Немрод бросил взгляд на результаты опроса — с начала его выступления количество ответов «да» на вопрос «Считаете ли вы, что следует расширить периметры безопасности вокруг частных пространств?» выросло до 49 % при участии 26 % жителей Земли. Если утвердительно отреагируют 66 %, Конгресс должен будет собраться и узаконить решение. Сто девяносто семь избранных членов Всемирного конгресса постоянно ставили вопросы на Экклесии, население планеты немедленно принимало участие в голосовании, а конгрессмены выносили решение с учетом результатов.
Появились новые данные: всего 64 % одобряли празднование столетия телепортации. «Придется сражаться еще и на этом фронте», — подумал Галилео. До происшествия на Тетаману (кто-то слил информацию в «Индепендьенте Планет») было на 10 % больше. Президент не слишком обеспокоился, поскольку с момента установки Экклесии он научился не реагировать на каждый чих землян. Наипрямейшая демократия. Худшая из систем, если не считать все остальные.
— Президент, вам пора на Тристан-да-Кунью, на строительство Нового Вавилона, — рискнул напомнить Гарольд, один из советников Немрода. — Тридцать минут назад собрались все архитекторы и…
— Ну и что? Они ждут меня в зале? У них нет других дел? Могли бы телепортироваться, поработать и вернуться, когда я освобожусь.
— Они полагали, что…
Галилео Немрода бесил весь этот никчемный политес, который надо было соблюдать, общаясь с архитекторами, советниками, депутатами Конгресса, журналистами.
Он уже пятнадцать лет возглавлял Организацию и в свои сильно за шестьдесят, если верить опросам, оставался популярным у 60 % населения, но не обольщался, понимая, что люди просто привыкли видеть его на всех экранах. Им нравилось его лицо «благородного старца», его густые, с проседью волосы, его уверенный и хорошо поставленный голос, властные интонации. Немрод был символом мира, защитником, кем-то вроде древнего бога. Если безопасность землян окажется под угрозой, если они почувствуют хоть малейшую опасность, кривая любви немедленно поползет вниз. Людям плевать на историю с географией, технические параметры телепортации, политические основы организации мира, они хотят одного — как можно свободнее передвигаться по планете и быть в безопасности у себя дома.
— Пусть начинают! — с трудом сдерживая нетерпение, бросил он. — Они в любом случае компетентнее меня. Мне будет достаточно ознакомиться с планами.
Он сам задернул занавес, взглянул на Мемориальный парк мира Хиросимы с Атомным куполом Гэнбаку и кенотафом с именами семидесяти тысяч жертв. Когда-то в центре мемориала горел Вечный огонь — его погасили, когда уничтожили все ядерное оружие. Человек десять журналистов не разошлись после пресс-конференции и продолжили что-то оживленно обсуждать. Лучшие, считал Галилео, всегда так поступают, а посредственности спешат в редакции, чтобы состряпать очередную сенсацию.
— Вон тот! — Президент кивнул Гарольду на молодого темноволосого корреспондента. — Из «Индепендьенте Планет». Пусть подойдет.
— Зач…
— Бросьте вы эту манеру вечно задавать лишние вопросы. Эксклюзив. Тридцать минут. Скажите, что он сможет опубликовать полный текст.
Немрод посмотрел на цифры Экклесии, и советник наконец понял.
— Конечно, президент, я сейчас же приведу парня…
11
Стадион «Маракана», Рио-де-Жанейро
Северный вираж стадиона «Маракана» был золотисто-зеленым. Красиво, подумала Клео, очень красиво. Она и себя чувствовала красивой в коротком платье в золотисто-зеленых тонах с умело рассчитанной глубиной декольте. Длинные волосы она убрала с помощью заколок-бабочек, купленных у Летиции в ее маленьком ремесленном бутике во время прогулки по берегу реки Манакапуру (этот приток Амазонки не пользовался популярностью, и туда редко кто телепортировался).
Да, Клео больше всего на свете ценила свою уединенную жизнь, но ей неожиданно очень понравилось царившее на трибунах веселье. Сидевший рядом, на месте 38Б, Элиас был в безукоризненно отглаженной желтой рубашке и зеленых бермудах. У него была неотразимая улыбка торговца недвижимостью, обещающего клиенту дом-сказку в одном из красивейших мест земного шара. Миллионы женщин наверняка мечтали бы оказаться на месте Клео и провести остаток дней рядом с этим мужчиной, сделать его счастливым, а она…
Клео злилась, подбирала аргументы в пользу своей правоты, выискивала недостатки в характере Элиаса, способные объяснить, почему она ничего не чувствует к другу детства, для которого она лучшая женщина в мире. Выискивала — и не находила. Парадоксальным образом Клео нравился только его единственный недостаток — детская робость в выражении чувств.
— Я… мне жаль, Клео. Правда жаль, что пришлось прибегнуть к посредничеству твоей мамы, чтобы пригласить тебя. Вообще-то все было не совсем так. Я сказал моей маме, что у меня есть два билета на финал, а спутницы нет, она передала твоей, они немножко поинтриговали у нас за спиной, вот и…
Это признание многие женщины сочли бы детским лепетом, проявлением трусости, а то и вовсе хамством, но Клео нашла его очаровательным. В конце концов, Элиас — холостяк, доверяющий сердечные тайны матери, что тут плохого?
