– Собака? – сказала медсестра Керквуд и ухватилась за приборную панель. Мы, подпрыгивая на ухабах, поехали обратно к дороге. – Старшая медсестра Гарсон будет в восторге.
– Буду держать ее в бараках, – сказал я. – Старшей сестре Гарсон об этом знать ни к чему.
Медсестра Керквуд обернулась и посмотрела на Бидди, сидевшую в открытом багажнике. Колли выставила морду на ветер и в полном блаженстве закрыла глаза.
– В добрый час, – сказала медсестра Керквуд.
В тот вечер, дождавшись подходящего момента, я тайком впустил Бидди в палату.
– Джон, – сказал я. – К вам посетитель.
Я стал постепенно привыкать к работе. Посещал больных на дому, выбрал время для знакомства с местными светилами от священника до почтальона и секретаря пастбищной комиссии. Большую часть времени Бидди разъезжала со мной в багажнике «Райли». Как-то вечером я поехал в город и взял ее с собой в бар. Теперь люди меня уже узнавали. Должно было пройти еще некоторое время, чтобы меня приняли за своего, но я чувствовал, что начало положено.
Старшая сестра Гарсон сказала, что Дональд Бадж, гробовщик, забрал тело мертвого младенца для погребения, и добавила, что он пожаловался на состояние, в котором обнаружил тело. Я попросил направить его ко мне, чтобы я объяснил медицинские обстоятельства ситуации, но Бадж ко мне так и не обратился.
На следующий день в помещение возле библиотеки пришел Томас Таллок, один.
– Мистер Таллок, – сказал я. – Чем я могу вам помочь?
– Не мне, – сказал он. – Дейзи, но она не придет. Можете прописать ей что-нибудь тонизирующее? Что-нибудь, что ее приободрит. Что я ни делал, ничего не помогает.
– Дайте ей время. Ведь прошло лишь несколько дней.
– Ей все хуже. Теперь уж из дома не выходит. Уговаривал навестить ее сестру, но она только к стене отворачивается.
Я выписал ей снадобье Пэрриш, безопасную красную жидкость, подслащенный раствор фосфата железа, который в лучшем случае укрепил бы ей аппетит, а в худшем не подействовал бы вовсе. Вот и все, что я мог предложить. Депрессию в те времена полагалось преодолевать, «взяв себя в руки». Тех, кто не мог этого сделать, считали упрямцами, людьми, которые во что бы то ни стало пытаются привлечь к себе внимание. Последнее особенно часто относилось к женщинам. Таллок, человек, едва освоивший грамоту даже по островным стандартам, был необычайно внимательным супругом для своего времени.
С Джоном Петри произошло просто чудо. Я тогда думал, что обманываю старшую медсестру, но сейчас понимаю, что она, скорее всего, смотрела на присутствие собаки в палате сквозь пальцы. После каждого такого посещения Петри дышалось легче, и спал он спокойнее. Пришел день, когда я услышал от него первые слова. Он жестом попросил меня наклониться к нему и сказал в ухо:
– Из вас будет толк.
После такого одобрения я оглянулся и обнаружил ожидающего меня констебля, который стоял с головным убором в руке. Вид у него был такой, будто он не знал, какому протоколу следовать, как себя держать. Неужели место у постели умирающего подобно церкви? Он не хотел рисковать.
– Простите, что отвлекаю от работы, доктор. Надеюсь, вы рассеете мои опасения.
– Могу постараться.
– Ходят слухи о мертвом ребенке Таллоков. Над ним надругались?
– Не понимаю.
– Говорят, будто с него сняли кожу.
– Сняли кожу? – повторил я.
– Я видел, что происходит на посмертных вскрытиях и подобных процедурах, – настаивал констебль. – Но никогда не слыхивал, что требуются такие вещи.
– Я тоже не слышал, – сказал я. – Это просто испорченный телефон, Дэвид. Я видел тело до того, как его забрал Дональд Бадж. Оно было в жалком состоянии, но примите во внимание долгие и сложные роды. Все повреждения тела возникли по естественным причинам.
– Я руководствуюсь тем, что говорят.
– Ради бога, не позволяйте говорить такие вещи в присутствии матери мертвого ребенка.
– Я слышал, что она сильно переживает, – уступил констебль. – То же было и с моей сестрой, но она как-то это пережила. Никогда не слышал, чтобы она об этом говорила.
Констебль обошел кровать и, взглядом спросив у меня разрешения, присел, упершись руками в колени, и обратился к Петри, как к ребенку или к слабоумному.
– Все нормально, Джон? – сказал констебль. – Вскоре уж на ногах будешь, а?
Сняли кожу? Слыханное ли дело? Сплетни пошли, должно быть, от Дональда Баджа и с каждым пересказом становились все гротескней. Судя по истории болезни, у Баджа было четверо своих детей. Вся его семья принимала активное участие в любительских театральных постановках и в церковном хоре. Трудно было ожидать от человека, занимающего такое положение, распространения таких сплетен.
На следующий день я вносил записи в истории болезни в городском хирургическом кабинете, когда снаружи послышался шум. Медсестра Керквуд вышла узнать, в чем дело, и через минуту вернулась с запыхавшимся мальчиком лет девяти.
– Это Роберт Флет, – сказала она. – Он прибежал сказать, что с его матерью произошел несчастный случай.
