– Да тут нужна сотня констеблей, чтобы хоть что-то отыскать, – недовольно отметил Хоппер.
– Предлагаешь позвать Кручинса? – проворчал Бэнкс. – Нет уж, мы сами здесь все перероем и…
– Бэнкс.
– Да знаю я, что для рытья нужны лопаты, а у нас нет лопат. Это было образное выражение…
– Бэнкс…
– Да что такое?! – гневно воскликнул толстяк, глянув на напарника.
– Лопаты не нужны. – Здоровяк ткнул рукой, указывая на одну из трухлявых бочек. – Кровь… на боку бочки…
Бэнкс тяжело задышал от волнения и, отпихнув Хоппера в сторону, быстро подошел к бочке. Крышка сидела неплотно, и в проломах что-то проглядывало.
– Хоппер, подними крышку, – велел Бэнкс.
– Почему я?
– Подними треклятую крышку!
Хоппер нехотя послушался, и констебли глянули в бочку. Хоппер выронил крышку и зажал рот руками, почувствовав, что утренние груши, а с ними и каштаны запросились наружу. Бэнкс побелел.
– Ну и кто сейчас Протухший Студень, а, Доббс?
Бочка на четверть была заполнена уже застывшей кровью, в ней сидел констебль Доббс, хотя сейчас его было не узнать. Лицо – кровавая маска – было сплошь выгрызено, раны виднелись на руках и ногах, на шее сбоку не хватало куска. Пропитавшийся алым мундир приобрел фиолетовый оттенок.
Бэнкс вытянул руку, сорвал с нее белую форменную перчатку и коснулся пуговицы Доббса, растер между пальцами что-то черное.
– Что это? – спросил Хоппер. – Смола?
– Чернила, – задумчиво ответил Бэнкс.
– Откуда они тут?
– Не знаю, Хоппер, не знаю… Но вот, что я знаю… – Толстый констебль поглядел на напарника, и в его глазах появился яростный, едва ли не безумный блеск. – «Дело об Исчезновении Констеблей» можно закрывать. Мы с тобой только что открыли «Дело об Убийстве Констеблей». У нас тут «Д-об-УК».
Часть I. Глава 2. Письмо из-за Пыльного моря.
Винсент Килгроув-младший. Это имя гордое, величественное и, без сомнения, хранящее славную историю богатого и важного рода. Такие имена редко услышишь в Саквояжном районе – и не удивительно, ведь где Саквояжня, а где – богатство и важность.
На деле принадлежало оно мальчишке в мешковатых штанах не по размеру, залатанном пиджачке и громадной, вечно спадающей на глаза клетчатой твидовой кепке. Винсенту Килгроуву-младшему было всего семь лет, но на улице он прожил большую часть своей жизни, и прыткости ему было не занимать.
– Винки! – крикнул кебмен, устроившийся на передке своего экипажа с газетой в руках. – Хватит возиться с трубами! Чище они уже не станут!
– Я почти закончил, мистер Боури! – отвечал Винки.
Выхлопные трубы кеба и правда уже были как следует вычищены, и мальчик взялся за зольник. Высыпав содержимое ящика в мешок, он с неудовольствием отметил, что вся зола в него не влезла и, подумав немного, сгреб несколько оставшихся кучек в карманы.
– Вода, Винки! – не отрываясь от чтения, велел кебмен.
– Слушаюсь, сэр! Будет исполнено, мистер Боури! – крикнул Винки и бросился к кранам у водяного столба, стоящего на краю станции кебов.
Кебмен хохотнул.
– «Будет исполнено, мистер Боури». Ты же не солдат, парень. Эх, вот бы мои сыновья были хоть немного такими же исполнительными…
Мальчик не слышал. Подтащив свернутый бухтой шланг к столбу, он подсоединил рукав к крану, умело провернул замок и бросился к кебу, разматывая шланг. Другой его конец он вставил в горлышко парового котла, после чего вернулся к столбу и уже взялся было за вентиль по привычке левой рукой, затем одернул себя, поменял руку и повернул вентиль – медленно, осторожно, контролируя напор. Под землей загудели трубы, столб задрожал, и по рукаву потекла вода.
Винки начал считать про себя. Тут нужно быть точным – нельзя ни переборщить, ни недолить. В первом случае вода перельется за края котла, во втором – ее будет недостаточно. Не хотелось бы, чтобы котел выпарился прямо во время поездки.
Винки в вопросах обслуживания городских кебов имел большой опыт, знал как там что устроено, досконально изучил механизмы, понимал, где нужно добавить машинного масла, где истончается ремень, где и почему клинят рычаги. Несмотря на свою трагичную историю появления на улице (а его совсем малышом родители выбросили прямо из экипажа), эти махины он любил и мечтал однажды стать кебменом. И не просто кебменом, а лучшим кебменом в городе – таким, как мистер Боури.
Когда вода в достаточной мере наполнила котел, Винки перекрыл кран и отсоединил шланг.
– Котел полон, сэр! Можно начинать продувку!
Мистер Боури сложил газету, зажег топку и открутил пару вентилей на панели управления. После чего дал два коротких гудка и перекрыл клапан. Когда котел нагрелся, он сообщил: «Продувка!» – и потянул за рукоятку на цепочке.
Кеб зарычал, несколько раз фыркнул, а затем из-под его днища волнами потек молочный пар, клубясь и расходясь по станции.
Подождав, когда он чуть рассеется, Винки подошел к экипажу.
– Хорошая работа, парень. Держи!
Мистер Боури швырнул Винки монетку, тот ее ловко поймал и округлил глаза.
