Всколыхнув воздух, мисс Флёр продефилировала по кабинету, обстановка которого казалась теперь совсем уж невзрачной: актриса притягивала все внимание к себе.
– У меня для вас два сообщения, – обратилась она к Монике. – Первое – от Тома и Ховарда. Им ужасно жаль, но они не смогли встретиться с вами сегодня. Они полагают, что вы клянете их на чем свет стоит, но обстоятельства оказались сильнее. – Она перевела взгляд на потолок. – Они целый день сидят в кабинете у Тома и спорят. Я только-только от них отделалась. В чем дело, дорогая? Почему вы смеетесь? Что здесь смешного?
– То есть они не…
– Нет, дорогая. Они никак не могут. Но что же вас так веселит? Я даже занервничала. Они наконец-то приняли решение по «Шпионам в открытом море». – Ее выразительные глаза, которые, однако, никогда не выражали всей истины, впервые переместились на Тилли. – А для вас это весьма хорошие новости.
– Вот как? – спросила Тилли. – И почему же?
Тилли все это время смотрела на нее с холодным спокойствием, за которым не могла укрыться неприязнь.
– Потому что теперь вы можете возвращаться в Америку, – сообщила мисс Флёр. – Полагаю, они все-таки решили придерживаться первоначального сценария. Вы ведь не станете по этому поводу переживать, верно?
Тилли вперила в нее злобный взгляд, которого Моника – может, и к лучшему – не заметила.
– Переживать? – повторила Тилли. – Я? Ну что вы! Конечно нет. Мне ведь уже заплатили – чего мне переживать? – Ее лицо раскраснелось. – Если вам требуются мои услуги – пожалуйста. Если нет – удачи и до новых встреч!
– Я знала, что вы правильно все поймете. – Глаза в обрамлении длинных ресниц, приковавшие внимание Моники, снова переместились на нее, но прежде она смерила Тилли долгим, изучающим взглядом. – Это прекрасная новость, – продолжила мисс Флёр, – поскольку теперь мы закончим с картиной в течение нескольких дней. А потом – если Том Хэкетт будет придерживаться производственного графика – я смогу сыграть Еву Д’Обрэй в «Желании». И это замечательно, верно?
– Чур меня! – проворчала себе под нос Тилли.
– Мне так нравится эта роль… Вы знали, мисс Парсонс, что Моника написала ее специально для меня?
– Мое имя Тилли. Христа ради, не называйте меня «мисс Парсонс». Я этого терпеть не могу.
– Ну, если вы настаиваете: Тилли. Но знали ли вы, что Моника написала эту роль для меня? Настоящая femme fatale[31], и, судя по всему, это как раз я и есть.
– Вы хотите сказать, что в вас это есть, – огрызнулась Тилли. – Но к чему выставлять это все время напоказ? Зачем… – Она осеклась, сглотнула и провела подрагивающей рукой по лбу. – Простите. Забудем об этом. Я просто перенервничала. Что значит femme fatale?
Мисс Флёр состроила гримаску.
– Это такая женщина, какой я, боюсь, никогда не буду, – улыбнулась она с таким видом, от которого Монику передернуло. Писать воображаемую биографию персонажа – это прекрасно. Но когда его прототип садится и читает эту биографию, набранную черным шрифтом на белой бумаге, автор может попасть в весьма неловкую ситуацию.
– Знаете, дорогая, – продолжала мисс Флёр несколько изменившимся тоном, – я перечитала ваше произведение, после того как мы познакомились. Не сомневаюсь, что вы простите меня за вопрос, но меня гложет любопытство. Явилось ли это все плодом вашего воображения? Вы выглядите совсем юной, понимаете ли, да и вообще… Скажите – только между нами: действительно ли вы когда-либо…
– О боже, да, – сказала Моника. – Тысячи раз, – добавила она невольно.
– Правда?
– О боже, да.
– Но где?
– Дома, конечно, – сказала Моника.
Тот факт, что фотография каноника Стэнтона не выпрыгнула в этот момент из выдвижного ящика стола Моники, можно объяснить скорее неумолимостью закона всемирного тяготения, чем ущербом, нанесенным отвлеченной истине.
Однако Моника была сама не своя: как бы ей ни импонировала мисс Флёр, ей хотелось, чтобы последняя ушла. Ее разум был без остатка занят анонимными письмами. И все же, как это ни удивительно, казалось, что Фрэнсис Флёр испытывает не меньшее беспокойство, чем Моника. Нога мисс Флёр в изящной туфельке тихо застучала по полу. Она продолжала поглядывать на часы у себя на запястье.
– Да что вы? – произнесла она. – Что это, интересно, за место? Это вблизи Уотфорда?
– Да, верно. Ист-Ройстед, графство Хартфордшир. Вблизи Уотфорда.
– Вот как? Знаете, у меня есть кузены… – Мисс Флёр усмехнулась и, почти не меняя тона, произнесла: – Разве вы сегодня не идете на ужин, мисс Пар… Тилли, я имею в виду?
– На ужин? – переспросила Тилли. – Конечно. Но позже. Еще и шести нет.
– Четверть седьмого, по-моему, – поправила ее Моника.
– Боже-боже, неужели так поздно? Мне и самой пора бежать. – Фрэнсис Флёр всколыхнулась, но с кушетки не встала. – Я просто заскочила, чтобы убить время. В конце концов, я не должна мешать вам работать. Э-э-э… у вас ведь есть чем заняться, не так ли, мисс… Тилли?
