— В плену у французов был? А раз помощь просил, значит, побег задумывал вместе с другими пленными, так, что ли? — спросил Николай Андреевич.
Князь Андрей проговорил:
— В плену оказался после контузии. Мне рану зашили, но оставили умирать, думали, что не выживу. А я выжил и к нашему отряду прибился, который отстал при отступлении от основных сил…
— Но выжил же! Слава Богу! — воскликнул отец и уже вполне искренне сам обнял сына и даже чмокнул в щеку с той стороны, где розовел шрам от французской пули.
И он не замечал в сыне никакой особенной перемены до того момента, как тот сказал, еще раз внимательно осматриваясь в мастерской:
— Да у вас тут, папаша, станков прибавилось, пока меня не было. Самое время начинать уже не табакерки мастерить, а оружие новое изготавливать, нарезное и казнозарядное.
Старик уставился на молодого князя своими холодными серыми глазами, блестящими непримиримой сталью из-под кустистых бровей. За этот недобрый взгляд его давно наградили в высшем обществе прозвищем «Прусский король», хотя к пруссакам его род отношения не имел. Одновременно его жилистые руки сжались в кулаки, а лицо исказила гримаса, напоминающая кривую хищную ухмылку, обнажившую оскал пожелтевших, но все еще крепких зубов. Он топнул ногой, обутой в сапог из мягкой кожи, расшитый серебряными узорами, и тряхнул головой, на которой, вместо шапки громоздился напудренный парик с косичкой, маскирующий лысину, внезапно закричав:
— Да что ты себе позволяешь? Что за манеры у тебя, Андрей! Да разве так надобно разговаривать со своим отцом? Что еще за «папаша»? Такое слово говорят старшим только мужики сиволапые! Или ты уже в мужика превратился из князей, пока служил? Какой позор на мою старую голову, что вырастил такого неучтивого сына!
К старости генерал-аншеф в отставке сделался натурой вспыльчивой и даже истерической. Вот только, князь Андрей совсем об этом забыл. После контузии в его теле жил абсолютно другой человек, тоже по имени Андрей, но вовсе не князь, а лейтенант из будущего. Сознание заместилось и перезагрузилось, пока лежал в коме после тяжелого ранения, а остатки памяти сохранили лишь хорошие моменты из детства прежнего князя Андрея. Потому нынешний молодой князь совсем не был готов к подобному повороту в настроении родителя.
— Ну, вы чего, папенька? Успокойтесь уже. Я даже не предполагал, что одно какое-то неосторожное слово способно вас так сильно из равновесия вывести… — попытался смягчить родительский гнев князь Андрей.
— Пошел вон, невежа! Не желаю тебя сегодня видеть! — крикнул старый князь, указав сыну на дверь сухоньким пальцем.
Князь Андрей, обескураженный резкостью отца, несколько секунд постоял в дверях в нерешительности. Внутри у него бушевали эмоции, но он понимал, что в этот момент, когда старик впал в истерику, слова едва ли помогут. Возможно, если он станет возражать, то будет еще хуже. Потому Андрей развернулся и вышел в коридор, где холодный воздух огромного непрогретого дома обнял его, словно старый друг детства. Воспоминания об этой сырости большой усадьбы в Лысых Горах у него сохранились. Прикрыв за собой дверь в отцовскую мастерскую, он сделал шаг, затем другой, и вскоре, вспомнив все-таки, в какую сторону надлежит идти, оказался в своей комнате, которую так давно покинул, отправившись на войну.
Взгляд его первым делом упал на высокое окно, за которым стояли голые еще деревья, только что пережившие зиму. Они качали ветвями под ветром, создавая шум, словно шептали друг другу о чем-то. С трудом продираясь сквозь пелену памяти прежнего князя Андрея, нынешний Андрей вспомнил о том, как любил тот прежний человек, живший раньше в этом теле до него, гулять в этом старом парке в детстве. Ему тогда весь мир казался добрым и радостным, а отношения с отцом-тираном виделись вполне нормальными, поскольку маленький мальчик еще мало что понимал в жизни, а мать его умерла слишком рано, и сравнить отсутствие душевного тепла было просто не с чем. Но теперь Андрей ощущал на себе в полной мере весь тот неуютный холод, в который в этом огромном доме давно уже превратились отношения детей с истеричным отцом.
И все же, Андрей был сильно удивлен и расстроен, совсем забыв о тяжелом характере Николая Андреевича и не ожидая с его стороны подобного подвоха. «Почему отец так со мной? — размышлял молодой князь. — Я ведь только что вернулся домой с войны и хотел заинтересовать его новым делом перевооружения армии. Я рассчитывал на то, что, как отставной генерал, он поддержит мою идею во благо Отечества. И вместе мы наладим настоящий оружейный завод, чтобы начать выпускать нормальное оружие вместо этих его дурацких табакерок. И, помимо пользы для страны, это поможет вернуть нашу семью к богатой жизни, в конце концов. Но, я никак не думал, что вместо здравого обсуждения всех деталей проекта семейного оружейного предприятия, стану выслушивать какие-то глупые претензии и придирки, что, мол, не так сказал и не так посмотрел. Вот только, для старика, похоже, именно это самое главное. Ведь он даже не выслушал меня и не обратил никакого внимания на мои слова про изготовление нового типа оружия! Вот тебе и генерал-аншеф! И где же у него государственное мышление, спрашивается?»
