Сон в летнюю ночь
Я думаю, что, делая комедию Шекспира «Сон в летнюю ночь», нужно на чем-то сосредоточиться. На чем-то личном. Собственно, делать это нужно всегда, но в такой старой, уважаемой и, в общем-то, не очень сейчас смешной комедии, вопрос этот – сосредоточиться – кардинальный: хотя бы потому, что в библиотеке Королевского Шекспировского театра в городе Стратфорде хранятся записи четырехсот спектаклей, поставленных по этой пьесе до тебя. Так что твой номерок на руке или в худшем случае на ноге – четыреста первый.
Это как в четыреста первый раз рассказать очень хороший анекдот про Василия Ивановича Чапаева. Опасно.
Две влюбленные пары бегают по волшебному лесу, ругаются, дерутся, любят все время не того, кого надо, а потом, помазанные волшебным соком, просыпаются, и все чудесным образом налаживается. А вокруг всякие эльфы и светлячки… Здорово. Очень здорово. Но как-то непонятно.
А если примерить все это на себя?
Бегал ли я по лесу, еще и в таком странном сочетании – с другом и двумя девушками? В общем, нет. Может быть, к сожалению, но нет. Понимаю ли я, что такое царь эльфов и царица амазонок? Тоже, в общем, нет. Да и как и зачем делать этот волшебный лес, всех этих светлячков и эльфов – тоже не совсем ясно. Не говоря уже об ослиной голове, которую надо сделать «смешно» в четыреста первый раз!
Но вот что такое подготовить свой первый спектакль и собрать актеров для этого, я знаю. Правда, собирались мы не на поляне около раскидистого дуба, а в старом подсобном помещении одного антикварного магазина. И были мы очень на них похожи: такие же недо-режиссеры, недо-художники и недо-артисты, которые хотят чего-то хорошего, но не знают, как это сделать. Но хотят очень.
А как хочется сделать спектакль – я знаю, и как сам себе смешон в этом хотении – знаю. И как волнуешься – знаю, потому что на спектакль придет Герцог (то есть публика) и либо засмеется и даст тебе пожизненную пенсию в шесть пенсов в месяц, либо отрубит голову. И как от всего этого бывает весело и страшно – знаю.
Вот тут начинается какая-то моя, а может быть, и шекспировская история. Недаром у него так часто, откуда ни возьмись, какая-нибудь «бродячая труппа столичных трагиков» вдруг возьмет и сыграет перед королем какой-нибудь спектакль в спектакле. Даже в Гамлете – «Мышеловка»!
Уж он-то, наверное, знал, что такое Герцог вечером в зале.
И вообще подготовка спектакля, репетиции, эти вечные глупости, блуждания, когда кажется, что все это чушь собачья и ничего не выйдет, не может выйти, из этого сора никогда не вырастут цветы, вся эта театральная каша так и останется внутренним делом Кости Треплева, твоим и вашей маленькой компании.
Но как эта каша сама по себе интересна и как притягательна! Потому что – никогда не знаешь, из какого сора… А если получится?
А если спектакль этих дурацких мастеровых сделать удивительным, неожиданным и, вдруг, – потрясающим? Может быть, не нужно ничего, никаких влюбленных, а сделать только один этот спектакль? Сделать его не как их спектакль, а как свой? Спектакль о любви Пирама и Фисбы, о том, как трагическая случайность (Лев!) помешала им соединиться и они умерли в один день?
Дидона и Эней, Дафнис и Хлоя, Ромео и Джульетта, Сакко и Ванцетти, Мальчик-с-пальчик и Принцесса на горошине, «Сорок первый» Бориса Лавренева и Павла Чухрая в конце концов! Синеглазенький мой! Драматическая, наивная и трогательная история, рассказанная косноязычными и косорукими ремесленниками, то есть нами. Нами, которым хочется сделать хороший спектакль, в котором будет и волшебный лес, и волшебный лев, и лунный свет, и стена, через которую общаются наши влюбленные. И будет и смешно, и грустно. Мы вместим в этот спектакль всего Шекспира с его страстями и главной страстью к игре.
А Герцог и его свита, люди, искушенные в зрелищных делах, должны рот разинуть от этого спектакля. Им нельзя дать шанса спросить, как Аркадина: «Серой пахнет. Это так нужно?..» Да! Нужно! И это должно быть всем ясно, что так нужно.
Пиросмани вперемешку с Даниилом Хармсом, с Иваном Поддубным и Дмитрием Менделеевым, Ван Гог с Архипом Куинджи, а также с Дэвидом Копперфилдом, Чипом и Дейлом, Чуком и его другом Геком с их дикой собакой Дингой. Повесть о первой любви товарища Фраермана!
Сочетание несочетаемого, переизбыток чувств, неумение говорить и виртуозное косноязычие, божественное заикание, волшебное дилетантство. И дурацкие ремесленники становятся поэтами. Потому что хочется сделать хороший спектакль. В конце концов, ведь весь мир – театр, правда, милая?
Обещать, конечно, трудно, но мы очень постараемся.
Первая репетиция: пронос огромного дерева. Ясно: нужно дерево и через что его нести.
Пронесли, задевая всех ветками, вернулись, собрались в кучу на железном куске, квадрате. Закурили. Все фразы затягивающихся сигаретой людей – безразлично хамоватые. Никто еще не втянулся. Нерва нет: работа еще далеко… «Ну что?.. Сыграем? А что? А кого? Ну ладно…» Цинично тихие. Перекур. Посмеиваются.
