Зоя. Это ж стыдно кому-нибудь сказать. Засмеют.
Никита.…Почему я должен ориентироваться на мнение каких-то людей, которых я даже не знаю?
Зоя. Твой дед был музыкант, отец музыкант. А ты куда себя готовишь? В сферу обслуживания?
Никита. Раньше было главное – иметь высшее образование. А сейчас – совсем другое.
Зоя. Что же?
Никита. Хорошо делать то, что ты делаешь. Не то, чем ты занимаешься. А то, как ты делаешь свое дело. Время снобов ушло.
Зоя. Значит, я сноб?
Никита. Я этого не сказал.
Появляется Игнатий.
Зоя. Скажи ему!
Игнатий. Что я должен ему сказать?
Зоя. Вместо того чтобы готовиться к экзаменам на аттестат зрелости, он поехал в военторг, купил плащ-палатку и теперь шьет себе штаны…
Никита. Джинсы…
Игнатий. Он хорошо шьет?
Никита. Фирма.
Игнатий. Тогда пусть шьет.
Зоя. Он провалится в институт, и его возьмут в армию.
Игнатий. Армия – не тюрьма.
Игнатий пошел из комнаты.
Зоя. Ну скажи же ему!
Игнатий. Что?
Зоя. Он должен делать то, что должен.
Игнатий. А откуда мы знаем, что он должен, а чего нет… Отстаньте от меня. Я устал.
Зоя. Никита, папа должен сейчас заниматься музыкой. Иди в свою комнату.
Никита забирает шитье. Уходит. Зоя начинает накрывать на стол.
Зоя. Ты совсем не занимаешься ребенком. Такое впечатление, что тебе все равно.
Игнатий. Что ты хочешь?
Зоя. Я хочу, чтобы ты обратил внимание на своего сына и на себя самого. Ты совсем перестал готовиться к конкурсу. Кончится тем, что ты опять провалишься и останешься преподавателем чтения хоровых партитур.
Игнатий. Ну и что? Я работаю в педагогическом училище, которое готовит учителей пения в общеобразовательной школе. Учителя пения должны уметь читать хоровую партитуру. Что тебя не устраивает?
Зоя. Но ведь твои студенты не собираются быть учителями пения. Они все хотят быть Рихтерами и к твоему предмету относятся как к необязательному. Получается, что ты – необязателен.
Игнатий. Зачем ты это говоришь? Кому я необязателен? Себе? Тебе?
Зоя. Лично мне, клянусь Никитой, совершенно все равно, кем ты работаешь. Но у тебя самого будет плохое настроение. У тебя появится комплекс уходящего времени. Комплекс несостоявшейся личности. Посмотри на Нисневича. Бесслухий гудок. Однако прошел конкурс и теперь, пожалуйста, первая скрипка в оркестре. А ты с твоими данными… Если бы ты занимался хотя бы по четыре часа в день.
Игнатий (безразлично). Хорошо…
Зоя. С тобой, по-моему, что-то происходит. Тебе все безразлично. Может быть, ты болен? Может быть, у тебя открылась язва?
Игнатий. Нет, не открылась.
Зоя. Откуда ты знаешь?
Игнатий. Я бы почувствовал.
Зоя. Ты совершенно за собой не следишь. Ешь не по режиму. Посмотри на Нисневича. Он твой ровесник, а выглядит на 20 лет моложе. Ты рядом с ним, как дядя с племянником. Посмотри на себя в зеркало: начинающий старик!
Игнатий. Зачем ты это говоришь?
Зоя. Чтобы ты ел. И занимался.
Игнатий подвигает тарелку. Начинает есть.
Игнатий. Ты забыла посолить. Совершенно нет соли.
Зоя. Я не забыла. Соли достаточно в петрушке. Американский доктор Шелтон советует исключить поваренную соль вообще. Назад – к природе. Ведь дикие звери не едят соль.
Игнатий. Я без соли не могу.
Зоя. Привыкнешь.
Игнатий. Но я не хочу привыкать. Почему я должен привыкать к каким-то противоестественным вещам!
Зоя. Человек не собака, ко всему привыкает. Привыкаемость и приспособляемость – это признак высокоразвитой биологической особи!
Игнатий начинает есть.
Зоя. Вот видишь – ешь.
Игнатий. Мне легче съесть вот это, чем с тобой спорить. Хлеб…
Зоя. Хлеб съешь отдельно через два часа.
Игнатий. Почему?
Зоя. Доктор Брэг пишет, что не надо есть все вместе, устраивать в желудке свалку. Дикие звери ведь не едят бутербродов.
Игнатий. Потому что им их не дают. И я не зверь, в конце концов.
Зоя. В конце концов, мне это меньше всего надо. Я же для тебя стараюсь.
Пауза. Смотрят друг на друга.
Зоя. Извини… Я слишком напориста. Да?
Игнатий. Нет. Ничего. Ты права.
Зоя. Я как потный летний душный трамвай, набитый людьми. Да?
Игнатий. Нет. Ты живая. Это хорошо.
Зоя. Игнатий! Ты все делаешь правильно. Никуда не лезешь. Не работаешь локтями. Наверное, ты прав. Но я…
Игнатий. Что?
Зоя. Мне не хватает слов. Ты можешь жить так, как ты хочешь, просто тратить побольше слов.
