– Повторяю, мне очень жаль! Откуда мне было знать, что это вы здесь сидите? Я не мог этого знать! Если б я знал…
Моника ехидно улыбнулась:
– …То вы бы так не сказали?
– Ей-богу, нет!
– Боже, боже, боже! – воскликнула Моника. – Знаете, мистер Картрайт, мне так всегда и представлялось, что вы любитель лицемерить. Рада слышать, что вы это признаёте.
Картрайт сделал шаг назад. Его рыжая борода приобрела смятенный вид. Не особо вдумчивый наблюдатель, который не мог разглядеть его гнусного нутра, как его видела Моника, счел бы, что он искренне раскаивается.
Он вытянулся в полный рост и предпринял новую попытку.
– Мадам… – проговорил он голосом, в который начали возвращаться прежние обаятельно-вкрадчивые нотки, – мадам, если вдруг это ускользнуло от вашего внимания, я пытался извиниться. Я повел себя бестактно. Я повел себя грубо. Я готов умереть, лишь бы вы меня простили.
– Для вас, мистер Картрайт, это, несомненно, самый мучительный способ самоубийства?
– Ну будет, будет, не ссорьтесь, – строго вмешался мистер Хэкетт. Он поднялся из-за стола, стряхивая несуществующие пылинки с лацканов пиджака. – К сожалению, мне придется вас покинуть. Мне нужно бежать. Но я рад, что вы познакомились. Хотелось бы, чтобы вы сработались.
Картрайт словно окостенел и, медленно повернувшись, взглянул на продюсера.
– Тебе хотелось бы. – повторил он.
– Да. Кстати, мисс Стэнтон сделает сценарий по твоему детективу. Я ведь тебе уже говорил?
– Нет, – сказал Картрайт каким-то замедленным и странным тоном. – Нет, не говорил.
– Ну, теперь ты в курсе. И еще! Я хочу, чтобы ты, – улыбнулся он, – стал кем-то вроде проводника, советчика и исповедника для мисс Стэнтон. У нее совсем нет опыта в написании сценариев.
– У нее совсем нет опыта, – пробормотал Картрайт, – в написании сценариев?
– Верно. Поэтому я и хочу, чтобы ты ее научил. Помоги ей – объясни, что к чему. Я хочу, чтобы вы оба находились здесь, в Старом здании, у меня на виду. Я предоставлю ей бывший кабинет Лэса Уотсона – тот, что рядом с твоим. Мы сделаем там уборку и поставим новую пишущую машинку, так что кабинет будет в идеальном состоянии. А ты сможешь показать ей, как все делается, обучить азам мастерства – ну, ты понимаешь! – пока сам будешь работать над сценарием «Желания».
Картрайт мелкими перебежками двигался из одного угла помещения в другой.
– Раз, два, три, четыре, – считал он, прикрыв глаза, – пять, шесть, семь, восемь… Нет!
Одним прыжком он преградил мистеру Хэкетту путь, когда продюсер направился к двери. Оказавшись перед ней раньше, Картрайт потянул створку на себя, повернул ключ в замке и прислонился к двери спиной.
– Я пришел, – проговорил он, – чтобы высказать тебе все начистоту. И ты не покинешь кабинет, пока я этого не сделаю.
Мистер Хэкетт пристально глядел на него.
– Да что с тобой, черт возьми? Ты спятил? Открой дверь!
– Нет. Сначала ты услышишь всю горькую правду. Том, не мое дело, как ты тратишь свои деньги. Но, как старый друг, я хочу вразумить тебя, прежде чем ты совсем сбрендишь и пойдешь по миру. Тебе известно, чем ты занимался в последние три недели?
– Да.
– Сомневаюсь. Смотри! Три недели назад ты приступил к производству «Шпионов в открытом море». Ты утвердил Фрэнсис Флёр и Дика Коньерса на главные роли. У тебя был первоклассный сценарий и Ховард Фиск в качестве постановщика. Через неделю после того, как начались съемки, ты решил, что сценарий никуда не годится и его нужно переписать.
– Ты собираешься открывать дверь?
– Нет. Что ты сделал потом? Поручил кому-то здесь переписать сценарий? Нет. Ты направил запрос не куда-нибудь, а в Голливуд… Я повторяю: в Голливуд… И за гонорар, от величины которого моя шотландская душа сжимается в комок, ты выписал сюда самую высокооплачиваемую сценаристку в киноиндустрии. Эта специалистка еще не приехала. Пройдет не один день, пока эта специалистка наконец окажется здесь. А что делаешь тем временем ты? Я скажу тебе: ты как ни в чем не бывало продолжаешь снимать «Шпионов» по первоначальному сценарию, зная, что каждый отснятый метр отправится в корзину для мусора, когда эта специалистка наконец сюда прибудет.
Картрайт глубоко втянул воздух. Его красноватая, как кожа у больного проказой, борода ощетинилась.
Он вытянул свои дрожавшие мелкой дрожью руки.
– Том, не знай я тебя так хорошо, я бы подумал, что ты пытаешься разрушить свой собственный бизнес. Но главная беда в том, что ты помешан на сценариях. Посмотри на нынешнюю ситуацию. Посмотри на мисс как-ее-там и на меня. Просто положи себе на лоб холодный компресс и посмотри!
Смуглое лицо мистера Хэкетта стало еще смуглее.
– Я все еще прикладываю усилия, чтобы не потерять с тобой терпения, Билл. Ты прекратишь ёрничать и выпустишь меня отсюда?
– Нет.