— Ты все точно рассчитал. Пригласи ты меня напрямую, я бы точно не согласилась. Мы знакомы с коллежа, и ты в курсе, что я редко отвечаю на сообщения. В мое частное пространство допущена только мама. Кстати, это просто кошмар! Не знаешь, как помешать ей телепортироваться с чашкой чая и тостами, когда я наслаждаюсь первым завтраком?
Элиас расхохотался.
— Как я тебя понимаю! Однажды, в какой-то праздничный вечер, я дал доступ двадцати приятелям и теперь, возвращаясь с работы, регулярно нахожу на своем диване с десяток незваных гостей.
Клео развеселилась.
— Какая же ты красивая, когда смеешься! Ты никогда не была так хороша.
«Застенчивый мальчик постепенно раскрепощается». Она поблагодарила за комплимент и коснулась крылышек амазонских бабочек в волосах.
— Мне все-таки удалось провести десять благословенно одиноких минут в ванной, я сама выбрала платье, а потом выставила маму, соврав, что ты сейчас телепортируешься.
— К тебе?
— Да.
Элиас покраснел.
«Ему идет, — подумала Клео. — Он выглядит очень милым, хоть и глуповатым. Интересно, он хоть раз телепортировался в спальню к девушке?»
Клео сделала глоток свежевыжатого мангового сока, за которым Элиас, как истинный кавалер, смотался в модный бар Рокгемптона, города в восточной части Австралии, а сам удовольствовался кока-колой. Она пила и оглядывала гигантский стадион «Маракана», на котором буйствовали сто двадцать тысяч человек, купившие билеты по немыслимой цене. Такая удача выпадает раз в жизни.
Больше всего было бразильских желто-зеленых флагов, но на трибунах то и дело растягивали и другие — тремя рядами ниже группа азиатов размахивала корейскими, китайскими и японскими флагами.
— От существовавших когда-то государств остались только спортивные команды, крупные компании осыпают их золотом, — сказал Элиас. — В детстве я знал все двести десять флагов. Мама каждый вечер проверяла меня, и я ни разу не ошибся. Потом появились другие увлечения, и я выучил логотипы ста крупнейших мировых компаний, гербы старинных европейских зáмков…
Клео показались милыми мании этого так и не повзрослевшего мальчика.
Элиас тоже одиночка — на свой, особый манер.
Возможно, она в конце концов все-таки поддастся его нетипичному очарованию.
12
Тетаману, архипелаг Туамоту, Полинезия
Ми-Ча протянула Артему микрокамеру, чтобы они могли посмотреть запись каждый на своем планшете. Майор Акинис подключил крошечное устройство к планшету, посмотрел на воду лагуны, переливающуюся всеми оттенками голубого и синего, и перевел взгляд на микроскопическую камеру, больше напоминавшую сейчас сгусток крови. Малышка Ми снова сыграла с ним шутку. Кто бы мог поверить, что эта стильная корейская красотка не моргнув глазом вырежет глаз у мертвой овчарки, безо всякой брезгливости нащупает камеру и выдернет ее?
Бабу протянул напарнице свой шикарный носовой платок, и она вытерла руки.
— Хозяева имплантируют камеры в глаза своим питомцам, чтобы всегда знать, где те находятся. Камеры бывают полезны страховщикам, если любимец сбежит, но все это не главное, а главное их назначение — шпионить за соседями.
Бабу присвистнул и достал из кармана планшет — древность, которой пользовался уже полгода.
— Ладно, давайте посмотрим, что там наснимала несчастная псина, — сказал Артем, синхронизировал между собой три устройства и вывел их экраны на раздвигающуюся панель.
Майор перемотал видео до отметки предположительного времени убийства, на пять часов назад. Сначала экран оставался черным — видимо, пес спал, — потом на нем судорожно задергались ноги, появилось изображение травы, песка и возникла более четкая картинка пляжа.
Так продолжалось несколько минут, они прокрутили малоинтересное мельтешенье мошкары и колыхание пальмовых листьев, но вдруг взгляд животного замер на линии горизонта: пес что-то увидел в море.
Артем, Ми-Ча и Бабу нетерпеливо морщились, пытаясь разобрать, что углядел Рольф (они узнали кличку, когда его позвал хозяин, пожилой мужчина в зеленой бейсболке). Картинка застыла — пес смотрел на тихоокеанскую гладь, затем раздался крик и действие ускорилось.
Мужчина бежал по пляжу, Рольф обогнал его, остановился — камера зафиксировала кокосовый орех, — оглянулся, и внезапно череп человека разлетелся. Беззвучно. Стреляли с расстояния больше километра.
Трое сыщиков смотрели на крупный план трупа глазами Рольфа, не понимающего, что случилось с хозяином. В следующую секунду красная волна залила экран и все опрокинулось.
Рольфа убили через несколько секунд после Руперта Вельта.
Артем что было сил пнул песок. Собачья камера ничего не показала! Ни убийц, ни средства передвижения, на котором те добрались до Тетаману. Преступники проявили предусмотрительность и избавились от всех свидетелей, находясь далеко от атолла. Даже самое с