Хоппер нахмурился.
– Значит, кто-то его вел за собой. Вряд ли это был гремлин, да, Бэнкс?
Толстяк проигнорировал и спросил у Шнырра:
– Ты его не нашел? Уилкса?
Шнырр Шнорринг покачал головой.
– Я поузнавал у жильцов. Ни к кому из них констебль не приходил. Выхода на чердак я не нашел, но зато обыскал котельную – и там никого. Уже думал идти вам докладывать, но кто-то из жильцов – какой-то гадкий хмырь! – запер меня в котельной, обозвал пройдохой, которому в их доме не рады, и пообещал через пару дней позвать констебля. Пришлось выбираться по трубе.
Бэнкс глянул на Хоппера, и тот кивнул.
– Поищем следы. За нами, Шнырр…
Констебли направились к подъезду по соседству с башмачной мастерской. Бродяга неуверенно пошагал за ними.
Почти сразу за дверью начиналась лестница. Консьержа тут не водилось, зато водились крысы, о чем свидетельствовало шуршание в темных углах.
Дом этот ничем не отличался от прочих домов в Тремпл-Толл: понурая лестница с покосившимися ступенями, протекающие трубы, заплатки на дверях квартир, нечитаемые номерки. Доносившиеся откуда-то звуки передачи по радиофору смешивались с гулом пневмоуборщика. Пахло луком, кошачьей мочой и дешевым светильным газом – по меркам Саквояжни не пахло ничем.
Констебли озирались кругом, Шнырр со скучающим видом чесал щетину – он ведь сказал, что ничего не нашел. Бэнкс уже гадал, что предпринять, – стучаться во все двери ему отчаянно не хотелось. И тут Хоппер неожиданно издал:
– Да будь я проклят!
– Само собой, – кивнул толстяк. – Увидел что-то?
Хоппер, склонившись над ступенями, карябал ногтем по одной из них.
– Подвинься, ничего не видно.
Бэнкс даже выпучил глаза, пытаясь рассмотреть находку Хоппера. Судя по всему, напарника заинтересовали засохшие черные пятна и кляксы.
– Хм. Это то, что я думаю?
– Если ты думаешь, что это чернила, то да.
Шнырр Шнорринг оживился.
– Чернила? Это что-то важное, господа хорошие?
– Не твоего ума дело! – рявкнул Бэнкс и поднялся чуть выше. – Тут еще. Нам наверх.
Констебли двинулись по следу. Подпрыгивающий на носочках Шнырр шагал за ними.
След привел их на последний этаж и здесь обрывался. В коридоре ничего не было, кроме двух дверей квартир и громоздкой вешалки-стойки в тупике, завешанной пальто и шляпами.
– Куда дальше? – спросил Хоппер. – Может, Уилкса заманили в одну из квартир?
– Не думаю, – протянул Бэнкс. – Знаешь, что мне кажется странным? Почему здесь эта вешалка?
– Гм. Не знаю. Просто поставили?
Бэнкс пожевал губами и ответил:
– Общие домовые вешалки обычно стоят внизу, у выхода из подъезда, но эту зачем-то сюда затащили. А давай-ка проверим. Отодвинь ее, Хоппер.
Хоппер все исполнил – и констеблям предстала дверь без номерка.
– А вот и чердак отыскался, – усмехнулся Бэнкс. – Не особо ты и искал, Шнырр.
– Да я же… это… кто мог знать… – вяло запротестовал бродяга, но его никто не слушал.
Бэнкс и Хоппер достали револьверы. Толстяк кивнул напарнику, и тот повернул ручку.
Дверь заскрипела, оба констебля осторожно перешагнули порог.
Чердак встретил их пылью, паутиной и прелым старушечьим запахом. Большую его часть занимали кирпичные дымоходы и трубы. Через пролом в крыше и разбитое круглое окно проникало достаточно света, чтобы понять – в центре чердака что-то лежит.
– Ну что, Шнырр? – сказал Бэнкс, когда они подошли. – Помнится, ты хвастался, что можешь добыть сведения даже у дохляка. Приступай.
Шнырр Шнорринг выглянул из-за его плеча и буквально позеленел от открывшегося ему зрелища.
На полу в луже крови и чернил лежал мертвый констебль. Шлем так и остался на его голове, в отличие от лица. Плечи, руки и ноги покрывали многочисленные следы укусов, горло было перегрызено, на левой руке не доставало трех пальцев.
– Эх, Уилкс-Уилкс, – сочувственно проговорил здоровяк. – И зачем ты только потащился на этот чердак?
– Хороший вопрос, Хоппер. Уверен, причина была.
Убрав оружие и достав из кармана мундира блокнот с карандашиком, Бэнкс принялся заносить туда сведения. Беда в том, что их было не особо много: «Уилкс мертв. Следы укусов. Кровь. Чернила…»
– Может, доктор Горрин что-то выяснит? – с надеждой произнес Хоппер.
– Навряд ли. Тут та же картина, что и с Доббсом. Но вообще, здесь слишком кроваво, Хоппер, слишком грязно – просто не могло не остаться следов.
Они взялись за поиски. Шнырр благоразумно попятился к двери чердака, чтобы не путаться под ногами, но просто так стоять без дела ему не дали.
– Эй, давай тоже ищи улики! – прикрикнул на него толстяк. – И даже не надейся на вознаграждение, если мы ничего не найдем.
Больше всего Шнырру хотелось сейчас убраться отсюда как можно скорее, но спорить он не осмелился, хотя и не очень представлял, что за улики нужны констеблям.