– Целый фунт?! Это слишком много, сэр!
– Оставь. Ты заслужил. Побалуй себя сосиской.
Винки кивнул.
– Сэр, я заметил, что пятая спица на заднем левом колесе вот-вот треснет. Я могу заменить колесо.
– Я видел эту спицу, но сейчас время не терпит. Уверен, до вечера колесо продержится. А ты как считаешь?
Винки почесал затылок.
– Думаю, продержится, сэр.
– Стало быть, вечером и заменишь колесо. Все, брысь! Пассажир!
Из дверей здания вокзала вышел невероятно высокий тип в цилиндре в пол его роста и с чемоданом в руке. Прибывший джентльмен озирался по сторонам, кутался в пальто-футляр и с досадой морщился, отмахиваясь от тумана, – как будто тот от этого хоть чуть-чуть развеется.
– Вам ехать, сэр?! – воскликнул мистер Боури. – Довезу, куда надо и глазом моргнуть не успеете!
Приезжий, испустив вздох облегчения (все же ему не придется искать путь в этой незнакомо-городской мгле), подошел.
– Мне нужна редакция газеты «Фонарь».
– Это на Набережных, – сказал кебмен. – В иное время я довез бы вас до парка Элмз, где швартуется дирижабль, следующий до Набережных, но сейчас полеты отменены из-за тумана. Могу довезти вас до границы Тремпл-Толл и Набережных. Там вы пересядете на местный кеб, который довезет вас до редакции «Фонаря».
Пассажир кивнул, открыл дверцу и, будто бы надломившись в нескольких местах, упаковал свое тело в салон. Последним влез чемодан, дверца закрылась, и экипаж, погудев, тронулся.
Вскоре мгла поглотила его, и Винки обернулся кругом – может, другим кебменам нужны его услуги? – но станция, к его огорчению, пустовала.
– А не потуфлить ли мне за сосиской, как советовал мистер Боури? – спросил себя мальчик. – Я ведь еще ничего не ел сегодня! Все равно ведь никого пока нет.
Решив, что идея позавтракать – это лучшая идея из всех возможных, Винки крепко сжал в кулачке фунт и направился к будочке «Похлебка и паштет Подрика», стоявшей на краю переулка за станцией кебов.
«Может, мистер Подрик вычудит что-то со своими ножами…» – подумал Винки – здешний повар славился тем, что устраивал из готовки настоящее шоу, швыряя в воздух ножи и поварешки, а затем ловко их подхватывая.
Винки уже вовсю представлял, как выбирает из висящих на окне будочки связок сосисок самую толстую и пахучую, когда вдруг неподалеку в тумане раздался скрип.
Мальчик замер и повернулся.
Скрипели колеса. Винки разбирался в колесах, и сразу же понял, что это не экипаж. Что-то меньше – может, велоцикл или тележка.
Он вглядывался во мглу, пытаясь увидеть хоть что-то. Вот ему уже кажется, что в нескольких шагах от него кто-то остановился. Вроде бы он даже различил очертания темной фигуры, и тут… из тумана прямо над его головой выбралась чья-то рука в дырявой перчатке-митенке.
Винки ничего не успел сообразить, когда рука эта схватила его за шиворот.
– Пустите! – завопил он. – Пустите! Я ничего не сделал!
– Так уж и ничего?
Клок тумана отполз в сторону, и Винки предстала голова в котелке. Сморщенное, покрытое грязью и какой-то слизью лицо. Клочковатые зеленоватые, словно от плесени, бакенбарды, сквозь ехидную улыбку проглядывают кривые коричневые зубы.
Винки перепугался не на шутку. Он прекрасно знал обладателя этого отвратительного лица – на Чемоданной площади его все знали.
Шнырр Шнорринг был тем, кого можно было назвать Мистером Улицей, Мистером Подвалом и Мистером Из-Канавы. Разумеется, если бы его не называли Шнырром Шноррингом из-за того, что основным родом его деятельности было шнырять повсюду. Помимо этого, он занимался тем, что подворовывал то да се, клянчил еду, доносил фликам и грабил уличных мальчишек, отбирая у них те жалкие пенни, что они умудрялись раздобыть. До полноценного шушерника он не дотягивал – профессионально красть у него не хватало таланта, а в городские банды предпочли бы скорее взять трехногую беззубую псину, чем его.
– Ми… мистер Шнорринг! – завопил Винки. – Пустите!
Шнырр Шнорринг придвинул к мальчику свое уродливое лицо, и Винки обдало исходящим из его рта зловонием тухлятины, прогорклого табака и прокисшей выпивки.
– Ты же знаешь, что я терпеть не могу это дрянное прозвище, хорек, – прошипел Шнырр Шнорринг. – У меня есть имя. Меня зовут…
– Пустите! Я мистеру Боури пожалуюсь! Он велел вам не трогать меня!
Шнырр улыбнулся.
– Мистер Боури укатил на Набережные. Его здесь сейчас нет, а ты ответишь за свое непотребство.
Винки дернул головой, отчего кепка сползла на лицо, и Шнырр ее любезно вернул на место.
– Какое еще непотребство?
– Не строй невинность. Мне тут сказали, что ты распускаешь обо мне мерзкие слухи, мол, у меня под мышками мох растет.
– Это враки! Я ничего такого не говорил! Вы просто на меня взъелись! Почему вы на меня взъелись?
– Терпеть не могу гадких левшей. – Сказав это, Шнырр Шнорринг отвесил мальчику оплеуху. Тот взвыл и схватился за щеку.