Няня из Чайноботтам
Часть I. Глава 1. «Д-об-ИК» превращается в «Д-об-УК».
История о зубах, скрипе колес и о фонарях, горящих в ночиЧасть первая. По следу укусов.Глава 1. «Д-об-ИК» превращается в «Д-об-УК».
Мерзкое хихиканье.
Как будто кто-то раз за разом взводит мышеловку: пружинка скрипит, но скобу не цепляют на крючок, а вместо этого отводят обратно – и все повторяется…
Констебль Хоппер нахмурил брови, выдвинул квадратный синий подбородок, состроил «злые» глаза и обернулся.
– Кто хихикал?! – грозно проговорил он, положив ладонь на рукоять дубинки.
Ответом ему было лишь недоуменное пожимание плечами парочки прохожих.
Профессиональным взглядом окинув улицу, уже и сам Хоппер пожал плечами – улица строила из себя молчунью и признаваться не торопилась. Она вообще сейчас скрывала все, что только можно скрыть: грязно-серая мгла затянула вывески, задрапировала стены домов, облачила в мятые рваные костюмы фонарные столбы и гидранты. Знакомая часть города из-за тумана казалась чужой: что это за лавка? что написано на указателе? куда ведет тот переулок? или там нет никакого переулка?
Прохожие были под стать улице – хмурые человекоподобные клочья тумана в серых и бурых пальто, с полустертыми лицами, бредущие куда-то с такой натугой, что почти-почти слышится скрежет ржавых суставов.
«Кто же хихикал?» – спросил себя констебль.
Непочтительным задирой мог оказаться кто угодно: к представителям закона в Саквояжне отношение преступно пренебрежительное. Это была старуха в длинной шали с волочащейся по брусчатке бахромой и в крошечных защитных очках? Или странный тип с миниатюрным домом в руках? А быть может, джентльмен в цилиндре, безуспешно пытающийся запустить заклинивший антитуманный зонтик?
Понять было невозможно.
– Вот и нечего… – начал Хоппер, а затем просто развернулся и продолжил путь.
Антитуманного зонтика у него не было – такие зонтики констеблям не полагались. Впрочем, Хоппер не боялся заблудиться. Обычно он правда преодолевал эти улицы на своем служебном самокате, но сейчас самокат грустно стоял во дворе Дома-с-синей-крышей, прикованный цепью к столбу.
Сожаления о самокате вызвали и прочие неприятные мысли.
Утро не задалось с самого начала. Проснулся Хоппер мало того, что от кошмара (ему снилось, что он тонет в очень глубокой тарелке супа), так еще и в гардеробе. Снова в этом проклятом гардеробе! Пытаясь из него выбраться, он начихался от нафталина и сломал дверцу. Затем он поссорился с сестрой: Лиззи была не в настроении и приготовила на завтрак отвратительные печеные груши, хотя знала, что брат их ненавидит всей душой. Потом Хоппер долго не мог найти свой шлем, который в итоге отыскался… в дымоходе. Следом споткнулся о громадный водолазный шлем в прихожей и уже в десятый раз пообещал себе наконец от него избавиться. Ну и перед выходом из дома снова поссорился с Лиззи: ускользнуть, не надев колючий шарф, который она ему связала, не удалось.
Сплошные неприятности! Ко всему еще и этот туман с мерзким хихиканьем…
Хихиканье будто преследовало Хоппера. Впервые оно раздалось, когда он еще и на дюжину шагов не отошел от дома. Констебль поначалу даже не особо обратил на него внимания. Потом захихикали, когда он свернул за угол. Ну а уж затем, когда захихикали в третий раз, даже невыспавшийся раздраженный Хоппер понял, что это неспроста и кто-то решил над ним поглумиться.
Единственным подходящим кандидатом на такую роль был его личный заклятый враг – Джаспер Доу, двенадцатилетний докторский племянник, редкостный хорек и личность, вне всяких сомнений, отвратительнейшая. Уж этот коротышка мог рискнуть и устроить зловредный розыгрыш. Как минимум именно он виноват в том, что уже дважды Хоппер не просто не получил повышение и новенький паровой самокат, так еще и лишился старого.
«Что ж, если это ты, Доу, надумал вывести меня из себя, то ты еще не знаешь, с кем связался. Потому что Хмырр Хоппер не позволит с собой…»
– Хи-х-хи-хи-хи-хи, – раздалось откуда-то сбоку, и Хоппер застыл как вкопанный.
Резко повернулся.
Хихиканье прозвучало из узкого переулочка между двумя домами.Хоппер решительно шагнул в него, высматривая в тумане наглеца, но увидел лишь кучи какого-то зловонного мусора, над которыми вились мухи. Из трухлявого ящика выскользнула тощая крыса. Глянув на констебля исподлобья, она шмыгнула к стене дома и скрылась в трубе водостока. Больше поблизости, казалось, никого не было.
Задумчиво почесав щетинистый подбородок, Хоппер пробормотал:
– Крыса хихикала? А крысы вообще хихикают? Гм… Нужно будет спросить у Смолла, когда он в следующий раз заглянет на вокзал – крысолов уж точно должен знать такие вещи.
Хопперу вдруг показалось, что в нескольких шагах от него кто-то стоит – кто-то тощий, невысокий. Стоит и улыбается. И констебля по-настоящему пробрало. По спине побежали мурашки. Нет уж, это не Джаспер Доу…
Казалось бы, чего ему, громадному и сильному, вооруженному верной дубинкой констеблю, бояться, но в душе неожиданно поселился какой-то по-настоящему липкий и при этом царапающий страх.