Тем не менее следы обнаружились. В успевшей засохнуть крови на старых досках проглядывали подошвы башмаков. У кирпичного дымохода и под окном, за деревянной колонной, что поддерживала крышу, и у приставленных к стене картинных рам. Какие-то были едва заметны, другие отпечатались довольно четко.
– Слишком большие, как для гремлинов, – отметил Хоппер.
– Но и слишком маленькие, как для… – Бэнкс приставил к одному из следов собственную ногу. – Как для взрослого.
– Что? – поразился Хоппер. – Думаешь, это сделали дети?
– Дети – довольно мерзкие существа. И на многое способны.
– Но чтобы загрызть двоих констеблей!
– Полагаю, троих. Скорее всего, Хоуни тоже лежит где-то в таком виде, недоеденный.
Бэнкс зарисовал след в блокнот и продолжил поиски. Хоппер остался стоять на месте, все глубже погружаясь в колодец мрачных мыслей.
– Доктор Горрин сказал, что у нападавших зубы необычной формы, – задумчиво проговорил он. – Насколько мне известно, у детей самые обычные зубы. Хотя могу ошибаться – особо не заглядываю им в рот.
– Это меня тоже беспокоит. Странные зубы. По городу расхаживают дети со странными зубами и загрызают констеблей. Творится какая-то дурь…
– Господа хорошие! – заголосил Шнырр Шнорринг. – Я нашел! Нашел самую важную улику! Она точно заслуживает вознаграждения!
Констебли повернулись к нему.
– Это мы еще поглядим. Показывай.
Шнырр Шнорринг держал в руке длинную нитку, на конце которой висел…
– Что это? – не понял Хоппер. – Какая-то красная тряпка…
Бэнкс забрал у бродяги находку и прищурился.
– Э-э-э, нет, это, кое-что получше, –хмыкнул Бэнкс. – Знаешь, Шнырр, не думал, что скажу это, но ты и правда заслужил вознаграждение. Вероятно, именно вот это цветочница приняла за шляпу того, кто увел Уилкса от тумбы.
Хоппер наконец догадался, что рассматривает напарник.
– Лопнувший воздушный шарик?
– Не просто лопнувший воздушный шарик, – сказал Бэнкс. – Погляди на нитку. Узелок, завязанный особым образом. Я знаю, кто так завязывает нитку. Кажется, Шнырр только что предоставил нам свидетеля. Теперь уж мы точно узнаем, как выглядят эти мерзкие убийцы констеблей.
***
Парк Элмз в тумане казался мрачным, отталкивающим местом.
Самый старый парк в Габене был неухоженным, узкие аллеи и ответвляющиеся от них дорожки напоминали лабиринт, и на некоторые из них ни за что не стоило заглядывать. Ходили слухи, что даже в Ведомстве парков и скверов нет ни одного точного плана Элмз, и на тех, что были наиболее приближены к реальности, белых пятен насчитывалось не меньше, чем на карте неизведанного океана Немых.
Здесь была даже своя собственная чаща. Считалось, что в непроходимых зарослях, обитает различная нечисть и это если забыть о старом, заброшенном особняке в глубине парка, в котором, вне всяких сомнений, обитали приведения.
И Бэнкс, и Хоппер считали все это досужими россказнями суеверных идиотов, и все равно, войдя в парк и двинувшись по главной аллее, одновременно ощутили себя проглоченными. Элмз будто бы шевелился, качался, изучал их. И если город, утонувший во мгле, казался просто обманчивым и таинственным, здесь буквально все вызывало тревогу.
Кто мог знать, уж не призрак ли на самом деле вот тот похожий на горбуна клок тумана у фонарного столба?..
Раздававшиеся кругом звуки лишь усугубляли неприятные ощущения. Скрипели ветви старых вязов, то и дело перекаркивались вороны, кто-то запустил на музыкальной тумбе тягучую заунывную мелодию, отчаянно похожую на кладбищенский скорбнянс.
– М-да… поторопились мы отсылать Шнырра, – негромко сказал Хоппер. – Сейчас пустили бы его вперед, разведывать дорогу. Уж лучше пусть Элмз сожрал бы его, чем нас.
– Не говори ерунды. Это просто парк, – ответил Бэнкс, не поверив ни единому своему слову.
– Я в толк не возьму, зачем ты послал его шнырять у тумбы Хоуни. Мы ведь догадываемся, что с ним случилось, к тому же подозреваемые у нас уже есть. Полагаешь, там могут быть еще улики?
Бэнкс остановился на пересечении аллей, пытаясь разобрать надпись на указателе.
– Дело не в уликах, Хоппер. Мы должны отыскать всех. Хоуни лежит сейчас где-то там, истекает кровью. Найти его тело – наш долг.
– Когда это ты стал таким сердобольным?
– Наш долг, – уточнил Бэнкс, – перед его женой и отцом. Я знаю старого мистера Хоуни – он добродушный старик и очень любит сына. Не у всех такие отцы. Нам с тобой повезло меньше.
– Вообще-то, отец у меня был замечательный, – возразил Хоппер и уточнил: – Отчим был злобным.
– Неважно. Ты представь себя на месте бедняги Хоуни. Думаешь, пропади ты, Лиззи не хотела бы знать, что с тобой случилось?
Хоппер угрюмо сдвинул брови.
– Наверное, хотела бы. Больше всего на свете она боится, что однажды я пропаду и брошу ее.
– Вот видишь. – Бэнкс, прищурившись, поглядел на него. – Мы влезли в опасное дельце, Хоппер. Мы и сами можем пропасть.
– Ну нет, – с дрожью в голосе ответил Хоппер. – Мы не пропадем. Лиззи не о чем беспокоиться.
– Лиззи есть о чем беспокоиться, – отрезал Бэнкс и двинулся к боковой аллее.