Наша жизнь – как монтаж открыток из киоска «Союзпечать». Монтаж открыток, каждая из которых превращается в бред, если всмотреться.
Трансформация обычного, которое тянется, тянется, тянется, как резинка, и превращается в крик. «Мишки в сосновом бору» Шишкина превращаются в «Крик» Мунка, а картина Дейнеки «Будущие летчики» – в «Страшный суд» сами знаете кого.
Пустая сцена. Появляется женщина, одета обыкновенно, буднично, на голове какая-то косынка, в руках, может быть, сумка. Явно куда-то идет: не выходит к публике, а проходит по сцене. Справа налево. Оказавшись в центре, вдруг начинает петь. Поет страстно и мощно. Куски из каких-то немецких опер. Поет самозабвенно. Поет ни для кого, не видя зрителей, поет в пространство. Поет долго-долго, до изнеможения. Жилы вздуваются на шее. Это мольба, крик, возмущение, любовь. Или ее отсутствие. Тоска по любви. Скандал с кем-то, кто не дал ее. Прекращает петь так же неожиданно, как начала. Быстро уходит.
Абсолютно реалистический, бытовой павильон. Комната. Комната одинокой женщины. Румынская стенка, узнаваемые книги, встроенный телевизор, холодильник, торшер. Дверь в душ. Какие-нибудь 1970-е годы.
На телевизоре лежит кошка, ее хвост свешивается на экран, движения хвоста похожи на дворники на ветровом стекле автомобиля. Открывается входная дверь, и входит та женщина из Пролога.
Она ставит на пол сумки с продуктами, снимает плащ и переодевает туфли на домашние тапочки. По тому, как она это делает, понятно, что эти движения она делает ежедневно. Сняв плащ, механически включает пульт телевизора и начинает раскладывать продукты в холодильнике.
В телевизоре появляется «изображение» – это телеведущий, живой актер, находящийся за экраном. Он ведет какую-то политическую передачу. Пока женщина занимается продуктами, включает плиту, ставит сковородку, наливает масло и начинает жарить яичницу, диктор абсолютно достоверно имитирует стандартную телевизионную передачу. Женщина так же механически переключает иногда программы, и тот же телеведущий моментально начинает «с пол-оборота» разговор на совершенно другую тему – в мире животных или археологические раскопки в Южной Америке.
Поставив яичницу на маленький огонь, женщина, в очередной раз переключив программу, уходит в душ и закрывает за собой дверь. За матовым стеклом смутно виден ее силуэт. Мы видим, как она раздевается, потом включает воду и становится под струю. Мокрые волосы облепляют ее плечи, лицо поднято навстречу воде.
В этот момент молодой человек выходит из телевизора, вернее, из-за телевизора, и, продолжая беспрерывно говорить текст какой-то передачи, идет на авансцену, а в дверях квартиры появляются музыканты. Они рассаживаются на стульях и диване и начинают играть сладкую неаполитанскую мелодию. А «телеведущий» начинает петь.
Под эту музыку границы душевой расширяются и матовое стекло занимает почти всю сцену. А женщина, оттолкнувшись от пола, плывет вверх и медленно парит. Она плавает одна в этом огромном пространстве воды. И это уже не пол и не душевая комната, а океан воспоминаний. Огромная фигура отца, мать, какой-то молодой человек в военной форме, свадебная процессия и беременная она сама. Проплывает мимо нее прошедшая и несостоявшаяся жизнь.
Поплавав в этой «сладостной» воде, под звуки вязкой и дурманящей песни, переходящей в обрывки итальянских опер, женщина опускается на землю, на пол своей ванной. Стенки сжимаются до нормального состояния. Музыканты встают и выходят, а молодой человек возвращается в свой телевизор. Прерванная передача продолжается. Женщина, надев халатик, выходит из душа, снимает с плиты приготовившуюся яичницу и садится за стол. Она ест прямо со сковородки, невидящими глазами уставившись в книгу. Телевизор продолжает работать, и мы узнаем много нового из жизни животных в Африке во время сезона засухи.
Свет медленно гаснет.
Рабочие ставят новую декорацию. На этот раз это холмистый берег большой реки, которая раскинулась перед нами. На том, дальнем от нас берегу – деревня: череда маленьких белых домиков, церковь и пасущееся стадо коров. Голубое небо. Выходит певица в вышитой рубашке, в руках она держит сноп колосьев и поет украинскую народную песню. Вольную и красивую.
На дальнем берегу появляются два мальчика и, балуясь, сбегают по откосу в воду. Брызги, смех, мирная жизнь. Мальчики начинают плыть в нашу сторону, переплывая огромную реку. Птица кружит над ними. Песня летит над простором.