«Там не человек…»
– Эй… гм… ты… – Хоппер будто потерял голос, но почти сразу нашел его и пробасил: – Эй ты, говорю! К тебе обращается полиция Габена! Шаг вперед! И без глупостей!
Фигура качнулась и, истончившись, исчезла.
Хоппер вытаращил глаза, а затем, сорвав с пояса дубинку и едва не саданув себя же, шагнул туда, где, как ему казалось, только что кто-то был.
Облезлая кирпичная кладка, трубы, вентили – и никого.
– Да что ж мне это все мерещится уже?!
Вернув дубинку на пояс, Хоппер поспешно покинул переулок и двинулся вниз по улице, ускорив шаг. Сердце было не на месте. Сперва хихиканье, потом… Нет, ну это уже бред какой-то!
Сестра часто говорила, что когда начинает мерещиться, нужно проверить, нет ли лихорадки, и констебль тут же проверил: сняв с руки перчатку, прикоснулся ладонью ко лбу. Жара нет.
Может, дело в тумане? Поговаривают, что он частенько играет с разумом людей – кругом все зыбкое, неверное, город в тумане постоянно меняет форму, искажается. Даже звуки превращаются в нечто иное: вон гудок клаксона похож на крик птицы, а разговоры прохожих – на шелест газетных страниц. Во мгле еще и не такое увидишь и услышишь.С каждым пройденным кварталом и без того пренепрятное настроение констебля Хоппера все ухудшалось.
Город был сырым, как выставленные за дверь башмаки, осенний холод пронизывал до костей – будто призрак забрался за шиворот. Хихиканье больше не раздавалось, но Хоппер то и дело оглядывался, выискивая во мгле подозрительное. Беда в том, что кругом едва ли не все выглядело… подстроенным. Прохожие появлялись из тумана и в нем же и исчезали, словно отыгравшие свои партии актеришки. Мимо проехал экипаж, и, как ни вглядывался, констебль не смог никого различить за рычагами. Некоторые газовые фонари на столбах то гасли, то загорались вновь, при том что некому было их зажечь.
В голове Хоппера крысой под половицей зашуршала мысль: «Что-то здесь творится…»
На углу стоял ржавый рекламный автоматон. Его руки со скрипом дергались, как у механического пугала, цилиндры в груди вращались, но из голосовой воронки вырывалось лишь шипение – как будто запись закончилась или в Саквояжне попросту не осталось дребедени, которую можно втюхать доверчивым прохожим.
Когда Хоппер к нему подошел, тот вдруг резко качнулся и изрек:
– Вас преследуют?
Хоппер вздрогнул.
– Что ты сказал?
Автоматон продолжил:
– Кругом плетется заговор? Вы никому не доверяете?
Констебль надвинулся на механоида.
– Что тебе известно, консервная банка?!
Автоматон закачал головой – вверх-вниз, вверх-вниз, его глаза-лампы мигнули.
– Если вам кажется, что кто-то дергает вас за ниточки, самое время заглянуть в «Аптеку Медоуза» и купить микстуру «Ноквер доктора Хантинга» от мании преследования. «Аптека Медоуза» угол Бромвью и Харт.
Хоппер вздохнул с облегчением.
– Просто рекламное сообщение, – попытался он себя успокоить. – Не нужна мне твоя дурацкая микстура.
Хоппер уже шагнул на мостовую, когда за спиной раздалось многозначительное и ехидное: «Зря».
Перейдя на другую сторону улицы, констебль пошагал вдоль ветхого зеленого дома с громоздящимися над головой эркерами. Сбоку хлопнула дверь, но никто вроде бы не заходил и не выходил, задрожала и закачалась на карнизе труба пневомпочты, когда по ней прошла капсула с посланием. Это произошло так внезапно, что Хоппер дернулся, а затем как следует обругал себя за излишнюю мнительность.
– Я – городской констебль, – пробормотал он. – Никто не посмеет мне ничего сделать. А может… и правда заглянуть в аптеку?
Почувствовав на себе чей-то взгляд, Хоппер обернулся и успел заметить, как кто-то быстро нырнул в темную подворотню. Слишком быстро? Или просто зашел, ничего не задумывая?
«Нужно поскорее попасть на вокзал, – подумал констебль. – Туману в зал ожидания хода нет. Там все знакомое, привычное, приятно предсказуемое… А тут… Это просто дурацкое наваждение… Все из-за тумана… Никто не хихикает… Никто за мной не идет…»
И все же, как бы Хоппер себя ни убеждал, кто-то за ним шел. Сворачивая за угол, он чуть повернул голову и увидел фигуру, спрятавшуюся за афишной тумбой.
– Ну все… – прорычал Хоппер.
Дубинка снова оказалась в руке. Он встал в двух шагах от угла дома, вжался в трубу и замер, выжидая.
Вскоре раздался звук шагов, и из-за угла кто-то вышел.
Хоппер выскочил из укрытия с криком «Попался!» и застыл, обомлев.
– Это… ты?
Толстяк в форме констебля выпучил глаза и брякнул:
– Эй, полегче, Хоппер! Ты что, меня дубинкой пригреть решил?
Хоппер поджал губы. Ну конечно! Бэнкс! Кто же еще? Ходит за спиной, приклеился тенью, боится заговорить. И не зря боится, учитывая, как на него обижен напарник.
– Может, и решил, – вмиг насупившис