Вторая репетиция: фонтан. Тоже ясно: пронесли и вернулись. Может быть, переодеваются в белые рубашки и черные костюмы? Переодеваются быстро и при этом разговаривают. Уже не курят, серьезно: если не получится спектакль, могут повесить. Спешка. Кто-то ест из пластиковой коробки. Что-то переписывают, диктуют друг другу, как студенты перед дверью, где экзамены. Обмениваются шпаргалками. Мандраж. Потом – паника: ничего не успеваем! Никакого дурацкого шутовства, всё всерьез. Думали, шутка, а пьеса-то в стихах! И со львом! И с лунным светом! Господи! Да нас же перевешают всех, вашу мать!..
И вот – тихо! Они входят. Нужен какой-то звук. Их надо рассмотреть. Как одеты, кто это? Эти, наши, еле успев переодеться и переписать шпаргалки, ногами заталкивая снятую грязную рабочую одежду вглубь сцены, стоят – якобы хорошо одетые, непривычные к пиджакам, Аня в каком-то чрезмерном платье, атласном с бирюзовым отливом (Лотрек?), с сумочкой. Все причесанные, намасленные волосы, как из парикмахерской. Нелепые.
Может быть, пахнет дешевым одеколоном.
Может быть, чистили до блеска ботинки, поэтому пахнет еще и гуталином.
В общем, стоят с «мытой шеей». А те, которые пришли, входят в свободных норковых манто, легких пальто, перчатках. Вошли, не торопясь осмотрелись, поздоровались с людьми в зале и пошли к своим ложам. «Наших» не заметили, рассматривают их как туземцев. Хорошо одетые, спокойные люди. А здесь стоят люди, у которых спины мокрые от волнения.
Гости, наконец, расселись, а эти не могут начать. Пришедшие оказались у них за спинами. Они крутятся. Читают какое-то дурацкое приветствие по бумажке. Не с теми ударениями. Потом, сбившись, пошептавшись, начинают хором объяснять сюжет, который будет. Всё очень косноязычно. Стараются, чтобы было доходчиво. Как крестьяне объясняли бы приезжему барину, как нужно сеять. Если среди «гостей» известные люди, то мы будем смотреть на их реакцию.
Все стараются быть очень доходчивыми. От этого возникает абсурд.
Все дело в том, что идиотскую атмосферу «не-начала» надо довести до кипения.
Итак. Через зал, прорываясь через узкую дверь, рабочие волокут дуб. В растянутых майках, грязные и злые. Дуб огромный, сделанный как настоящий, прямо из спектакля Малого театра. Поднимая зрителей и раздвигая стулья, монтировщики, как вихрь, проносятся по залу, оставляя за собой поломанные ветки и матерясь.
Пустая сцена.
Опять появились, не успели закурить, а уже опять бегут через зрительный зал. (Пришел трейлер с декорациями.)
Огромная пауза.
Опять крик, гам, полуфразы, злость. Тащат фонтан. Вода брызгает: ее никак не могут перекрыть. Зрители мокрые. Наконец фонтан уносят, пусто. Здорово, если во время пауз по сцене бегала бы собака.
Бригада возвращается. Если в первом перерыве дело – это сигарета, то сейчас – переодевание. На голом железном листе, сжавшись в кучку. Принесли костюмы – фраки на вешалках в целлофане. И обсуждают, кто будет играть Льва и Фисбу. Текст лучше не читать, а именно обсуждать, одеваясь, живым языком – так, как в театре обсуждают технические проблемы вечернего спектакля. Свет в зале горит все время. Может быть, театральная люстра зачехлена, а сделана своя «люстра», как я хотел у нас в квартире, – тысяча проводов и лампочки, скрученные изоляцией в большую гирлянду. 250 разных ламп без абажуров висят под потолком, как гроздь винограда. Великий ремонт.
На гастролях, кстати, можно тоже сделать часть этого великого ремонта – грязный половик, целлофаном закрыть ложи и так далее. Продумать.
«Гости» входят с подсвечниками – десятками колеблющихся огоньков, которые разносят по своим ложам. Таким образом, рама из лож и людей может быть освещена свечами. Проверить световой принцип. Пока гости занимают свои места, рабочие стоят кучкой.
Пауза.
«Кучка» выталкивает одного, который несет околесицу. (Написать монолог.) Его перебивает второй (Сережа), который приносит три мешка (говорит он отсебятину на тему предстоящего спектакля – написать). Объясняет, что спектакль о любви. О любви Пирама – один мешок и Фисбы – второй. Которой (любви) помешал Лев – третий мешок. Собака все время мешает, вцепляясь то в один мешок, то в другой. Он старается «толково» объяснить, кто кого играет и что будет происходить. Объясняет так, что запутывает все окончательно, потому что рассказать эту историю трудно, она полна событий, банальных, но сменяющих друг друга с большой быстротой. Таким образом, набор банальностей сюжета становится сюром, а смешанный состав исполнителей ролей, когда один человек играет две, а то и три роли, усугубляет его. Повторяю, только он знает, что в мешках, мы не знаем, еще и поэтому рассказ этого человека смешон: любовь мешков. Любовь в мешке. Мы не понимаем, о чем идет речь – поэтому скептические реплики гостей выражают и наше настроение. Этот номер – Сережкин бенефис.
Когда он начинает развязывать мешок и появляется голова куклы Пирама, начинает петь Леша. Спел а капелла первую песню Шумана, и Сережа тут же «переводит» идиотскими словами. Еще спел – еще перевел. Голос волшебный, перевод идиотский. Куклу вынимают полностью и собирают на наших глазах в колосса, которым управляют семь человек. И вот «Пирам» пошел! Собирание ягод и цветов для Фисбы. Акробаты составляют композиции – цветы; и кукла Пирама идет и «собирает» их. Иногда «цветок» растет очень неудобно и кукле приходится извернуться, чтобы его достать.