– Уже нет, – ответила Тилли. – Вы же говорите, что мне только что указали на дверь. Так зачем же мне работать? Хо-хо-хо!
На этот раз их гостья поднялась с полуулыбкой. Ее голос прозвучал с той нарочитой приторной интонацией, которую она включала в начале своих любовных сцен.
– Я говорила, что у меня два сообщения для Моники, – заметила она. – Я прошу прощения, но не будете ли вы против того, чтобы оставить нас наедине, пока я передам ей второе из них?
Переход был таким неожиданным, что Тилли уставилась на нее в растерянности.
– Намек понят, – медленно проговорила она. – Намеки я улавливаю, знаете ли, но только если они не тонкие – иначе я пропускаю их мимо ушей. Но понимать их я понимаю.
– Я вам очень благодарна.
– Боже упаси… – начала Тилли.
До сих пор обуревавшие ее эмоции не были столь очевидными. Тилли направилась к своему кабинету неторопливым, тяжеловесным и степенным нешироким шагом. Тем не менее, переступив через порог и одарив их долгим взглядом, она захлопнула дверь с таким грохотом, который наверняка можно было услышать в главном здании на верху холма и от которого, не будь бывший господский дом таким прочным, с потолка точно посыпалась бы штукатурка.
– Послушайте, – быстро заговорила Фрэнсис Флёр, чей тон вновь в мгновение ока изменился. – Второе сообщение – от Билла Картрайта. Он едет сюда на такси.
– На такси?
– Да. Он был в городе. Он позвонил мне в приемную Тома и сказал, что я единственная, кому он может доверять. Он заставил меня пообещать не рассказывать Тому или Ховарду, но, они, конечно, все у меня выпытали.
Мисс Флёр скривилась.
– Так вот, Билл просил вам передать… он говорит, чтобы вы… Эта женщина подслушивает под дверью, – неожиданно добавила она.
Дверная ручка дернулась. Моника была готова поклясться, что Тилли вот-вот распахнет дверь, шагнет в кабинет и станет отрицать, что подслушивает.
Мисс Флёр встала с кушетки и бесшумно приблизилась по покрытому линолеумом кирпичному полу к письменному столу. Стоя спиной к Монике, она положила одну руку на столешницу, а вторую на шкатулку для швейных принадлежностей: ее покрашенные красным лаком ногти слились с красной кожей, из которой была изготовлена шкатулка. Она смотрела на дверь. Туда же был направлен и взгляд Моники. Однако больше никаких явных намеков на то, что снаружи что-то происходит, не было.
Потом мисс Флёр обернулась в ореоле света, делавшем голубую материю ее костюма еще ярче, а чернобурку еще серебристее. Мягкой поступью она подошла к Монике, взяла ее за руку и усадила на кушетку.
– Послушайте, Моника, – обратилась она к девушке, которая все еще испытывала легкий трепет оттого, что Фрэнсис Флёр называет ее по имени. – Билл передал, что, если вы вернетесь сюда, когда будет смеркаться, вам ни в коем случае нельзя делать попыток добраться до дому. Тсс!
– Да?
– Он сказал, что вам ни в коем случае нельзя покидать это здание или этот кабинет, до тех пор пока он не окажется здесь. Он сказал, что позвонит смотрителю, О’Брайену, или как его там, и попросит его прийти сюда и посидеть с вами, пока он – я имею в виду Билла – сам сюда не доберется.
– Но…
– Тсс! А самое главное, – мисс Флёр наклонилась поближе к Монике и перешла на шепот, – он сказал: что бы вы ни делали, вам нельзя ни на минуту оставаться наедине… – она многозначительно покосилась на дверь, – с этой женщиной. Понимаете?
– Даже не знаю…
Мисс Флёр отпустила ее ладонь и поднялась. Ее шепот зазвучал слегка раздраженно:
– Я-то уж точно не знаю, что происходит. И думаю, что не хочу этого знать. Если хотя бы половина из тех слухов, что до меня доходят, – правда, вы, должно быть, вели весьма эксцентричную жизнь. Единственное, что мне известно, – это то, что мне и самой страшно. А теперь пообещайте: вы сделаете так, как вам велит Билл Картрайт.
Еще совсем недавно Моника тут же сказала бы «нет». Это слово первым пришло ей на ум и уже готово было слететь с ее уст, но она сдержалась. Ее осенила внезапная и до боли отчетливая мысль, что самой прекрасной картиной на свете, которая только могла бы открыться ее глазам, была бы картина врывающегося в кабинет Билла Картрайта.
Она провела языком по губам.
– Хорошо, – произнесла она. – Так я и сделаю.
– Обещаете?
– Обещаю.
Мисс Флёр расслабилась. Ее снова будто свечение окутало и воспламенило темный янтарь ее глаз, которые – сравнение, как подумалось Монике, малоромантичное – были ровно того же цвета, что и черенок одной из трубок Билла. Мисс Флёр улыбнулась и разгладила складки на своих перчатках. Ее голос вновь зазвучал естественно.
– В общем, я заглянула, только чтобы засвидетельствовать свое почтение, – объяснила она с явным расчетом, что ее услышат в соседнем кабинете. – Я бы еще с вами поболтала, но мне нужно ехать в город на встречу с Куртом. Том! Ну что ты все скачешь?! Неужели обязательно вот так ко всем подкрадываться?