозчика пустовало; позвякивал прикрепленный на деревянной дуге колокольчик. Лошадь шла, самостоятельно выбирая путь – не мешкала, но и не торопилась, переставляла копыта, кажется, как и ездоки, наслаждалась дорогой.
- Рай, потому что везде вода. Застывшая. Знаешь, сколько отдали бы за такое место на Архане? Его купил бы самый могущественный правитель в свое единоличное пользование. И пускал бы только близких и дорогих гостей. Или, может, не пускал бы никого. Ходил бы сюда сам, дышал, чувствовал бы себя богатым.
- Тут же холодно.
Да, понятие «рая» у людей разнилось – кому-то рай – солнце и песок, а кому-то - изморозь и вековые стволы по бокам.
- Холодно. Только тут везде вода, пусть и замерзшая. И растения. Столько растений, сколько на всем Архане не сыщешь.
Он иногда забывал, что она из другого мира, но вспоминал об этом в такие моменты, как этот. Когда Тайра совсем по-иному умела взглянуть на привычные вещи.
- Растений много, да. Это сосны… Они всегда зеленые.
- Невероятно. И они никогда не замерзают?
- Нет, никогда. Очень много лет живут.
- Это рай, Стив. Мой рай.
Он был рад, хотя не делал ничего сам – все Магия. Ехал, держал в своей руке ее теплую ладошку и мысленно говорил «спасибо». За покладистую лошадь, за отсутствие стоянок, за то, что не пришлось греться. За счастливую Тайру.
Смотрел по сторонам - и, правда, красиво.
*****
Дина. Ленинск.
Новогодний день состоял из типичных дел: похода в магазин за забытым горошком, сидящей у телевизора в зале бабушки, порхания мамы по кухне. Строгали оливье – из картошки-моркошки, вареной колбасы и свежих огурцов, к праздникам ожидаемо подскочивших в цене аж до двух сотен за килограмм.
В другой раз я бы общалась с мамой, рассказывала истории из Нордейла, делилась новостями, но сегодня молчала, как партизан. И все потому, что прислушивалась. Прислушивалась, ловко очищая картошку в раковине, и мама. Изредка мы заговорщицки поглядывали друг на друга.
- А вы работаете, так? - Вопрошала строгим тоном учительница младших классов бабушка.
- Работаю.
- И платят, не задерживают?
- Всяко бывает. Но в основном не задерживают, - покладисто и кротко отвечал сидящий напротив нее человек.
Я давилась хрюканьем; улыбалась у раковины мама. Таисия Захаровна, поначалу обрадовавшаяся, что в гости заглянет внучкин ухажер, теперь устроила допрос с пристрастием.
- А кем вы, простите, работаете?
На этом момент я вся превратилась в уши – ведь не скажет же Дрейк, что он – Творец Уровней? Кажется, от возбуждения и дурацкого веселья мое лицо сделалось маковым.
- Строителем.
- О-о-о, строителем? Тяжелый труд, почетный.
Строителем! Ой… Мне бы только не рассмеяться в голос. Знала бы бабушка, кто перед ней на самом деле сидит…
Услышав, что я собираюсь провести первую часть дня в Ленинске, Дрейк вдруг вызвался сопровождать меня сам – отговорить не удалось. К тому же я знала, что бабушка давно мечтала увидеть «особенного Дининого мужчину». Увидела. И мужчина этот, насколько я знала, тоже все утро трудился над тем, чтобы в течение нескольких часов, сидя в обычной российской хрущевке, не фонить.
- А знаете, вы не похожи на строителя.
- Почему же?
С экрана телевизора неслись знакомые до боли голоса Андрея Мягкова и Барбары Брыльски – крутили в который раз под Новый год «Иронию судьбы».
- Лицо у вас…
- Не мужественное?
Таисия Захаровна смутилась, тактично прокашлялась:
- Интеллигентное слишком.
- У меня хорошее образование.
«Угу, и психологическое, и юридическое…» - институт Божественных технологий.
- Образование – это важно, - кивала бабушка.
«Платочки белые, платочки белые, платочки белые…»
Утренний поход до магазина принес массу удовольствия – толкучка, очереди, белоснежные улицы – сугробов в декабре намело таких, что терялись за их абрисами половина первых этажей. Продуктовый супермаркет «Кору» украсили снежинками и блестящими Дедами Морозами; над кассами приладили мишуру. Лица кассирш, впрочем, оставались безрадостными, что объяснимо – никому не хотелось работать в новогоднюю смену.
- Карта постоянного покупателя есть?
- Нет.
- Девушка, возьмите…
Мне протянул ее стоящий позади паренек.
- Спасибо.
У меня была бы карта. Если бы я до сих пор жила в Ленинске и постоянно ходила в магазин. Если бы никогда не уезжала из России, никогда не обнаружила в себе скрытых способностей, если бы продолжала амёбно, как когда-то, плыть по течению жизни. От этих мыслей, как от альтернативного сценария собственной судьбы, мне всегда делалось жутко.
Но что-то сложилось, и сложилось правильно, и теперь в зале, что на экране Ипполит ел «заливную рыбу», сидел Дрейк Дамиен-Ферно. Такой же чуждый этому миру, как инопланетная материя. Сидел, одетый в стального цвета рубашку и синие джинсы – подобрал специально, чтобы выглядеть «как свои».
Чудак. Творец. Самый могучий и любимый мужчина из всех существующих.
- Как у вас с ним? – качнула головой мама. Из-под ножика выскальзывала тонкая и иногда похожая на восьмерки картофельная кожура. - Не ругаетесь?
- Нет.
- Совсем?
С таким ругаться – себе дороже. Но не объяснять же это ей. Она тоже до сих пор верит, что Дрейк «особенный», но считает это нормальным, так как любой «свой» мужчина для дочери должен быть особенным, иначе все в корне неверно.
- Надо же, молодцы. И он, ты говорила, не пьет?
- Как строитель не пьет. Иногда может бокал шампанского или вина. И все.
- А, ну это нормально.
В заполненную холодной водой кастрюлю плюхнулась очередная раздетая картофелина.
- Вы Диночку-то нашу… не обижайте, - тем временем наставительно просила бабушка. – Она у нас хорошая девочка, мы за нее горой…
- Ну что вы, Таисия Захаровна. Я вашу Диночку очень берегу – другой такой нет.
- Это точно, точно… Хорошо, что вы понимаете. И вообще, Дима, вы пьете? А давайте по одной?
На этот раз я хрюкнула. Он представился Димой? Дима Дамиен-Ферно? Шутник!
Но ведь верно – не Дрейком же называться перед старой женщиной?
Кусочки моркови на доске, пока я просмеялась, превратились из кубиков в кашу.
Нас накормили, как на убой – пюре, котлеты, сельдь «под шубой», «мимоза», «оливье»… Дрейк ел с таким аппетитом будто взаправду носил балки и сваи исключительно на собственном хребте, и я подозревала, что он включил некий хитрый процесс «быстрого переваривания». Или же вообще расформировывал пищу в желудке на атомы, а после отправлял ее куда-нибудь в безвоздушное пространство. Межгалактическое, например.
А бабушка рдела от удовольствия. Расслабилась, разомлела при «Диме», принялась рассказывать сначала про мое детство, затем про мамино, после про свое… Изредка спохватывалась и спрашивала «что строите, где?», кивала незамысловатым ответам и вновь проваливалась в воспоминания. Мама косилась на моего спутника с ненавязчивым, но внимательным интересом. Дрейк лишь улыбался в ответ, будто шел между ними неслышный остальным диалог.