Если мы хотим выяснить, что мы должны делать или чего должны избегать в виду опасного положения, примечательного в моральном плане и касающегося, возможно, всех нас, мы должны считаться с любой формой экспертизы, которая помогает нам как можно более точно учитывать неморальные факты. Сегодня мы должны, например, настоятельнее чем когда-либо принимать к сведению, какие масштабные экологические кризисы связаны с нашим потребительским поведением и нашими глобальными производственными цепочками, чтобы мы могли принимать соответствующие моральные, политические и социально-экономические меры. Больше или меньше ветроэнергетики нам нужно, чтобы как можно скорее достичь наших целей по климату, — играет решающую роль в вопросе о том, как много ветряков мы должны установить и где именно. В то же время мы должны учитывать и другие неморальные параметры, в равной мере затрагивающие окружающую среду (например, какие ураганы возникают в том или ином месте? как много леса мы можем выкорчевать ради ветряков, не разрушив тем самым зеленые легкие региона?), чтобы мы могли с помощью разумного сотрудничества науки, экономики, политики и гражданского населения уготовить своим уже живущим детям, а равно и еще не рожденным людям наилучшее возможное будущее.
Это притязание пошатнулось из-за вторжения постмодернистского произвола, который все еще пытается убедить нас в том, что в конечном счете вообще нет никакой объективной истины, никаких фактов, которые можно было бы вывести на свет с помощью соответствующих методов исследования, но всегда лишь сдобренные политикой мнения. Многие даже считают, что науку в конечном счете никак нельзя отделить от беспочвенной, политически мотивированной манипуляции общественным мнением, так что теперь, особенно в ведущих американских и британских университетах, распространено мнение, что университеты — это место разрешения конфликтов на основе политики идентичности.
В этом смысле постмодернистский социолог знания Бруно Латур утверждает на протяжении десятилетий, что существуют не факты (matters of fact), но лишь различные предметы беспокойства (matters of concern), которые изучают или производят в лабораториях. Говоря конкретно, он считает, что Рамзес II не мог умереть от туберкулеза, как это показали исследования, поскольку возбудитель туберкулеза стал известен лишь с XIX века [23]. Латур считает, что мы должны защищать окружающую среду не потому, что иначе мы подвергаем самих себя и других живых существ огромной опасности (что мы знаем благодаря естественным наукам), а потому, что существует «Парламент вещей», своего рода экологический бундестаг, в котором имеют право голоса дождевые леса, насекомые и озоновый слой [24]. Латур требует, как и многие другие первые постмодернистские теоретики с 1980-х годов, оставить факты без внимания и вместо этого социально вступиться за угнетенных, к которым, согласно ему, с недавних пор относится и окружающая среда.
Но эта форма политики идентичности — очевидная бессмыслица, так как она основывается на отрицании фактов. Если бы Латур со своей теорией науки был прав, мы могли бы избавиться от коронавируса, просто прекратив исследовать его в лабораториях, так как он оказывал бы эффект, да и вообще существовал бы, только если бы был открыт (или даже, скорее, изобретен). Это постмодернистская бессмыслица.
Не учитывая действительность, нельзя осмысленно ответить на насущные моральные вопросы. Все мы знаем это на собственном жизненном опыте: тот, кто слишком долго игнорирует факты и бежит от действительности, все глубже запутывается в жизненном кризисе. Кто-то должен обратиться к действительности и спросить себя, кто мы и кем хотим быть. Здесь уже не поможет постмодернистское отрицание действительности, фактов, познания и истины, как можно видеть почти по каждой речи нынешнего американского президента, который несомненно полностью согласен с постмодернистским мнением, что истины и действительности нет, а есть лишь выражение групповой принадлежности.
Постмодернистская политика идентичности при ближайшем рассмотрении настолько же разрушительна, как и ставшая дикой цифровизация, которая заигрывает с перспективой заменить государство всеобщего благоденствия, да и саму демократию китайской формой правления и безжалостно форсировать экономический рост посредством компьютеризации и автоматизации промышленных процессов.
Модерн как идеал Просвещения, который привел к демократическому правовому государству, находится под обстрелом со всех сторон, и все мы по-своему глубочайше возмущены этим потрясением. В противовес этой вялотекущей эрозии устоев демократического правового государства — которая тесно связана с постмодернистским произволом — я развиваю в этой книге основы нового Просвещения, которое я хотел бы назвать Новым Моральным Реализмом [25].