Мальчики переплывают реку и садятся спинами к нам, смотрят вдаль на свою деревню. Голые мальчишеские спины, проступающие позвоночники, ключицы, лопатки. Все это напоминает картину Дейнеки «Будущие летчики». Зудение комаров, звонкие шлепки по мокрым плечам, ногам, рукам, бедрам. К писку комаров прибавляется далекий шум мотора. Из-за горизонта появляется самолет, он летит, оставляя за собой полосу белого дыма. Мальчики внимательно наблюдают за ним. Шлепок – и подбитый самолет с воем рушится в реку, пуская черный дым. Летит второй самолет, третий, целая эскадрилья заполняет небо. Шлепки по телам превращаются в какой-то дикий танец. Мальчики входят в раж разрушения. Танец аборигенов. Вся эскадрилья подбита.
К этому моменту к певице присоединился детский хор в костюмах немецкого военизированного отряда гитлерюгенда. Короткие штанишки, галстуки и пилотки. Немецкий военный марш накладывается на протяжную песню. Следом выходит хор Александрова в форме Советской армии, и бравурная песня советского официоза присоединяется к общей полифонии. А мальчики в своем диком танце уже «расстреливают» свою деревню: падают коровы, горят дома, разрывается в клочки голубое небо, течет кровь. Последними выходят тевтонские рыцари в средневековых рогатых шлемах. Изрешеченная «снарядами» деревня догорает, река становится красной. Темнеет. Зарево пожара. Встает солнце.
Пока рабочие убирают декорацию предыдущей сцены, вернее, то, что от нее осталось, на сцену выходят он и она – певец и певица. Он в смокинге, она в красивом золотом концертном платье. Начинается шутливый джазовый диалог, похожий на Луи Армстронга и Эллу Фицджеральд. Легко и симпатично. Даже легкомысленно. Рабочие убрали старую декорацию и принесли новую – а это огромный аквариум, в который опускаются шланги, и аквариум начинает заполняться водой. Пение нарастает и крепнет. Рабочие выносят и кладут перед певцами водолазное снаряжение – баллоны, ласты, маски.
Продолжая петь, мужчина и женщина надевают все это и взбираются на специальную лестницу над аквариумом. В это время рабочие смонтировали уже станки, на которые начинает выходить хор – мужчины и женщины в концертных торжественных костюмах. Шуточная перепалка Армстронга и Фицджеральд начинает набирать серьезный оборот, мужская и женская части хора включаются в игру. В кульминационный момент солисты надевают загубники и прыгают в бассейн, хор сопровождает это взрывом джазовой импровизации. «Рыбы» плавают в бассейне, пока не появляются рабочие в оранжевых клеенчатых фартуках. Начинается ловля сачками и веревками «рыбы»-мужчины: мокрого и извивающегося, его извлекают из аквариума и уносят. Мужская часть хора уходит вслед за ним. Музыка становится напряженнее. Джазовые импровизации сменяются на баховские, церковно-готические. «Рыба»-женщина, оставшись одна, прильнула к стеклу и замерла. Вода в аквариуме начинает убывать. Остатки стекают по ее телу, и она остается лежать в мокром концертном платье и ластах на дне сухого аквариума. Женская часть хора исполняет Реквием.
Сцена опять пуста. Люди, один за другим появляющиеся на сцене, – русский, грузин, казах и так далее – герои финала советского фильма режиссера Александрова «Цирк». Они передают с рук на руки черного младенца и поют ему колыбельную песню на всех языках Советского Союза. Тут есть даже актер в гриме Соломона Михоэлса, поющий колыбельную на идише. Эта идиллическая картина, похожая на фонтан «Дружба народов» на бывшей ВДНХ, продолжается появлением огромного Слона, вернее, Слонихи – огромной надувной куклы, которую ведут артисты манежа. К ноге слонихи жмется маленький слоненок на подгибающихся ножках. Рядом идет певица, поющая «Колыбельную Слонихи». Далее выходит женщина-«рыба» – та, которая осталась лежать в сухом аквариуме, держащая на руках своего ребенка – маленького аквалангиста в ластах. Звучит «Колыбельная Рыбы». Появляется маленькая женщина, на руках которой покоится несоразмерно длинное, худое тело молодого человека, бледные прозрачные ноги безвольно волочатся по земле. Пьета. На сцену начинают выходить женщины, они одеты по-разному, в платках черных и белых, простоволосые. Они несут в руках фотографии своих детей. У некоторых по несколько фотографий, наклеенных на одну картонку. Это погребальная процессия матерей, поющих тихую колыбельную своим погибшим и без вести пропавшим детям. Молитва всех матерей во главе со слонихой обо всех детях Земли. Моление о мире.
Спектакль вышел под названием «Холст, масло, смешанная техника» в Музыкальном театре имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко в 2011 году. Это единственный спектакль, который я сделал в «настоящей» опере. Я, конечно, не смог противостоять искушению и согласился на это предложение театра, хотя не знал, как это делается. А по авантюрному складу характера и не хотел знать. Поэтому, когда я познакомился с композитором Кузьмой Бодровым, который тоже никогда не занимался оперой, но, как и я, оказался авантюристом, мы начали придумывать.
К сожалению, шел он недолго, всего один сезон – по «техническим», как мне объяснили, причинам.
Композитор – Кузьма Бодров, художник – Вера Мартынова.
В спектакле играли и пели актеры нашей Лаборатории Аня Синякина и Максим Маминов и артисты театра.