практической задаче. Этот означает, что чувства важны только в своем опосредованном виде: «Мы (…) отовсюду изыскиваем и собираем пособия для чувств, чтобы их несостоятельности дать замену, его уклонениям – исправления. (…). Непосредственному восприятию чувств самому по себе мы не придаем много значения, но приводим дело к тому, чтобы чувства судили только об опыте, а опыт – о самом предмете»14. Итак, последовательность здесь следующая: вначале дан опыт, т. е. определенным образом организованные условия наблюдения, потом включаются чувства, сканирующие этот опыт. И только в условиях последнего могут быть раскрыты объективные свойства предмета. По Бэкону, нельзя говорить о каком-то общем для всех людей опыте восприятия, но только о множестве различных опытов, структура которых зависит от того, какого именно знания мы хотим добиться от природы в каждом конкретном случае.
Бэконовское опыт природа часто сравнивают с пыткой. Подобно тому как инквизиторы пытали обвиняемых, пытаясь выудить из них признание в обвинение, которое им инкриминировалось, Бэкон пытается выудить из природы признание в том, что она является такой, какой ее хотят видеть. В самом деле, хоть Бэкон и никогда не проводил подобное прямое сравнение с пыткой – его проводил Лейбниц обсуждая бэконовскую модель эксперимента – у него опыт природы окутан некоторой судебно-следственной метафорикой. К примеру, Бэкон часто использует слова испытание природы (Inquisition of nature) или процесс (trial), недвусмысленно отсылающее к судебному процессу.
Бэконовский научный метод не мог появиться без создания особого рода философской пропедевтики, которая была бы связана с предварительным очищением ума от заблуждений или по меньшей мере с их маркировкой. Общий их облик Бэкон воссоздает в учении об идолах, учении об иллюзиях и заблуждениях разума. По Бэкону, есть два типа идолов: врожденные, их существование обусловлено самим устройством человеческого ума, и приобретенные – связанные с идеями и мнениями, которые мы получаем, живя среди других людей. От первых избавиться невозможно, их можно только осознать и тем самим ограничить воздействие на разум, от вторых – все же можно, хоть и трудно. Бэкон насчитывает четыре вида идолов, а именно: Идолы Пещеры, Идолы Рода или Племени, Идолы Рынка или Площади и Идолы Театра или Теории.
Разберем теперь каждый из указанных видов идолов подробнее. 1. Начнем с Идолов Рода. Идолы рода относятся к типу врожденных идолов. Они присущи человеческому разуму как таковому. По Бэкону, Идолы Рода определяются склонностью разума «предполагать в вещах больше порядка и единообразия, чем их есть в них на самом деле». Там, где присутствует скорее различия, человек склонен усматривать сходства; там, где присутствуют изменчивое, он усматривает стабильное и постоянное; там, где в большей степени проявляется хаос, человек видит порядок; там, где он сталкивается с чем-то неизвестным он пытается увидеть что-то привычное для себя. Таким образом Идолы Рода выражают присущее человеку стремление видеть вокруг себя понятный, неизменный мир, которое он пытается реализовать даже в том случае, если его ценой оказывается чистая абстракция. Кроме того, именно Идолы Рода побуждают нас излишне доверять прямому чувственному восприятию, ведь его «свидетельство и осведомление (…) всегда покоятся на аналогии человека»15. Примером Идола Рода является представление о круговых орбитах из античной астрономии. Человек редуцирует сложные, не имеющие подобий траектории движений небесных тел к простому и знакомому образу круга.
2. Теперь Идолы Пещеры. Всем хорошо знакомо выражение: «Да у тебя взгляд, как из пещеры!» Его часто бросают как упрек в узости кругозора. Бэкон без проблем мог бы поддержать подобный упрек. В самом деле, по Бэкону, каждый отдельный человек в силу специфики своего воспитания, интересов, социального окружения и убеждений обладает по-своему ограниченными рамками мышления, которые препятствует доступу к истине: «Идолы Пещеры происходят из присущих каждому свойств как души, так и тела, а также из воспитания, из привычек и случайностей»16. Короче, сколько людей, столько и пещер. Наряду с Идолом Рода Идол Пещеры является врожденным.
3. Далее Идол Площади или Идол Рынка. Идол Рынка – это идол приобретенный. Идолы Рынка – это идолы повседневного языка, который Бэкон ассоциировал с языком толпы. Сюда относится использование слов не по назначению, порождающее ложные смыслы и представления. «Плохое и нелепое установление слов удивительным образом осаждает разум»17. В этом плане бэконовские идолы рынка напоминают то, что античные мыслители называли сферой мнения (docsa). Вредоносность Идолов Рынка заключается в том, что они влияют и на сферу науки, где слова зачастую изначально принимаются в их искаженном или плохо проясненном значении. Из-за этого ученые втягиваются в споры о значении слов и имен, отнюдь не двигающие науку вперед. Например, слово «влажность», с точки зрения Бэкона, обрело ряд совершенно разных смыслов, которые не позволяют определить с точностью, о чем идет речь: «Взяв одно определение, получается, что пламя влажно, а взяв другое – что воздух не влажен. При одном – мелкая пыль влажна, при другом – стекло влажно»18.