Игнатий. Каких?
Зоя. Хочешь, я за тебя скажу?
Игнатий. Скажи.
Зоя. «Дорогая Зоя! У меня нет ничего на свете, кроме тебя. Какое счастье, что ты у меня есть».
Игнатий. Так оно и есть.
Зоя. Почему ты этого никогда не скажешь?
Игнатий. Так ты же сама знаешь. Зачем говорить то, что и без того ясно.
Звонит телефон, Зоя снимает трубку.
Зоя. Да… Привет. Долго говорить не могу. Кормлю. Ну, откуда же у меня? Не знаю… вообще это сейчас самый дефицит. Ладно, узнаю – позвоню.
Кладет трубку.
Игнатий. Кто это?
Зоя. Римка.
Игнатий. А что она хочет?
Зоя. Мужа.
Игнатий. Опять мужа! А этого куда дела?
Зоя. Разбежались. Не везет ей, бедной. К ее берегу вечно приплывает если не дерьмо, так палка. Спрашивает, нет ли у меня такого же, как ты?
Игнатий. Я? А что во мне особенного? Болезненный, малооплачиваемый, начинающий старик с комплексом несостоявшейся личности.
Зоя. Порядочный человек. А это, кто понимает, самое главное! Да! Тебе письмо пришло от какой-то Гелены. Что это за имя?
Игнатий. Не знаю. Татарское, наверное…
Зоя. Вот!
Протягивает запечатанный конверт.
Игнатий. Прочитай.
Зоя (вскрывает, читает). «Дорогой Игнатий! Я помню этот белый южный город с синим тропическим небом. Наши закаты и рассветы и тот пароход, который стоял белой полоской на горизонте…»
Игнатий. Выбрось!
Зоя. Что значит «выбрось»? Она же ждет… Такое красивое письмо… Нехорошо. Надо ответить.
Игнатий. Отвечай сама.
Зоя присела к столу, пишет. Игнатий ест с отвращением.
Зоя (читает написанное). «Дорогая Гелена, я тоже помню Сочи и наши прогулки под луной…» А дальше?
Игнатий. Пиши что хочешь.
Зоя. Я должна сосредоточиться… (Уходит.)
Игнатий отодвинул тарелку. Сел к пианино. Стал играть. «Ночевала тучка золотая…»
Зоя (входя с письмом). Вот послушай. «Влюбленности похожи на сорванные цветы и на падающие звезды. Они так же украшают жизнь и так же быстро гибнут…»
Дом Киры. Рояль. Книги. Лариска сидит перед зеркалом.
Кира. А зачем ты нижние красишь?
Лариска. Чтобы рамка была. Ведь картина в рамке…
Кира. Очень много краски. У тебя ресницы даже клацают друг о друга, как у куклы с закрывающимися глазами.
Лариска. А чем плохо быть похожей на куклу? Умная кукла – это то, что надо.
Лариска поднялась, стала расчесывать волосы, откидывая их.
Кира. А пудриться не будешь?
Лариска. Нет. Кожа должна чуть-чуть поблескивать, и вообще запомни: надо красить что-то одно.
Кира. А волосы так зачем?
Лариска. Чтобы флюиды…
Кира. Ух, ты… Какая красивая ты, Лариска.
Лариска. Как ты думаешь, влюбится?
Кира. А куда денется? Лариска явилась на войну полов в полном боевом оперении!
Кира открывает шкаф, достает оттуда меховое манто.
Лариска. А твои не вернутся?
Кира. Они на дежурстве.
Лариска надевает меха.
Кира. Потрясающе!
Лариска. Но я же не приду на урок в шубе.
Кира. Правда, как кукла из дорогого магазина. Вот если бы я такая была…
Лариска. И что бы ты сделала?
Кира. Ничего. Села бы играть.
Лариска. Ты играешь каждый день по восемь часов. Неужели не надоело?
Кира. Нет. Не надоело. Это форма моего существования. Я – репей.
Лариска. В каком смысле?
Кира. Репей стоит при дороге и ничего не боится, ни ветра, ни пыли. У него крепкие корни. И он защищен колючками. Его никто не сорвет. Вот и я так хочу.
Лариска. Как?
Кира. Быть защищенной своим делом, как колючками. Ни от чего и ни от кого не зависеть. Только от дела. А дело в моих руках. И это никто у меня не отнимет.
Лариска. Не зависеть – так прекрасно!
Кира. А если это не понадобится второй стороне? Что тогда?
Лариска. Но разве можно загадывать вперед? Как получится, так и получится. Ты вообще когда-нибудь целовалась?
Кира. Конечно. Я и сейчас целуюсь. В парадном.
Лариска. И что?
Кира. Ничего. Целоваться – это целоваться. А играть – это играть.
Лариска. Ты рассуждаешь, как старуха. По-моему, ты не права.
Кира. А это время покажет: кто прав, а кто нет… Хочешь надеть обручальное кольцо?
Лариска. Зачем?
Кира. Он удивится и заревнует.
Лариска. Я не хочу быть женщиной с прошлым. У меня никогда никого не было. Ни до него, ни после. Только он. Я рожу ему троих детей. И даже если он когда-нибудь устанет от меня, у него будет прекрасное общество – трое сыновей.