– Какого рода несчастный случай?
Мой прямой вопрос напугал мальчика, и он молчал, но Рози Керквуд ответила за него:
– Он говорит, что она упала.
Я посмотрел на Рози:
– Дорогу знаете?
– Конечно.
Мы все вместе поехали на «Райли» в западную часть острова. Медсестра Керквуд сидела рядом со мной, Роберта я посадил в открытый багажник с собакой, где, к радости мальчика, они вполне поместились.
С высочайшей точки пустоши медсестра Керквуд заметила на тропинке вдалеке от дороги идущую фигуру.
– Это Томас Таллок? Что он может там делать? – Но я не мог отвлечься от дороги и не посмотрел.
Адам Флет происходил из наиболее преуспевающей семьи островных арендаторов. У него было два брата. Помимо разведения овец на арендованной земле они регулярно получали от правительства деньги за выполнение работ по контракту. Поскольку владение землей на правах аренды защищалось законом, Адам выстроил на ней двухэтажный дом под сланцевой крышей и провел к нему приличную дорогу. Нам удалось подъехать почти к самой двери. Я затормозил, овцы бросились врассыпную. Из дома выскочил мальчишка и вместе с другими детьми, размахивая палкой, стал собирать овец.
Несколько недель назад Джин Флет родила седьмого ребенка. Роды прошли легко, но новость об ее падении меня озадачила. Старшая девочка лет двенадцати впустила нас в дом. Я оглянулся и увидел, как Адам Флет смотрит на нас с дальнего конца двора.
Джин Флет лежала на сильно потертом диване и, когда мы вошли в комнату, попыталась подняться. Было видно, что она нас не ожидала. Несмотря на большую семью, ей было лишь немного за тридцать.
– Миссис Флет? – сказал я, а медсестра Керквуд бросилась мимо меня, чтобы поддержать пациентку и помочь ей снова лечь на диван.
– Это доктор Спенс, – объяснила медсестра Керквуд.
– Я же говорила Марион, – возмутилась Джин Флет. – Я же не велела посылать за вами.
– Ну, раз уж я здесь, – сказал я, – давайте сделаем так, чтобы моя поездка не оказалась напрасной. Не могли бы вы сказать мне, что произошло?
Она, не глядя на меня, пренебрежительно махнула рукой:
– Упала я, вот и все.
– Где болит?
– Просто дышать трудно, задыхаюсь.
Я проверил пульс и попросил указать, где болит. Она поморщилась раз, когда я пальпировал живот, и другой, когда шею.
– Эти синяки были до падения?
– Для меня это было потрясением. Я не помню.
Боль в животе при пальпации, повышенная частота сердечных сокращений, боль в левом боку и синяки, появившиеся, как выяснилось, несколько дней назад.
Мы с медсестрой Керквуд переглянулись. Представлялось вполне вероятным, что недавно родившую женщину приперли к стене и били кулаками.
– Придется дня на два-три положить вас в больницу.
– Нет! – сказала она. – Просто заболело. Пройдет.
– У вас кровоизлияние в селезенке, миссис Флет. Не думаю, что разрыв, но надо проверить. В противном случае потребуется срочная операция.
– Ой, нет.
– Надо понаблюдать вас. Медсестра Керквуд, не поможете миссис Флет собраться?
Я вышел из дому. Адам Флет подошел ближе к дому, но держался от меня на расстоянии.
– У нее сильные ушибы, – сказал я. – Это, должно быть, от падения.
– Она говорит «ничего», – сказал он, стараясь убедить себя, что это именно так. Но он видел ее боль и, по-моему, был напуган.
– От ушибов внутренних органов она могла умереть. Я серьезно, мистер Флет. Я пришлю за ней машину «Скорой помощи». – Я думал, что медсестра Керквуд все еще в доме, поэтому не ожидал услышать ее голос рядом с собой.
– Где младенец, мистер Флет? – спросила она.
– Спит, – ответил он.
– Где? Я хочу посмотреть.
– Не ваше дело. И никому другому до него дела нет.
Негодование медсестры Керквуд росло, но и Флет держался все более вызывающе.
– Что вы с ним сделали? – настаивала она. – Весь остров знает, что это не ваш ребенок. Вы избавились от него? Ваша ссора с женой с этим связана? Поэтому вы ее побили? – Четверо детей Флета стояли, наблюдая за нами издалека.
– Братья Флет заслужили себе тут плохую репутацию, доктор, – сказала медсестра Керквуд, понижая голос, чтобы дети не слышали. – Это уже не первый раз чужого ребенка заносят в хлев и топят в ведре.
Адам бросился к ней, и мне пришлось встать между ними.
– Прекратите! – сказал я. Он стряхнул с себя мои руки, но и сам попятился и стал ходить, как обиженный боксер, чей противник стоит позади судьи. Между тем медсестра Керквуд не обнаруживала никаких признаков испуга.
– Ну, что? – сказала она.
– Вы неправильно поняли, – сказал он. – Вы ничего не знаете.
– Я не уеду, пока вы не докажете, что с ребенком все благополучно.
– Постойте, – сказал я. Меня вдруг осенило, и я, как мне показалось, понял, что случилось. – Он отдал ребенка Томасу Таллоку в обмен на овец Джона Петри. Я узнаю метки. Я сам видел, как он метил овец. – Я посмотрел на Флета: – Так?