4. И, наконец, Идолы Театра или Теории. Как и Идол Рынка, Идол Театра является приобретенным. Идол Театра Бэкон также называет Идолом Теории. С ним Бэкон ассоциирует множество бесполезных, с его точки зрения, теорий, возникших преимущественно в эпоху Античности в период конкуренции философских школ (Академии, Стои, Сада Эпикура и Ликея). Эти теории претендуют на то, чтобы дать истинные представления о мире, но в действительности являются лишь фикциями, подобно рассказам поэтов, предназначенных для декламации со сцены19. По Бэкону, в основании Идолов Театра лежат софистика, эмпирика и суеверие. Примером софистики является схоластический аристотелизм, подменяющий исследование мира диалектикой, которая, апеллируя к скудному опыту, делает на его основании ложные суждения, имеющие лишь видимость непротиворечивости. Кроме того, софистика особенно опасна своим деспотизмом: она дает ответы на все вопросы и отметает все возражения, которые могли бы в конечном счете поспособствовать развитию науки. Примерами эмпирики являются, по Бэкону, химические опыты Гильберта, для которых характерны фантастические произвольные выводы из небольшого числа опытных данных, не имеющие даже логической значимости. И наконец, суеверие. Оно раскрывается в философии Пифагора, где мы встречаем мистическое учение о переселении душ, музыке и сфер и т. д., также примером суеверия является гностический неоплатонизм Роберта Флэдда.
5. Бэконовское разоблачение идолов в какой-то мере пересекается с картезианским методическим сомнением. Однако, если для Бэкона борьбы с предрассудками шла в рамках обоснования практической метафизики природы, то у Декарта она была средством создания метафизики субъекта. Так, критика индивидуального чувственного опыта у Декарта близка бэконовскому опровержению Идолов Пещеры, воображаемого – Идолов Рынка, а авторитетов – Идолов Театра. Разница заключалась в том, что по Декарту достоверность вещи, внешнего объекта является скорее психологической и связана с опытом достоверности Я: если в существовании Я нас убеждает абсолютно ясное представление, то тогда вещь, восприятию которой сопутствует столь же ясное представление, столь же достоверна20 – а для Бэкона она была операциональной и должна была быть экспериментальным путем доказанной и продемонстрированной.
В рамках индуктивного метода общее выводится из частного. Мы можем составить обобщенное суждение об объекте – например, что такие-то живые существа обладают таким-то свойством – только после изучения большого количества доказывающих это частных случаев. Это в целом верное представление об индукции является слишком обобщенным для понимания индукции Бэкона. Дополнительно здесь следует упомянуть важный онтологический аспект: индукция бесконечна в той же мере, в какой и ее объект – природа. В этом ее отличие от дедукции, в которой достаточно установить общее, которое будет служить уже известным логическим абсолютом, куда можно подвести любой из возможных частных случаев, не занимаясь специально каждым из них.
Бэкон вместе с другими философами XVII века усматривают в дедукции порочный круг, являющийся симптомом скрытой индуктивной предпосылки. Так, силлогизм – ключевой логический прием дедукции – состоит из двух посылок – большой, малой – и вывода. Вот канонический пример силлогизма: «Все люди смертны, Сократ – человек, следовательно, Сократ – смертен.» Доказательная мощь силлогизма связана с тем, что большая посылка – все люди смертны – берется в качестве абсолютно достоверной: она не нуждается в специальном доказательстве посредством опыта, и в этом смысле ее можно назвать априорной. Но проблема заключается здесь в том, что ее достоверность все же является эмпирической: просто совокупный опыт человечества еще не сталкивался с феноменом бессмертия того или иного лица. Таким образом, мы принимаем за логический абсолют то, что мы de facto рассматриваем как абсолют эмпирический. Достоверность того, что все люди смертны, может быть признана нами только в том случае, если мы получим громадное количество подтверждающих это случаев21. Но в таком случае последовательность умозаключения в корне неверна – большая посылка должна быть выводом.
Эта критика дедукции вовсе не ведет к подрыву здравого смысла, который далеко не всегда противоречит научному опыту. Более того, как мы убедились, приведенный силлогизм отражает структуру соответствующего индуктивного опыта в той мере, в какой он доступен субъекту. Указанная критика носит скорее дидактический характер. По Бэкону, необходимо постоянно проверять силлогизмы на их соответствие опыту.