– Ты ведь понимаешь, что тебе больше никогда не будет светить здесь никакой работы?
– …Здесь никакой работы, – выдохнул Картрайт. Он глядел на продюсера сверху вниз значительно и мрачно. – И он угрожает мне этим! Да любому, кто теперь лишь заикнется со мной о кино, не поздоровится. С меня хватит! Снова работать здесь? Да я скорее выпью пинту[8] неразбавленной касторки. Я скорее подчинюсь и перечитаю «Желание». Но ведь наверняка найдется кто-то, кто не усомнится в справедливости моих суждений? Я взываю к вам, мисс как-вас-там. Разве вы не согласны со мной?
Строго говоря, мисс как-вас-там была с ним согласна. Однако сейчас был не тот момент, чтобы неотступно следовать логике.
– Вы взываете ко мне, мистер Картрайт?
– Да. Приниженно.
– Вы хотите услышать мое искреннее мнение?
– Будьте так добры.
– Ну, в таком случае, – сказала Моника, наморщив лоб, – все зависит от точки зрения. Я хочу спросить, являетесь ли вы продюсером с десятилетним стажем, или вы таковым не являетесь? Конечно, если вас распирает от собственной значимости и вы думаете, что, кроме вас, никто ничего не понимает, если каждый раз, когда кто-то обращается к вам с предложением, вы начинаете кукситься и устремляетесь в сад, чтобы полакомиться там червями… тогда к чему ваше резонерство?
Картрайт долго не отводил от нее тяжелого взгляда. А потом он изобразил перед дверью маленькое танцевальное па.
Откинув назад голову, мистер Хэкетт рассмеялся.
– Ну все, забудем об этом, – окончательно успокоившись и похлопав Картрайта по плечу, сказал он. – Я понимаю, что ты не со зла, старик.
– Я уверена, что не со зла, мистер Хэкетт.
– Конечно, Билл разрывает свой контракт примерно раз в неделю, но потом всегда возвращается.
– Не сомневаюсь.
– Однако мне действительно надо бежать. Что-то там случилось на площадке. Какая-то неразбериха, и кого-то чуть не убило. Никуда не годится. Билл, оставляю мисс Стэнтон на твое попечение. Вероятно, у нее есть желание посмотреть, что тут у нас имеется. Покажи ей все, а потом приведи в павильон три.
– Но мистер Хэкетт! – вскрикнула Моника, внезапно встревожившись. – Подождите! Пожалуйста! Одну минуту!
– Очень рад знакомству, мисс Стэнтон, – заверил ее продюсер, пожимая ей руку, после чего легонько толкнул Монику обратно на стул. – Надеюсь на долгое и плодотворное сотрудничество. Если у вас возникнут какие-либо вопросы, задавайте их Биллу. Уверен, у вас есть что обсудить. До встречи, Билл. Пока, пока, пока.
И дверь захлопнулась за ним.
После того как он вышел, они оба с минуту молчали. Потом Уильям Картрайт кашлянул и произнес:
– Мадам, не говорите этого.
– Не говорить чего?
– Не говорите, – пояснил Картрайт, – что бы вы ни собирались сказать. Что-то подсказывает мне, что, какой бы темы ни коснулся наш разговор, она наверняка станет предметом спора. Но одну вещь мне все-таки хотелось бы понять: вы действительно желаете, чтобы я провел вам небольшую экскурсию?
– Если вас это не слишком затруднит, мистер Картрайт.
– Хорошо! Тогда вы позволите задать вам еще один вопрос?
– Да, какой?
– Ну, – более доверительно начал Картрайт, – вы и правда видите черных жуков, что заползают мне за воротник? Вы заметили некие скрытые симптомы проказы, которую выявит тщательное медицинское обследование? Я спрашиваю не из праздного любопытства. Я спрашиваю, потому что начинаю нервничать. С того самого момента, как я вошел сюда, вы испепеляли меня таким взглядом – даже не знаю, как его описать, – взглядом, исполненным какой-то болезненной ненависти, и это, должен вам признаться, мадам, меня расстраивает.
– Как интересно!
– Но разве это не так?
– Великодушно простите, – сказала Моника, поправляя юбку на своих чересчур красивых бедрах, с презрением, достойным самой Евы Д’Обрэй. – Мне бы не хотелось более обсуждать эту тему.
– А мне бы хотелось, черт подери! – прокричал Картрайт без всяких реверансов. – Ну будьте же разумны! Я ведь извинился, разве нет? Что мне еще сделать? Не рассчитывайте, однако, что я откажусь от своего мнения!
Моника ощутила дрожь.
– Да что вы? – процедила она. – Как это любезно! Это ужасно, ужасно щедро с вашей стороны!
– Да. И я вполне понимаю ваши чувства. Я могу сделать скидку на ваше оскорбленное честолюбие…
Ошеломленная, Моника откинулась на спинку стула и уставилась на Картрайта. Но она его не видела. Она видела лишь нечеткий силуэт сквозь повисший в воздухе, светящийся туман ненависти, что сгустилась у нее в мозгу, подобно дыму из бутылки, из которой освободили джинна. В полном ступоре, Моника не замечала, что ее юбка приподнялась, обнажив колени. Не замечала она и мрачного выражения циничной удовлетворенности с примесью раздраженного удивления на лице Картрайта.
– Скидку, – повторил он, подняв вверх руку, как первосвященник, – на ваше оскорбленное честолюбие. Но – разве вы не понимаете? – такого понятия, как совесть художника, никто не отменял.