Мысли раздосадованного молодого князя прервали звуки музыки, доносящиеся откуда-то изнутри дома через дверь, которую он не прикрыл за собой. Выйдя из своей комнаты, он прошел в диванную, где его сестра сидела за клавишным музыкальным инструментом и старательно разучивала какую-то сонату, внимательно вглядываясь в напечатанные нотные листы, вырванные из какого-то нотного сборника и поставленные на узкую подставку прямо перед ней. А слушала ее музицирование одна лишь старая няня, продолжая вязать очередной шерстяной носок.
— О, Савишна! Как же я рад тебя снова видеть! — сказал князь Андрей пожилой женщине, подойдя к ней и обняв.
Старушка даже прослезилась от умиления, а княжна Марья перестала играть и выглядела не менее удивленной. Она произнесла по-французски, стараясь скрыть волнение:
— Удивительно, что ты про няню вспомнил. А до этого даже не подходил к ней много лет, как только повзрослел. Война сильно изменила тебя, Андрэ, я чувствую это.
Молодой князь кивнул, ответив ей на безупречном французском:
— Да, моя дорогая сестрица, так и есть. Я сделался совсем другим человеком.
И то была совершеннейшая правда. Вот только, всю глубину перемен, произошедших с братом, княжна Марья, конечно же, постичь не имела возможности. Она и представить себе не могла, что внутри тела брата поселится попаданец, человек из другого времени и пространства с мыслями и чувствами чуждыми этому миру, в котором начинался апрель 1806 года от Рождества Христова.
Андрей же, обняв Савишну, почувствовал, как тепло ее рук всколыхнуло в нем воспоминания настоящего князя Андрея о детстве, о тех беззаботных днях, когда они вместе с сестрой под присмотром няни, тогда еще совсем не старой и полной сил, бегали по полям и собирали цветы… И теперь перед ним вставали эти картины ярких детских воспоминаний, хотя он прекрасно понимал, что они вовсе не его собственные, а принадлежат другому человеку, место которого он занял каким-то непостижимым образом.
— Как ты поживаешь, Савишна? — спросил он, глядя в добрые глаза старушки.
— Ох, милый мой князь, — ответила она, — как же тяжело видеть эти смутные времена, которые наступили в Лысых Горах! Иногда мне кажется, что ваш батюшка потерял надежду на лучшее и позабыл, что такое доброта. Но я все еще верю, что добро восторжествует.
— Так и будет, Савишна! Ради торжества добра я прошел сквозь огонь войны и вернулся. И я намерен изменить что-то к лучшему в этом мире. Я хочу сделать сильнее наше Отечество. И я стану этого добиваться всеми силами, несмотря ни на что, — произнес Андрей решительно и вполне искренне, поскольку в глубине души, действительно, надеялся на позитивные перемены.
Княжна Марья, внимательно прислушиваясь к разговору, по-прежнему не могла понять, что именно изменилось в ее брате. Но, определенно, нечто изменилось в нем очень сильно. Впрочем, она спросила его о другом:
— Хорошо ли прошла встреча с батюшкой?
— Хуже некуда, — не стал скрывать Андрей.
— Он бранился?
— Выгнал меня из мастерской и сказал, что не желает больше видеть сегодня. Даже не знаю, как буду с ним дальше общаться, — пожал плечами Андрей.
— Досадно. Но, я не удивлена. Он в последнее время совсем не сдержан. Впрочем, я полагаю, что мы поговорим об этом потом, а сейчас лучше пойдем взглянем на твоего сына, — сказала княжна, вставая из-за клавикорда.
Глава 2
Князь Андрей смотрел, как неловко младшая сестра, вылезая из-за музыкального инструмента, нечаянно задела рукой подпорку тяжелой крышки клавикорда, которая, захлопнувшись с громким стуком, едва не ударила девушку по длинным и тонким пальцам. Но, все обошлось, и следом за княжной Андрей двинулся в другое крыло усадьбы, похожей размерами и убранством на самый настоящий дворец. Фигура Маши была плоской и какой-то угловатой, а походка казалась тяжелой и неуклюжей. Но, следуя за сестрой, Андрей не мог избавиться от ощущения, что даже в этой неловкости, в неуклюжих движениях Маши, заключена какая-то внутренняя сила.
Усадьба, с ее величественными залами и роскошной отделкой, казалась ему одновременно и прекрасной, и тягостной. Каждый шаг по мраморным полам отголоском возвращал его к воспоминаниям о том, как другой человек, которым он тогда не был, рос в этих стенах и ходил здесь. И от этого возникало странное чувство. Ведь в те моменты, о которых сохранилась память, это был совсем не он, а настоящий князь Андрей, не самозванец, поселившийся в чужом теле, как он сейчас. Отвлекаясь от таких мыслей, он смотрел на Машу, которая, несмотря на свою неловкость, излучала какую-то духовную силу, как будто ее неуклюжесть была лишь внешней оболочкой, за которой прятался тонкий внутренний мир, в котором скрывалась чистая душа, способная на искренние и глубокие переживания.