Как было сказано, в данный момент мы проживаем затемнение исторического горизонта. Глобально связанное друг с другом человечество на данный момент работает над своим собственным истреблением, которому отчасти способствуют глобализированные производственные цепочки порой ненужных потребительских товаров, которые производятся лишь из жажды прибыли за счет человечества. Никто так часто не нуждается в новом автомобиле, как те, кто каждую пару лет могут и хотят купить себе его, так как они восхищаются новым дизайном салона и технологиями. То же касается смартфонов, планшетов, одежды и многих предметов роскоши, которые мы покупаем себе и своим детям, не замечая, что мы тем самым вредим их будущему. Мы жалуемся на пластик и видим, что мы разрушаем им наши моря, в которых мы с радостью хотели бы плавать и рыбачить, и одновременно покупаем пластиковую игрушку, которая изображает морские виды.
Наше потребительское поведение насквозь противоречиво. Так, мы выступаем за цифровизацию, чтобы, к примеру, сократить объемы передвижений в мире экономики, но при этом легко забываем, что цифровизация в равной мере способствует экологическому кризису. На одном заседании, на которое я был приглашен и которое организовало министерство одной германской земли, чтобы рассмотреть угрозы социальных медиа для демократического правового государства, все гордились тем, что заседание транслировалось онлайн на YouTube. Считать социальные медиа проблемой и одновременно использовать их, чтобы оказать им противодействие, — это довольно очевидное противоречие.
Множество этих противоречий, которые ежедневно касаются всех нас, ни в коем случае не безобидны. Вопрос о том, достигнем ли мы морального прогресса, необходимого, чтобы направить в нужное русло потенциально опасный научно-технологический прогресс, начинается в нашей повседневности. Физика и химия создали современные инфраструктуры и водоочистку, но также и атомную бомбу, и химическое оружие. Научно-технологический прогресс так же, как и экономическое благосостояние, не гарантирует сам по себе, что люди будут делать и институционально воплощать морально правильное. Каждый из нас в каждый момент своей жизни призван к тому, чтобы делать добро, чтобы сокращать масштабы зла и опустошения. Ответственные действия вершатся не «где-то там» или «там наверху» среди влиятельных людей в политике, медиа и экономике, но каждым из нас.
В качестве примера мы можем привести вымышленное лицо, которое я назову Антье Кляйнхаус (в надежде, что никого так на самом деле не зовут). Антье живет в Пренцлауэр-Берге, она оформила опеку над африканским ребенком[26], жертвует в «Хлеб для мира»[27] и в целом сочувствует детям мигрантов, которых, как она видит вечером по телевидению, на Лесбосе притесняют части гражданского населения и европейская пограничная охрана. Она каждый день ужасается новостям о нынешних темных временах и пытается отговаривать своих знакомых от того, чтобы голосовать за АдГ, так как она за толерантность и открытость миру. В один прекрасный день ее маленькая дочь Луна хочет пригласить свою новую подругу из детского сада Аишу на день рождения в дом Кляйнхаус. Разумеется, Антье считает, что Аиша как-то не подходит для этого и что у нее, мол, совсем другая культура, ведь ее родители оба приехали в Германию из Турции, а Аиша говорит на ломаном немецком. К тому же будет пицца «Салями», а Антья не хотела бы встречать Аишу свининой. Во имя признания культуры Аишы ее в итоге не пригласят, так как в глазах Антье для самой Аишы лучше счастливо расти в своей среде, точно так же, как ее пожертвования для опекаемого ей африканского ребенка служат тому, чтобы он мог расти в Африке, на своей родине, и не должен был бы, например, держать тяжелый путь в Германию.
Эта форма лживости показывает, что у всех нас, даже у совершенно невинной на вид и, более того, несколько прогрессивной Антье Кляйнхаус, в некоторых случаях бывают опасные предрассудки. Тот, кто вздрагивает в метро, когда в поезд заходит кто-то, чем-то напоминающий «исламского террориста», тем самым проявляет потенциально расистский, во всяком случае ксенофобский предрассудок. Задайте себе, пожалуйста, вопрос о том, как выглядит типичный немец. Если вам кажется, что у вас есть на него ответ, то вы обнаружили имеющийся у вас расистский предрассудок — так как не существует ни типичного немца, ни тем более того, как типичный немец выглядит.
Все мы загрязняем окружающую среду, особенно немцы, к истории которых принадлежит изобретение Готтлибом Даймлером и Карлом Фридрихом Бенцем автомобиля, запускаемого двигателем внутреннего сгорания. В истории прекрасного Баден-Вюртемберга можно отметить не только основание партии Зеленые, но также и изобретение той формы передвижения, которое привело к тому, что нам вообще нужна экологическая политика.
Чтобы разрешить все эти противоречия, нам нужны не только большие глобальные и политические решения, одновременно с ними мы должны начать с самих себя, со своих собственных предрассудков и своих собственных поступков. Моральный прогресс возможен лишь тогда, когда мы признаем, что зло совершают не только «где-то там», например, янки, миллиардеры, саудиты, китайцы, русские хакеры или кто угодно еще, на чьи плечи пытаются возложить ответственность в темные времена.